Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Нарисованные герои - Крапивин Владислав Петрович - Страница 44


44
Изменить размер шрифта:

Просто я хочу жить спокойно и работать спокойно…

Славка, кажется, понимал меня. А как не понять? Душа-то, можно сказать, одна…

Поздно вечером, когда мы, нагулявшиеся до гудения в ногах, поужинали жареной картошкой и молоком, Славка сказал, что ляжет на кушетке у окна, а мне уступил свою кровать.

Мы так уже наговорились за день, что сейчас молчали. Но молчание это не было тягостным. На оборот, в нем было понимание и дружелюбие.

Однако лежать в молчании долго было неинтересно. А спать расхотелось. Обоим.

Он вдруг соскочил с кушетки, прошлепал к окну и отдернул занавеску.

– Сейчас луна выползет. Большущая такая… Ты любишь, когда луна?

«Как же я могу не любить, раз ты ее любишь», – подумал я. И сказал:

– Конечно.

Он повозился на кушетке и затих.

Одиноко запел пробравшийся в комнату комар.

– Вот паразит, – неприятным голосом сказал Славка. Опять зашлепал по полу и начал хлопать в воздухе ладонями. Я удивился. Мне маленькому никогда не мешал комариный звон, я даже любил его. И поздно вечером второго июля я лежал в постели, один во всем доме, и слушал, как поет комар. И звенела во мне тонкая прозрачная грусть. А злости не было…

Славка наконец ухлопал комара или загонял его до беспамятства. Потом опять подошел к окну.

– Нет еще луны.

Конечно, нет. Вообще-то она уже давно взошла, но прячется за большим домом. А через полчаса хитро выглянет из-за угла. Словно круглолицая девчонка.

Славка опять устроился на кушетке, но не лежалось ему. Завздыхал и закрутился.

И я вдруг понял: он хочет что-то сказать. И не решается. Хочет в чем-то очень тайном признаться. Но решиться – это как в холодную воду прыгнуть. Вот он и тянет время. То уже воздуха в грудь наберет, чтобы начать, то…

– Знаешь что… – начал он. – Я сочинил… ну, как бы стихи. Только я еще не знаю… стихи это или нет…

– Про луну? – вырвалось у меня.

– Ага. Как ты догадался?

А я не догадался. Я вспомнил.

– Ты расскажешь, да, Славка? – попросил я осторожно.

– Ну… ладно. Только… Ну, ладно.

Тоненьким, звенящим от волненья голосом он сказал:

– Вот. Самое начало… «Чьи-то сны гуляют по траве…». Это так начинается…

Чьи-то сны гуляют по траве.
Я не сплю.
Дышу как можно тише.
Звезды, как застывший фейерверк,
Виснут за окном над черной крышей…

Он запнулся на трудном слове «фейерверк», но не остановился.

Только я на звезды не взгляну.
Только я сегодня жду луну…

Он переглотнул и сказал:

Жду, когда, как кошка из окна,
Рыжая появится луна.

Потом помолчал, вздохнул и объяснил:

– Это не про такую ночь, как сейчас. Это про ночь, когда темно и звезды яркие. А потом луна появляется, сперва такая красная, а после делается светлая-светлая. И все голубым становится и немного зеленым… Но про это я еще не сочинил.

Мне стремительно вспомнилось, что будет дальше.

– Ты молодец, – сказал я. – Правда. – Ну, давай дальше. Ты ведь еще не все рассказал, да?

– Да… Там еще у меня про волшебника. Ну, будто на луне живет такой добрый колдун, астроном, и ему скучно одному. Он все ждет, чтобы к нему кто-нибудь прилетел. Про это я пока совсем немного придумал:

На луне за каменной грядой
Там живет волшебник с бородой.

– А дальше?

– Ага. Сейчас…

И он прочитал уже свободней, без боязни:

Я к нему по лунному лучу
Полечу,
пересекая даль,
И в волшебном замке получу
Золотую лунную медаль…

И вздохнул опять:

– А конец я еще не знаю как сочинить.

Я не выдержал:

И тогда на стенке у окна
Будет у меня своя луна.

Вот тебе и конец, Славка.

– Правда! – радостно сказал он. И тут же огорчился: – Но ведь так нельзя. Потому что это не я придумал.

– Какая разница, Славка! Ты бы все равно так же сочинил! Только не сегодня, а позже.

– Ну да? – недоверчиво сказал он.

– Честное слово.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю… Ну, просто ничего другого здесь не придумаешь. Если не сейчас, то потом у тебя получилось бы то же самое.

Потом. Осенью. На уроке рисования в пятом классе «А». Вовка Маслов пустит зеркальцем на стенку круглый зайчик, и у тебя вдруг сразу запрыгают в голове и станут в две шеренги эти строчки. Ты их торопливо запишешь в тайную свою тетрадку, затолкаешь ее опять в сумку, и тут…

И тут ваш учитель рисования, сухопарый и отутюженный, как манекен, подойдет и спросит язвительно:

– Могу я поинтересоваться, почему ты бездельничаешь?

А я тогда и правда не рисовал. Надо было раскрашивать в альбоме пузатый кувшин, а у меня красок не было. Не сумел купить, не всегда они продавались в магазинах. Так я ему и сказал:

– Я карандашом нарисовал. А красок нет.

У него были гладкие волосы с безукоризненным пробором, тонкое лицо и узкий прямой рот.

– Что значит «нет», если они должны быть ?

– Ну, нигде нет. Ни в каких магазина.

– А нельзя без «ну»?! – вскрикнул он вдруг с привизгиванием. – Как ты разговариваешь с преподавателем, сопляк!

Я сперва не испугался. Просто удивился:

– Я же не виноват! Почему вы на меня кричите?

Он отобрал у меня портфель («пока не придут родители»). После урока отнес портфель в учительскую, и там они с завучем Анной Борисовной (рыжей и рябой) выпотрошили его, пролистали все мои тетрадки, в том числе и тайную, прочитали все стихи, рассмотрели все рисунки с кораблями и матросами… В тот день было у меня немало слез и горечей, хотя мама пришла в школу и заступилась: «Какое вы имеете право шарить у ребенка в портфеле?»…

Здесь я должен сделать отступление.

В памяти моего детства и ранней юности остались три главных врага. Это сытый чин районного масштаба, с которым судьба свела меня в общежитии Белорусского полпредства, в Москве, где я жил несколько дней с отцом. Самоуверенный и наглый, он обвинил меня в краже фотокассеты (которую потерял в складках мятой постели и которая нужна мне была как «ржавая булавка в ягодице»). Потом – рыжий гогочущий тип из бригады лесосплавщиков, утопивший нашу лодку, когда я с двумя друзьями путешествовал по Туре (как сыто, как радостно он ржал!). И вот этот гладкий, презирающий нас, мальчишек, учитель (видимо, художник-неудачник), хамски залезший своим носом и пальцами в мои тайны… О дядьке с кассетой я написал в повести «Золотое колечко на границе тьмы». О рыжем гаде-лесосплавщике в повести «Босиком по Африке». Об учителе (так называемом «учителе») несколько раз упомянул не помню уже где. А сейчас, пользуясь случаем, свожу их воедино, потому что даже через полвека не могу забыть обиды. В жизни я встречал немало более крупных мерзавцев, злодеев и коварных типов, но эти трое запомнились на всю жизнь – такие разные и в то же время одинаковые в своем пренебрежение к мальчишке, в своей уверенности, что могут безнаказанно оскорблять, плевать в душу, потому что тот, кто перед ними – меньше, слабее…

Впрочем, в чем-то я должен быть благодарен этим типам. Ненависть к ним и к их подобным помогала мне потом яростно вступаться за ребят, которых несправедливо топтали, обвиняли, «гнобили» разные взрослые сволочи. В моей жизни немало грехов, слабостей, компромиссов и просчетов, но одну заслугу за собой я все же знаю твердо: ребят я никогда не давал в обиду и не проходил мимо их бед. Сил моих, правда, не всегда хватало, но я делал, что мог…