Мальчик со шпагой - Крапивин Владислав Петрович - Страница 14

Серёжа наклонился над бортом баржи.

– Товарищ капитан, – звенящим голосом сказал он Володе. – Я очень быстро сбегаю. Можно, а? Я бегом. Тут же недалеко!

– Да что случилось-то? Товарищ Иванов? – забеспокоился Володя. – Чего это парнишка расстроился?

– Имущество кой-какое забыли на станции, – виновато объяснил Алексей Борисович. – Ну, не везет как по заказу.

– Да пусть малец сбегает, – сказал моторист Витька. – Это же дело-то пустяковое: туда и обратно километра три, не больше. За полчаса обернется. А нам теперь и подождать можно, чего уж…

– Подождем, – решил Володя.

– Жми, Сергей, – сказал Алексей Борисович. – Собаку возьмешь?

– Нет, придержите ее, пожалуйста. Один я быстрее…

По правде говоря, он опасался, что вдруг на станции появятся поселковые ребята и предъявят на Нока права. Лучше не рисковать.

Он прыгнул на сходню, на берег и помчался так, что трава засвистела у ног.

Алексей Борисович удержал за ошейник встревоженного пса и сказал Володе:

– Славный парнишка… Вот сегодня утром я еще не знал, что есть он на свете. А сейчас будто вместе тысячу верст прошагали.

– Пацаны – они народ такой. К ним привязываешься, – согласился Володя. – Я прошлым летом две смены вожатым в лагере работал, от райкома комсомола. А потом отказался. Потому что как начинают разъезжаться по домам – будто от сердца отдираешь.

Алексей Борисович кивнул и отвернулся. У него болели глаза: перед этим он смотрел вслед Серёже, а тот убегал в сторону солнца. Чтобы глаза отдохнули от блеска, Алексей Борисович стал смотреть на северный берег. Там были луга, пестрые домики, синий бор на горизонте, а перед ним – кудрявый березовый лес. За тем лесом прятался лагерь, где начальником Совков Тихон Михайлович.

Из леса выскочил серовато-голубой "газик" и запылил по дороге к мосту.

– Однако… – сказал Алексей Борисович. – Володя! Нет ли у тебя бинокля?

10

Еще издали, с пригорка, Серёжа увидел, что брюки и куртка по-прежнему висят на спинке скамьи. Осталось пробежать немного, перепрыгнуть заросшую канаву, проскочить кустарник – и вот скамейка.

Он перепрыгнул канаву. Но когда перед ним оказались кусты, оттуда, из засады, вышли четверо.

Это были, конечно, враги. Гутя, Витька Солобоев, Женька Скатов и Пудра.

– Гы… – сказал Пудра. – А вы говорили, уехал. Вот он, вовсе и не уехал даже. Ага.

– Привет, – насмешливо сказал Гутя. Он был, как всегда, красив и аккуратен, даже складочки на шортах отутюжены. Остальные трое были встрепанные и вспотевшие, а Гутя даже прическу не разлохматил. Он вертел в пальцах одуванчик с пушистой головкой и улыбался.

Серёжа сделал ошибку. Ему бы сразу шарахнуться назад, за канаву, а там еще посмотрели бы, кто быстрее бегает. Но он решил проскочить строй врагов, схватить со скамейки вещи и потом уже броситься к реке.

Не успел. Сразу шесть липких ладоней ухватили его за голые локти, за кисти рук. Серёжа рванулся, конечно, да толку мало. Его трое держали, и каждый был сильнее Серёжи.

– Не дрыгайся, силы береги, – сказал Гутя. – Еще до лагеря четыре километра топать, а ты, наверно, не обедал, бедненький.

– Ну, чего пристали?! – отчаянно крикнул Серёжа. – Я что вам сделал?

– Нас из-за тебя на речку не пускают и в лес, – объяснил ему из-за плеча Витька Солобоев. Он дышал Серёже прямо в ухо, и от него пахло грушевым компотом.

– Я-то здесь при чем?

– А говорят, что если отпускать, то все начнут разбегаться, как ты. Ты больно хитрый. Сам – до хаты, а мы сидеть из-за тебя в палатах должны?

– Врете вы все, – убежденно сказал Серёжа. – Вас директор послал.

– Ладно, это не твое дело, – сказал Гутя. Он один из всех не держал Серёжу. Прохаживался перед ним. Помахивал одуванчиком. А в другой руке у него был маленький газетный сверток.

– Я в лагерь все равно не пойду, – убежденно сказал Серёжа.

– За уши потащим, – пообещал Гутя.

"Ох, ну почему я не взял Нока?" – подумал Серёжа. И сказал:

– Надорветесь.

– Справимся.

– Вы права не имеете. У меня же вещей нет, они на берегу остались.

– А собака? – спросил Женька Скатов.

– Тоже на берегу! – ответил Серёжа и спохватился: "Не надо было говорить. Если бы думали, что Нок близко, может, испугались бы…"

– Вот и хорошо, – обрадовался Женька. – Дай, Гутя, колбасу, я ее вместо собаки съем. А то все равно Солобоев слопает, ему сегодня добавки не дали…

– Дурак, – сказал Гутя и зашвырнул сверток в кусты. – Не знаешь, что ли, что в этой колбасе?

– Не знаю, – растерянно отозвался Женька. – Я еще на кухне откусить хотел. А что?

– Дурак, – опять сказал Гутя.

"Неужели иголку сунули? – подумал Серёжа. – Нок ведь не знает еще, что у чужих брать нельзя. Нет, хорошо, что он там".

И сказал:

– Живодеры.

– За живодеров поимеешь, – пообещал Гутя. – В лагере. Ладно, пошли.

Серёжа опять рванулся.

– Не пойду я! Меня там люди ждут! Катер!

– Гы, адмирал, – сказал Пудра. – Глядите, парни, катер его ждет…

Остальные загоготали.

– Не волнуйся, деточка, – сказал Гутя. – За тобой в лагерь персональный самолет пришлют.

– Вы еще за это ответите, – пообещал Серёжа. – У меня там чемодан. Если вам за меня ничего не будет, за вещи вы все равно ответите.

На Гутином лице мелькнуло сомнение. Но тут вмешался Пудра:

– А на кой нам твой чемодан? Нам про него ничего не сказали. Может, ты его куда выбросил или запрятал, а мы искать обязаны? Нам не чемодан ведь, а тебя велели в лагерь притащить.

– Ага! – крикнул Серёжа. – Велели! Я же говорил!

– Ладно, заткнись, – буркнул Гутя.

– Жандармы вы, вот кто, – сказал Серёжа с закипающей яростью и бесстрашием. – Точно! Полевая жандармерия.

– Ну, ты… – медленно произнес Гутя и пушистой головкой одуванчика ткнул Серёжу в губы. А облетевшим стеблем стеганул его по носу. – За жандармов ты особо получишь, по первому разряду.

Серёжа мотнул головой и сплюнул прилипшие семена.

– Все равно жандармы, – сказал он. – А кто вы? Хорошие люди, что ли?

– Ладно, тащите его, парни! – скомандовал Гутя.

Серёжу рванули вперед. Он уперся пятками, но кожаные подошвы сандалей заскользили по траве. Серёжа постарался зацепиться за куст, но только зря расцарапал щиколотку.

Ну почему так устроен человек? И не боится он, и боли особой не чувствует, а только злость, и плакать совсем не хочет, а слезы сами по себе закипают где-то в глубине и грозят прорваться. Они еще не очень близко были, эти слезы, но Серёжа уже чувствовал их.

Вырываясь, он сказал сквозь сжатые губы:

– Зря стараетесь. Ну, притащите в лагерь, а потом что? Все равно за мной сейчас придут. Алексей Борисович придет. И собака.

"В самом деле, – думал он, – ведь не уедет же Алексей Борисович. Все равно искать будет. Только как он догадается, где я? И когда он до лагеря доберется?"

Гутя злорадно объяснил:

– Пусть ищут. С собакой. Там для тебя отдельная комнатка приготовлена в изоляторе. Будешь сидеть, пока маму-папу не вызовут. А потом на линейке коленом под… Ну, в общем, ясное дело.

– Могут и галстук снять, – пыхтя, добавил Солобоев.

– Не, – огорченно сказал Гутя. – Не снимут. Гортензия говорила, что в лагере нельзя выгонять из пионеров. А то бы запросто.

"Если запрут, могут и не сказать Алексею Борисовичу, что я в лагере. Тогда что?" – подумал Серёжа. И рванулся так яростно, что его чуть не отпустили. Витька Солобоев сказал, дыша компотом:

– Ну, я так не согласен. Четыре километра его переть. Машина-то небось уехала, а мы вкалывай. Я не лошадь.

– Чичас он сам побежит, – вдруг сообщил Пудра. – Вы его только подержите минуточку, я чичас…

Он отпустил Серёжу (а Витька с Женькой вцепились в него еще крепче) и побежал к заросшей канаве. Мальчишки ждали. Серёжа видел, как Пудра натянул на ладонь обшлаг рубашки и вырвал длинный, почти метровый стебель крапивы с темно-зелеными узкими листьями.