Мальчик девочку искал - Крапивин Владислав Петрович - Страница 18

– Подожди. Я думаю… – И думала еще минуты три. Или вечность…

– Под материком, как под черепашьим панцирем, есть большие пустые пространства. Говорят, некоторые расположены прямо над китовыми спинами. Окажешься там и можешь гулять прямо по Мудрилле или Хорошилле. Или Храбрилле. Это уж как повезет… Погуляешь, порасспрашиваешь местных жителей и, может быть, доберешься до китового уха…

– А они там есть, жители-то? – с большущим сомнением спросил Авка.

– По некоторым слухам, есть. Спустишься – сам увидишь…

– Там, небось, темнотища, как у кита в желудке, – поежился Авка.

– Не знаю… Про пустые пространства очень мало достоверных сведений. Даже Всемирная Черепаха толком ничего не знает, это ведь не ее материк, а китовый…

– Ни фига себе! И я, значит, должен лезть в эту преисподнюю, – плаксиво сказал Авка.

Мукка-Вукка хмыкнула.

– Ничего ты не должен. Ты спросил, как соединить материки, я дала совет. А дальше дело твое…

Конечно, два Авки тут же сцепились между собой. Один убеждал, что переться в неизвестные глубины – предприятие глупое и смертельно опасное. И даже Звенкино лицо перед его глазами размазалось и растаяло в воздухе. Но перед глазами другого Авки не растаяло. Наоборот, сделалось еще более живым и… ожидающим. И стеклянная птичка зашевелилась в нагрудном кармане. Этот Авка боялся, наверно, не меньше того, другого, но… посопел и спросил:

– А как туда пробраться-то? Есть какой-нибудь проход?

– Есть, и не один. Самый ближний совсем недалеко отсюда. Я про него знаю от знакомой черепахи, которая долго жила на Щетинистом острове.

– Это на Буром болоте, что ли?

– Вот именно…

Бурое болото лежало у южной окраины столицы. Довольно пакостное место. Вода была коричнево-рыжая, из нее часто поднимались пузыри. Они с брызгами лопались, выбрасывая тухлый запах. Среди кочек жили рыхлые недружелюбные жабы, куцые желтые змеи "суслепки" (не ядовитые, но скользко-противные) и всякая мелкая нечисть. Особенно гадкими были большущие водяные пауки-мохнатки с волосатыми лапами. На этих лапах они бегали, не проваливаясь в воду. У мохнаток был подлый характер и привычки пиявок. Они бесшумно подбирались сзади и присасывались к ногам ртами-хоботками. Жуть… Потом на коже оставались розовые бугорки, которые долго чесались.

Островок был круглый, небольшой, шагов сто в поперечнике, с горкой посредине. На горке сердито растопыривал ветви высохший осокорь-великан. Он словно грозил издалека дюжиной корявых рук: "Только попробуйте, суньтесь…"

И все же мальчишки иногда пробирались на остров. Там густо подымался сухой тростник с удивительно прямыми и легкими стеблями. Из него получались прекрасные стрелы для луков и невесомые каркасы для воздушных змеев. Тростник стоял по берегам желтой щетиной – отсюда и название.

Прошлым летом Авка с компанией мальчишек дважды побывал на Щетинистом острове и гордился: поход в такое зловещее место – доблестное дело. И теперь Авка сказал:

– Был я там. И никакого прохода не видел. И другие не видели.

– Потому что вы собирали тростник на берегу. Никто не подходил к сухому осокорю. И уж тем более никто не забирался на него.

– А с него, что ли, видно подземную дыру?

– Не с него, а на нем… Там, у самой развилки, есть дупло. Как раз, чтобы пролезть такому, как ты, мальчику. Внутри дерево давно уже пустое, можно сказать – труба. И труба эта как раз ведет в подземные пространства…

Мукка-Вукка говорила теперь твердо, обеими ртами, и это придавало ее словам особую достоверность.

– А долго спускаться по той трубе? – опять поежился Авка.

– Слазишь – узнаешь, – ответила Мукка-Вукка. Тем же тоном, что побывавшие у баронессы мальчишки отвечали на боязливые вопросы еще не побывавших. Авке не понравилась эта ирония. Но расспрашивать он больше не стал. Из самолюбия.

– Фонарик не забудь, – посоветовала черепаха. – И оставь родителям записку. Мол, уезжаю на несколько дней в деревню, в гости к однокласснику. Потому что неизвестно, сколько времени ты проболтаешься под землей… Потом, конечно, получишь взбучку, но, по крайней мере, не будет большого беспокойства…

– Я попрошу Гуську, чтобы он сказал маме, – пробурчал Авка.

Сухой осокорь

В том, что будет взбучка, Авка не сомневался. И хорошо, если только словесная… Но это все – потом. А пока ожидалось приключение.

Известно, что у всех тыквогонских мальчишек есть в организме особый орган или нерв, похожий на торчащую упругую проволочку. Зацепишь, и начинает она вибрировать, щекотать душу. Зацепить ее легче всего упоминанием о какой-нибудь тайне. А щекотание души – это желание приключений. Часто оно такое сильное, что человек забывает обо всем на свете.

По правде говоря, и Авка позабыл про многое: и про осторожность, и про возможные неприятности, и… даже про Звенку. Ему виделся теперь только сухой осокорь, с черным дуплом. Что там? И душа томилась ожиданием таинственных событий. И двое мальчишек в этой душе уже не спорили друг с другом – оба стремились на Щетинистый остров.

Впрочем, Звенка позабылась не надолго. Скоро ее лицо (ну, некрасивое же!) опять замаячило перед внутренним Авкиным взором. И когда Авка окликнул через забор Гуську, и тот быстро перелез, и они сели на крыльцо, Авка не стал ничего скрывать:

– Вот что, Гусенок… Я, кажется, совсем…

– Что?

– Ну, это… влюбился.

– В ту самую? – с пониманием сказал Гуська. – В Звенку?

– Ну, в кого же еще! Не в баронессу же… Можешь теперь презирать меня. Говорить "бзяка-влюбляка"…

– Что ты! Не буду… Я же понимаю… Я, может. сам бы в нее влюбился, если бы она была помоложе…

Оказывается, он держал в кулаке зеленого зайчонка. Звенкин подарок.

– Ведь некрасивая же… – с тихим надрывом сказал Авка.

– Да… А все равно… – Видимо, Гуська и вправду все понимал, хотя и "хлястик".

– Тогда слушай, – выдохнул Авка. И рассказал все. Про Мукку-Вукку, про китов, про неведомые подземные пространства. И про свой отчаянный план.

Гуськины глаза сделались большущими. И сырыми.

– Мукка-Вукка твоя – настоящая дура! – звонко сказал он. – Вот сгинешь там где-нибудь! Как тебя искать?

– Может быть, и не сгину…

– Ага, "может быть"… Тогда… Тогда вот что! Полезем вместе!

– С ума сошел?

– Нет не сошел!… Ну, или сошел! Все равно! Или прибей меня на месте, или я все равно не отцеплюсь! – Гуська вскочил и до подмышек подтянул свои великанские штаны с красной заплатой.

У Авки даже в глазах защипало от такой преданности. На секунду. Но он сурово сказал:

– Не выдумывай, Гусь! Я имею право рисковать только своей головой!

– А я тоже… своей…

– Сделаем вот что. Ты проводишь меня до осокоря. Потом вернешься и скажешь, что я укатил в деревню к Бастику Каталке…

– Нет! Я лучше с тобой!

– Кто из нас старший? Ты и ли я? Делай, что тебе говорят… А если не вернусь через три дня, скажешь правду. Пусть тогда ищут… Но этого не будет, я вернусь. Ты только все сделай как надо.

– Взгреют…

– За что? Ты здесь ни при чем!

– Тебя взгреют, когда вернешься.

– А! Это да!.. Ну и пусть. Лишь бы сдвинуть материки…

И Авка с Гуськой пошли на южную окраину. И оказались у Бурого болота.

Было знойно, пахло тухлой рыбой. Среди мохнатых кочек булькало и квакало. У Авки, несмотря на жару, – мурашки по спине. Но что делать-то – не домой же идти. Тем более, что Звенка сквозь нагретый воздух смотрела с ожиданием. "Всё из-за тебя", – сказал ей Авка, но, конечно, без досады, а так, с горьковатым юмором.

Он снял башмаки, связал их шнурками и повесил на шею. На шее же висел керосиновый фонарик с круглым стеклом. Больше ничего Авка с собой не взял. Какой смысл запасаться вещами, если не знаешь, к у д а идешь.

Гуська был босиком. Он скинул свои широченные брюки и надел их на плечи как воротник. Штанины завязал на груди. И храбро встал рядом с Авкой.