Лето кончится не скоро - Крапивин Владислав Петрович - Страница 33

– А они… поверили?

– Конечно. По крайней мере, Женька…

Когда Шурка вручал свой подарок, он не опустил глаза. Глянул Женьке прямо в ее коричневые зрачки с искорками. В них было молчаливое знание.

Женька подержала тяжелую банку в ладонях. Осторожно поставила на подоконник, среди цветочных горшков. Обернулась и спросила очень тихо:

– А оно… бьется нормально?

– Да…

– Значит… у тебя теперь все в порядке? Только не говори «увидимся позже».

– В порядке… Хочешь послушать? – И просунул ее руку под анголку. И Шуркино сердце вобрало тепло Женькиной растопыренной ладошки…

День рожденья получился славный. Женькина мама поставила на стол пухлый пирог с яблоками, большущий торт, бутылки с разноцветной газировкой и варенье. Поели, попили. О ночных приключениях – ни слова. Потому что взрослые были рядом.

Женькина старшая сестра – бледная, в просторном халате и почему-то с виноватой улыбкой – включила магнитофон.

Тина вскочила.

– Пойдемте танцевать! – Она была наряднее именинницы – в желтой кофте с невероятными блестками. (Женька – та в светлом платьице с кружевами на вороте, вот и все.)

Шурка танцевать не умел, но Женька храбро ухватила его за локоть:

– Пошли! Прыгай, как умеешь!

И он запрыгал. Сперва стеснительно, потом разошелся. Женькины косы лупили его по бокам. И остальные «плясали как умели». Платон – с Тиной, Ник – с Женькиной мамой. Только Кустик танцевал осторожно: потому что с Женькиной сестрой.

Потом смотрели видеокассету, где Женька снята была сперва в шестилетнем возрасте, затем первоклассницей (маленькая, а косы почти такие же, как нынче!).

– Какая была симпатичная, – вздохнула над собой Женька. – А сейчас жердина.

– Вовсе не жердина! – возмутился Шурка. – Ты не выше меня! А про меня говорят, что отстаю в росте.

– Все равно… Скоро уже буду тетушкой… – Это она шепотом. И глазами показала на сестру. Шурка дурашливо развел руками: тут уж, мол, ничего не поделаешь.

А рыбка в банке беззаботно шевелила хвостом.

Обычный аквариумный вуалехвост… И когда прощались, Женька шепнула:

– А чем ее кормить?

– Ничем. Она питается космической энергией…

Утром баба Дуся растолкала Шурку.

– Сколько спать можно! Там к тебе Женя пришла.

Шурка стремительно прыгнул в штаны, натянул рубаху. Босиком выскочил из-за перегородки. Сразу почуял: что-то случилось.

Женька улыбалась вроде бы беззаботно. Однако…

– Шурчик… Я насчет рыбки хочу сказать…

– Что?! Она живая?

– Да живая, живая… Только она билась всю ночь…

– Почему?

– Не знаю… А может, и не билась. Может, мне просто так казалось. Но… как-то не по себе.

Баба Дуся деликатно притихла на кухне. Шурка и Женька стояли друг против друга. Оба – будто виноватые.

– Шурчик… я почему-то боюсь.

– Не бойся. Она живучая.

– Да я за тебя боюсь…

– Почему? – И заболела игольная точка на ноге.

Глядя в пол, Женька еле слышно сказала:

– Я, конечно, дура… Но я все время думаю: «Это Шуркино сердце». И как рыбка трепыхнется, мне кажется, что с тобой беда.

– Ничего со мной не будет! Правда!

– Я понимаю, но все равно… И я боюсь, что этим страхом… ну, наведу на тебя какое-то несчастье…

Шурка нагнулся, потер набухшую кровяную точку. Прошептал потерянно:

– Что же делать-то?

– Шурчик… давай отпустим ее.

Он выпрямился, сказал сразу:

– Давай!

– Ты не обидишься?

– Да нет же! Она твоя. Что хочешь, то и делай… – Шурка понял, что и самому ему будет легче, если алый (цвета сердца) вуалехвост окажется подальше от глаз. – А я подарю тебе… ну, что-нибудь другое подарю!

– Не надо! Все равно это остается твой подарок. Только пусть плавает на воле. Ей будет лучше… и нам.

– Ладно. А куда отпустим?

– Конечно, в Черный пруд. Он такой… заколдованный немножко. А из него, если захочет, пусть плывет куда угодно. По ручью, по речкам и до самого моря… – Женька наконец улыбнулась. По-мальчишечьи поддернула свои черные брючки, мотнула косами. – Пошли!

Отпускали рыбку все вместе. Наклонили банку над темной гладью, и алый вуалехвост скользнул в пруд вместе с коротким выплеском.

И сразу поплыл, поплыл. Превратился в красное пятнышко, пропал совсем. Даже хвостиком не махнул на прощанье. Наверно, уже не помнил о Шурке. Ну и ладно! Шурка все-таки помахал рукой. Остальные тоже.

Пустую банку спрятали в лебеде (не таскать же с собой), а потом долго бродили по Буграм. Ловили доверчивых пустырных кроликов. Искали рядом с паровозиком Кузей колодец, из которого выбрались той, полной приключений ночью. Не нашли. И теперь казалось уже, что ничего такого не было. Мальчишкам казалось. А девчонкам тем более. К тому же и маленький краб на штанах Кустика сидел теперь на прежнем месте – будто не пропадал…

Кустик среди щекочущих травяных метелок повизгивал, прижимал к бокам голые локти и подпрыгивал – вчера он сотворил «обратное» колдовство.

Шурка снял рубаху и майку, чтобы поскорее загорал на груди круглый участок кожи. И кожа быстро порозовела…

Пахнущий травой, розовый от иван-чая мир Бугров обнимал своих жителей теплом и тишиной. Паровозик Кузя грел на солнце брюхо и, казалось, шевелил от удовольствия колесами…

К обеду Шурка, разумеется, опоздал. Но баба Дуся не сердилась. Дала борщ и фаршированные рисом кабачки. Шурка их любил пуще всякой другой еды.

– Я крыжовник купила, варенье сварю. Поможешь ягоды чистить?

– Угу… – Шурка облизнулся.

– Только вот чего не пойму… Таз какой-то ненормальный сделался. Я его взяла, а он горячущий, будто в него электричество включили. И гудит. Шур… может, это опять… как тогда, ночью? Ох, не люблю я эту чертовщину…

Шурка с упавшим сердцем (теперь можно так сказать) вылез из-за стола. А с чего вдруг сразу такая унылость? Разве он в чем-то виноват?

Таз был ребром поставлен у стенки на пол. Шурка взял его, обжег пальцы, но удержал. Поднял над головой.

Напряженный звон сразу вошел в мозг.

– Полушкин! Наконец-то!

– А что случилось?

– Нет, это ты скажи, что случилось? Почему генератор – вне тебя?

– Потому что… я уже… сам… Потому что у меня сердце!

С полминуты было звенящее молчание. Потом:

– Не терпелось, да? – Это с явной досадой.

– Да! – с вызовом сказал Шурка.

– Ну… ладно. А рыбка-то где?

– Я…

– Что?

– Мы…

– Что?! Говори быстро!

– Мы ее отпустили. Насовсем.

– Что ты наделал! – Казалось, таз над головой лопнет от звона.

– А что?! Вы же говорили, она вам не нужна!

– Балда! – Это Гурский впервые в жизни обругал его. – Ну-ка давай к нам, быстро!

– Куда? Вы где? Я же не знаю…

– Иди к Степану! Он у себя… – И молчание.

Шурка медленно поставил на половицы горячий таз. Оглянулся на неподвижную бабу Дусю. Словно попрощался… И с опущенной головой вышел по лестнице во двор.