Ковер-самолет - Крапивин Владислав Петрович - Страница 48

– Подойди, – сказала Вера Северьяновна.

Я дошел до середины комнаты, а дальше как-то не получилось.

– Ну вот. Этот самый, – сказала Вера Северьяновна мужчине и снова стала смотреть на меня. Словно хотела сказать: “Полюбуйтесь, что за красавец”.

Я почувствовал себя совсем незащищенным.

Незаметно передвинул на животе рукоятку кинжала, чтобы закрыть дырку на футболке, спрятал под мышки перемазанные землей ладони, но спрятать ободранные и зеленые от травяного сока локти было некуда. Еще мне хотелось втянуть в себя, как шасси, пыльные изжаленные ноги, но это тоже было невозможно. Я только беспомощно переступал кедами.

– Встань как следует. Перестань танцевать и опусти руки, – потребовала Вера Северьяновна.

Я вздохнул и встал как следует.

– Вот что, Лапников, – сказала Вера Северьяновна. – О твоем поведении мы побеседуем позже. А пока расскажи, как вы это устраиваете. Все эти ваши полеты.

Я слегка пожал плечами. Что я мог рассказать?

– Просто летаем…

Вера Северьяновна рассердилась:

– Не дергай плечами! И отвечай, когда спрашивают. Василий Матвеевич специально пришел из института, чтобы разобраться в ваших фокусах. И будь уверен, разберется. Василий Матвеевич – кандидат физических наук.

“Физик, – подумал я. – Теперь будет допытываться, как мы убираем силу тяготения и все такое…”

– Ты долго будешь молчать? – сурово спросила Вера Северьяновна.

Физик посмотрел на меня, на нее и вдруг сказал:

– Можно мы побеседуем с глазу на глаз?

Завуч обиделась и возмутилась. Я сразу это понял, потому что она покраснела и стала дергать шаль на груди. Но сердитых слов она физику не сказала – это ведь не со мной разговаривать. Она даже улыбнулась:

– Хотите поговорить по-мужски? Ну что ж…

И она вышла из кабинета.

– Иди-ка сюда, Олежка, – тихо сказал Василий Матвеевич. И я вдруг увидел, что он очень похож на дядю Севу. Он поставил меня между колен, потрогал кончиками пальцев рукоятку кинжала, увидел дырку на майке, чуть-чуть усмехнулся и поднял глаза.

– Ты расскажи по порядку, как и что. И ничего не бойся.

Я рассказал. Как нашли ковер, как летали. Только про историю с колокольней не стал говорить: это для науки не важно.

Физик не перебивал. А когда я кончил, он спросил:

– Значит, вы никак не командуете? Никаких слов ковру не говорите? Захотели – и полетели?

Я кивнул.

Физик почему-то улыбнулся. И задал странный вопрос:

– А ковер-то новый?

– Нет. На вид совсем старый… Но еще крепкий.

Физик вдруг засмеялся, крепко сжал мои локти, а потом взъерошил мне волосы. А мне было совсем невесело.

– Вы теперь заберете ковер? – прошептал я и понял, что могу разреветься.

Все еще смеясь, он покачал головой:

– Не бойся.

Я поверил и перестал бояться.

Появилась Вера Северьяновна.

– Ну, товарищи мужчины? Я уже могу присутствовать?

Физик вежливо сказал, что присутствовать она может: мы уже все выяснили.

– Вот как! – удивилась завуч. – Так быстро?

– Да. Видите ли, Вера Северьяновна, физика не занимается такими проблемами.

– Да? Странно… А какая же наука занимается?

Физик улыбнулся и развел руками.

– Боюсь, что никакая. Может быть, поэзия? Но это, по-моему, не наука… Что касается науки, то она такие явления не берется объяснять. Это с одной стороны. А с другой стороны, здесь особой загадки и нет. В детстве многие летают. Кто на коврах-самолетах, кто просто так…

– И… что же теперь будет? – слегка испуганно спросила Вера Северьяновна. А потом посмотрела на меня так, что я опять ушел на середину кабинета.

Физик проводил меня взглядом.

– Ничего не будет. Детство, к сожалению, быстро проходит.

– Да, но… пока оно пройдет, вы представляете, что они успеют натворить? К тому же, Василий Матвеевич, я не понимаю главного: как они летают?

– Ну как… Видимо, силой воображения.

– Что значит “силой воображения”? – с досадой произнесла Вера Северьяновна. – Воображение у всякого есть, а ведь никто в небеса не прыгает. Я вот точно знаю: сколько ни воображай, а полететь все равно не смогу.

– Охотно верю, – вежливо сказал физик.

Вера Северьяновна долгим взглядом посмотрела на него, потом на меня, потом в окно. Постучала пальцами по столу. И опять взглянула на меня – уже обычным своим взглядом: как на виноватого.

– Ты можешь идти, Лапников. Завтра придешь с мамой.

Вот тебе и на!

– А чего я сделал? – по привычке сказал я.

– Не рассуждай, пожалуйста! – раздраженно прикрикнула Вера Северьяновна. – Сказано: привести мать, вот и все. Приведешь, а там разберемся, что ты сделал.

И тут я рассердился. Незаметно, не громко, а так, про себя. И понял, что больше не боюсь. Потому что зачем она зря кричит? Разве я стекла бил, или стенки царапал, или курил на переменках, или двойками зарос? Ничего подобного. Подумаешь, летал с Виталькой на ковре-самолете! Это наш ковер, а не ее.

Надоела мне вся эта история, и захотелось ее закончить поскорее. Ясными глазами глянул я на Веру Северьяновну, почесал левым кедом правую щиколотку и независимо сказал:

– Мама завтра занята. Если хотите, я ее сегодня позову.

Физик чуть-чуть улыбнулся мне.

– Зови сегодня! – сердито откликнулась Вера Северьяновна.

– Хоть сейчас?

– Можешь сейчас.

– Вот и хорошо, – сказал я. Поправил за ремнем деревянный кинжал и ушел из кабинета.

Дома я сообщил маме, что ее вызывает завуч, но я ни в чем не виноват, а все дело в ковре-самолете.

– Так я и знала, – сказала мама.

Она оставила на кухне свои дела, ушла к себе в комнату и через минуту появилась в платье, которое надевала, чтобы в гости идти или в театр. Красивая и строгая.

Мама мельком глянула на меня и сказала:

– Хотя бы рубашку переодел. На чучело похож.

Но я торопливо объяснил, что все равно уже был сейчас в школе в таком “чучельном” виде и что дело не в рубашке, а в том, что нам с Виталькой хотят запретить летать. Мама только рукой махнула. И мы пошли.

Мы пошли рядом – красивая решительная мама и ее непутевый сын в полинялой футболке, жеваных шортиках, с деревянным кинжалом за ремнем.

Я видел, что мама слегка сердилась, но я не понимал: на меня или на кого-то другого.