Хронометр (Остров Святой Елены) - Крапивин Владислав Петрович - Страница 20

– Но вы-то за Крузенштерна, правда?

Курганов улыбнулся:

– Вспоминаю себя в детстве. Тоже любил определенность: где враги, а где наши… Да, я считаю, что не надо было Резанову лезть в начальники экспедиции.

– А почему он лез?

– Тут и дирекция компании, и Морское министерство во многом виновато. И царь. Сперва полным командиром над экспедицией утвердили Крузенштерна. Вручили инструкцию. А потом ему в спутники дали Резанова – назначили посланником в Японию и главным начальником и ревизором всех владений Российско-Американской компании. Резанов-то был один из самых крупных ее акционеров. И у него тоже оказалась инструкция с командирскими полномочиями.

– А кто это такие? Ак… кци…

– Владельцы ценных бумаг. Акция – это… ну, вроде облигации, что ли. Сколько было у компании капиталов, на такую сумму и акции были выпущены. Чем больше их у человека, тем больше у него власти в компании и прибылей от нее… А Резанов женился на дочери Шелехова, который эту компанию основал. Помнишь?

– Помню… Значит, он больше всего о выгоде думал?

– Думал, конечно… Однако не так все просто. У Резанова был характер сложный, непостоянный. Часто он поддавался настроению. Мог из-за раздражения, из-за высокомерия и про выгоду забыть… Мог и вообразить себе бог знает что, и сам верил выдумкам. С одной стороны, вроде бы неглупый человек был и за дело болел. А с другой… В общем, я считаю, что капитан Головнин правильно писал о нем…

– Арсений Викторович! А нельзя, что ли, было, чтобы Крузенштерн командовал морскими делами и научными, а Резанов торговыми и этими еще… посольскими?

– Ты разумно рассуждаешь… Может быть, так же рассуждало начальство и сам царь, когда выдавали инструкции. Мы, мол, никого не обидим, а в пути они сами договорятся.

– Не договорились?

– Нет. Крузенштерн – он тоже ведь был характер непростой. Ну и пошли стычки. Из Бразилии Резанов уже писал царю жалобы на Крузенштерна…

После стоянки у острова Святой Екатерины опять началось плавание в океане. Обошли мыс Горн. Моряки были заняты вахтами, корабельными делами, вместе с учеными ставили разные опыты: океан-то был почти не изучен… А для посланника и его спутников постоянных занятий не находилось.

Маялся от безделья и граф Толстой. Был он приписан к свите посланника, но с его превосходительством скоро поссорился. Готов был поддержать всякий спор офицеров с Резановым. Однако моряки не любили посланника за его вельможные вмешательства в корабельную жизнь, а граф ссорился из-за вздорности натуры…

Я к тому про графа вспомнил, что не обошлась без него и ссора, когда стояли у острова Нукагивы. В Тихом океане…

ПОЛОСНОЕ ЖЕЛЕЗО

– Когда пишут про стоянку “Надежды” и “Невы” у Нукагивы, чаще всего увлекаются описанием тропической природы, жизни туземцев, разными приключениями. Обязательно рассказывают про англичанина Робертса и француза Кабри, которые неведомыми путями попали на остров, прижились там, обзавелись семьями, но между собой все время враждовали…

– Да! – оживился Толик. – Француза потом случайно увезли на “Надежде”…

– Скорее всего, он сам постарался таким образом исчезнуть с острова, боялся Робертса. Но бог с ним… Ты, конечно, читал, как моряки путешествовали по острову, как потом чуть не поссорились с туземцами, как были в гостях у короля Тапеги. Ученые собрали на Нукагиве богатейший материал о жизни островитян, про это есть даже в книжке Нозикова… Но почти никто не пишет, что именно там произошли события, которые чуть не погубили экспедицию…

– А вы про это написали, да?

– Да… То есть не совсем. Только черновик. Это как раз то, что у меня еще не до конца сделано. Запутанные события, и рассказывают о них по-разному…

– Кто рассказывает? – Толик приподнялся на подушке.

– Прежде всего Шемелин… В его “Журнал путешествия россиян вокруг света”, который был напечатан, этот рассказ не вошел. Видимо, из цензурных соображений. Но я до войны видел в Ленинграде рукописный дневник Шемелина.

– Где? У того капитана?

– Нет, что ты… В публичной библиотеке, в отделе рукописей… В дневнике про случай на шканцах “Надежды” написано подробно. И конечно, Шемелин во всем обвиняет Крузенштерна и других офицеров. Надо сказать, убедительно пишет, он был умный человек… Беда только, что Крузенштерна он терпеть не мог, а к Резанову привязан был всей душой.

– Но, может, он и не виноват, – задумчиво сказал Толик. – Если привязан…

– Кто же говорит, что виноват?.. Просто, когда историки разбирают этот случай, они все время ссылаются на Шемелина… Но есть еще один дневник, небольшая тетрадь с неразборчивым почерком. Ее писал Макар Иванович Ратманов.

– Вы ее тоже читали?

– Да… Я тогда старался все, что можно, об этом плавании разыскать… Ратманов пишет совсем иначе.

– А вы кому верите? Ратманову, да?

– Я, Толик, обоим верю, не удивляйся. Они, по-моему, добавляют друг друга. Каждый со своей стороны… Но Ратманов полностью прав в одном: капитан на корабле – полный командир и требует уважения. Резанов же, видимо, считал, что “его превосходительство” всегда выше “его высокоблагородия”.

– А еще у него инструкция была, да?

– Из-за нее-то и вышел тот отчаянный спор…

Курганов замолчал, и Толик испугался, что он скажет: “Ну, хватит на сегодня”. И попросил жалобно:

– Может быть, вы прочитаете, что там было? Спать все равно не хочется…

– Я же говорю, еще не дописал. Если хочешь, я так расскажу, без черновика… Но близко к тому, как пишу…

– Когда пришли к Нукагиве (сперва “Надежда”, а через несколько дней “Нева”), первая задача была запастись свежими продуктами. И Крузенштерн отдал приказ, чтобы ни один человек на корабле ничего у жителей острова для себя не выменивал. Соблазны-то были великие: каждому хотелось привезти домой заморские диковинки – раковины, кораллы, туземную утварь… Представляешь, что началось бы, если каждый кинулся бы торговать с нукагивцами сам по себе, когда еще не получена провизия? Островитяне моментально взвинтили бы цены, никакого железа не хватило бы для уплаты за кокосы и овощи.

– Железа?

– Ну да… Моряки расплачивались с ними обломками обручей.

Толик растерянно заморгал:

– Это же обман…

– Ну, почему обман? Чем еще было платить? Ассигнациями с портретом Екатерины? Зачем они островитянам? Медными монетами? А они там для чего? На шее носить?.. А железо нукагивцам было необходимо для ножей, для копий… За ценные вещи моряки платили, конечно, другими товарами: топорами, сукном… Ты что морщишься, Толик? Лежать жестко? Или болит что-то?

– Я?.. Ой, нет, что вы! Все в порядке.

Толик и правда морщился, сам того не замечая. Потому что при словах про обломки обручей вспомнилась ему старая боль. Весной Толик с ребятами гонял мяч на пустыре за школой, и ржавый обруч от бочонка попал под ботинок – встал торчком и сквозь штанину и чулок врубился зазубренным краем под колено… С тех пор, когда слышал Толик о полосках железа и обручах, у него кривилось лицо. А под коленом теперь – коричневый рубчик. Он всегда начинает болеть, если у Толика неприятности или какие-то переживания.

– Это я так… Ногу отлежал. Уже прошло.

– Ну, слушай дальше. Приказу Крузенштерна все подчинились. И Резанов был вынужден подчиниться, но оскорбился: опять капитан командует посланником и камергером…

Через два дня Крузенштерн отменил приказ, однако приходилось смотреть, чтобы товары не разбазаривали. А Шемелин в это время все горевал, что коллекция Резанова (он ее для Петербургской кунсткамеры собирал) пополняется медленней, чем у Крузенштерна. И чтобы запастись трофеями получше и побольше, пустил в обмен очень ценный товар – топоры. Крузенштерн этому воспротивился. И вот утром 13 мая такая сцена.

Крузенштерн и Резанов встретились на шканцах. Шканцы – это палуба между грот-мачтой и бизань-мачтой, место, где собираются офицеры. Крузенштерн обратился к посланнику сухо, но вежливо: