Голубятня на желтой поляне - Крапивин Владислав Петрович - Страница 48

– Невесты пока нету.

– А ты влюблялся? – нахально спросил Юрка.

– Бывало, – засмеялся Глеб. – Но в основном неудачно.

– А зачем влюбляются? – спросил Ерёма.

– Ни за чем. Это бывает само собой, – сказал Глеб.

– Необъяснимое отклонение от логики. Чисто человеческое свойство, – скрипуче подвёл итог Ерёма и сморщил нос.

– А у тебя всегда всё объяснимое? – поддел Юрка. – Скажи, ты зачем статуи в парке громил?

– Это объяснимо. Я думал, они шпионы.

– Кто?! – хором спросили Юрка, Янка и я.

– Шпи-оны. Не все, а некоторые. Я не знал, какие. Бил все. Некоторые не бились.

– Да чьи шпионы-то?

– Я не знаю. Мне казалось.

– А потом не стало казаться? – хихикнул Юрка.

– Нет, потом тоже. Но я не стал. Гражданин милицейский начальник объяснил…

– Что объяснил? Что тебя по голове тазиком стукнули? – со смехом спросил Юрка.

– Он сказал: "Ерёма, если они шпионы, они люди. Нехорошие, но всё равно люди. А робот не имеет права делать вред людям. Никаким". Я не стал.

– Но ведь они не люди, а просто гипсовые куклы! – крикнул я.

– Разберёмся, – сказал Ерёма. Потом спросил немного другим голосом: – А чего ржёте?

Мы смутились. Разве Ерёма виноват, что не всё знает. Никто же ему не объяснял, что шпионов у нас не бывает.

Вообще-то Ерёма был очень умный. Математику и физику он знал, наверно, лучше наших учителей. И электронную технику. Он изучил эти науки в подвале библиотеки. Но историю он совсем не изучал. В живой природе тоже не разбирался. И писал безграмотно. Такими корявыми буквами, что порой и не разберёшь. Наверно, поэтому он очень интересовался машинкой и любил тыкать в клавиши твёрдым пластмассовым пальцем. Палец часто застревал между клавишами. Ерёма скрипучим шё– потом ругался.

Ерёма был недоволен своей системой. Он рассказывал, что делали его тяп-ляп, чтобы успеть к выставке. От случайного удара голова его перестроилась и поумнела, но конструкция-то лучше не стала. Один раз он долго ворчал, что на корпусе не сделали карманы. Тогда я подарил ему куртку, в которой принёс машинку. Ерёма целый вечер был как именинник.

Скоро Ерёма совсем переселился в "Курятник". Он притащил старый сундук и сказал:

– На свалке старухи совсем заели. Можно здесь устроиться?

Мы не поняли, что за старухи, но Ерёме были рады. Особенно Глеб. Он говорил:

– Хороший мужик, хотя и железный, умница. Оригинал. Откуда у вас такие берутся?

Мы объяснили, что не "такие", а "такой". Потому что Ерёма – единственный в своём роде. Автоматические дворники и контролёры в кино не в счёт. Они практически совершенно безмозглые.

Ерёма со своим сундуком устроился в дальнем углу "Курятника". За сундуком он, как за столом, читал или что-то царапал на бумаге. На сундуке спал: сядет на него, сложит калачом ноги в бутсе и валенке, привалится к стенке и выключится. Только внутри за жестяными дверцами тикает реле времени.

Сейчас Ерёма был не такой, как в недавней молодости. Песен не горланил, разговаривал сдержанно. Бывало, правда, что раздражался, но редко. Если уж очень сильно Юрка начинал донимать его ехидными вопросами.

Юрке почему-то нравилось поддевать Ерёму. Начинал он спокойно, невинно так. Например, говорит:

– Ерёма, а почему у тебя такое имя? Несовременное…

– Так получилось, – отвечает Ерёма и поскрипывает внутри.

– Как получилось?

– Сначала было ЭР-м "А". Электронный робот, модель А. Сокращенно – Эрема. Переделали в Ерёму. Постепенно.

– А что такое "модель А"?

– Значит, начальная. А – первая буква в алфавите.

– А что, собирались строить на все буквы?! – радуется Юрка. – Тридцать три братца-богатыря! Самый умный на букву Ы!

Ерёма опускает голову на ребристой резиновой шее. Потом говорит негромко, будто не Юрке, а себе:

– Мне хватило бы и одного…

Нам почему-то не по себе. Даже Юрке.

– Ладно, старик, ты не обижайся.

– Электронные системы не обижаются, – сухо отвечает Ерёма. И, видимо, это неправда.

Я с досадой гляжу на Юрку и говорю:

– Ерёма, дай ему валенком по копчику, чтобы не болтал!

– Не могу, – объясняет Ерёма с явным сожалением. – Робот не может наносить вред человеку.

– Какой же это вред? Это ему только на пользу!

Ерёма поднимает голову и, кажется, всерьёз обдумывает задачу: вред или польза?

– Но-но, – говорит Юрка и на всякий случай лезет на верхние нары. Туда тяжёлому Ерёме не забраться.

– Вопрос отпадает, – подводит итог Ерёма.

Мы смеёмся. Даже Ерёма весело похрюкивает резиновым носом. И опять нам хорошо вместе.

В "Курятнике" мы собирались обычно по вечерам. Днём у каждого хватало своих дел. У меня, у Юрки и Янки – известно, какие дела: каникулы на дворе. Янка, кроме того, каждый день ходил на музыкальные занятия. Ерёма чистил башмаки прохожим или копался в своём электронном нутре, паял там что-то. Глеб тоже был занят. Начальник станции взял его на временную работу: разбирать старые документы и оформлять стенгазету для пассажиров (которых почти не было). За это Глебу кое-что платили. Он купил себе пару новых башмаков и рубашку.

А ещё он купил несколько пачек бумаги, копирку и каждый день щёлкал на моей машинке. Быстро-быстро! Многие листы рвал, а уцелевшие складывал в стопку.

Один раз я прибежал раньше Юрки и Янки, а Глеб сидит над машинкой сгорбившись, чешет за ухом снятыми очками. Повернулся ко мне – лицо без очков незнакомое и ужасно печальное.

– Не получается ничего, Гелька… Думал, напишу по порядку, тогда во всём разберусь. Мыслишки приведу в порядок. А ничего не выходит. Белиберда, каша…

Я переминался перед ним, не знал, как помочь. Глеб широченной ладонью провёл по моему ёжику.

– Пойду покурю…

Я остался у машинки. Две стопки напечатанных листов лежали на краю стола. Но лежали они вниз текстом – буквы еле просвечивали через бумагу.

Любопытный чёрт подтолкнул меня. Знал ведь я, что свинство это – совать нос в чужие бумаги, а рука сама приподняла листок…

Прочитать я не успел ни слова. Глеб кашлянул за спиной. Когда он вернулся?

Тут бы и провалиться мне сквозь дощатый пол, сквозь шпалы, сквозь кору Земли. Глубже Ярксонской скважины, на которой работает отец. Не провалился. Только башка опустилась, а шею и уши будто капроновой мочалкой надрали.

А Глеб сказал, словно ничего не случилось:

– Да ничего там хорошего, путаница всякая. До сути я ещё и не добрался… Почитай, если хочешь.

Лучше бы взял за шиворот да выставил из "Курятника".

– Я нечаянно… – глупо пробормотал я.

– Да? – вздохнул он. – А я думал, тебе интересно.

– Мне… интересно, – выдавил я, не поднимая головы.

– Ну и возьми. Можешь забрать домой и почитать. У меня два экземпляра на всякий случай…

Я понемногу перестал краснеть и отдышался. И хотел взяться за чтение прямо сейчас. Но пришли Юрка с Янкой, а за ними грустный Ерёма.

Ерёма взгромоздился на сундук, запахнул куртку и мрачно проскрежетал:

– Выключиться, что ли?..

– Ты чего кислый? – спросил Глеб, забираясь на верхнюю полку и прихватывая машинку.

– Меланхолия, – сказал Ерёма. – Всё пар-ршиво. Один на свете.

– Как это один? – осторожно сказал Глеб. – А мы?

– Вы – хорошо. Но это недолго. Будет осень, все разойдутся, "Курятник" будет пустой. Это с одной стороны…

– Всё равно мы тебя не бросим, – сказал я.

– Понимаю. Это тоже хорошо. С другой стороны. А с третьей стороны, всё равно я один такой.

– Тогда обзаведись детьми, – посоветовал Юрка. – Построишь домик, будешь сидеть с ними у камина и рассказывать, как развлекался в молодости… Только не оставляй их на тётушек.

– Откуда у Ерёмы тётушки, – сказал Янка.

– Да, – согласился Ерёма. – И где взять детей?

– В самом деле… – заметил Глеб.

– Откуда вы вообще берётесь? – сухо спросил Ерёма.

Юрка хмыкнул. Глеб завозился на верхней полке и сказал: