Голубятня на желтой поляне - Крапивин Владислав Петрович - Страница 32

Алька вытащил пузатый керосиновый фонарь и спички.

– А то кто-нибудь налетит на нас ночью…

– Ты, Алька, просто капитан дальнего плавания, – с удовольствием сказал Яр. – Всё предусмотрел.

– Ага, – серьёзно откликнулся Алька. – Я много про всякие плавания читал… Я даже хотел в Морской лицей поступить. Только его, говорят, уже давно нету…

– Это тот, где случился пожар? – спросил Яр.

– Ну да…– Алька подвесил зажжённый фонарь над входом в шалашик, сел у плетёной стенки. Потянул за руку Яра, чтобы тот сел рядом. – Но пожар – это потом…

– А сначала? Восстание?

– Ага…

– Алька, расскажи. Я ничего про это до сих пор не знаю.

– А никто не знает, – вздохнул Алька. – Про это, Яр, всякое говорят, даже сказки разные. Но я теперь думаю: может, они против тех, кто… ну, в общем, этих… к о т о р ы е в е л я т?

– Может быть. Только против них бесполезно идти с учебными карабинами. Да и с боевыми тоже…

– Ребята же не знали.

– Они все погибли?

– Почему все? Многие ушли в Город.

– В Город? Но лицей и так был в Городе!

Алька по-взрослому сказал:

– Нет, Яр, ты путаешь. Лицей был недалеко от Города, но не в нём. Он стоял ближе к морю… А Город ведь давно пустой.

– Алька, ты что-нибудь знаешь про этот Город?

– Ну… про него тоже говорят всякую путаницу. Никто не может сказать толком, что за люди там жили… Только знаешь, что говорят, Яр? Будто т е, к т о в е л я т, туда не заходят. Боятся.

– Боятся?

– Так говорят. Не знаю… Но обыкновенные люди тоже боятся. Какой-то страх там на всех нападает…

– Чушь, – сказал Яр. – Нет там никакого страха. – И чуть не добавил: "Спроси Игнатика…"

Он помолчал, вспоминая мальчишку на пустой площади с колоннами, – того, что нарисовал знак со стрелой. И ещё одного – на вагонной площадке, когда колёса выбивали марш барабанщиков и так же, как сейчас, качался в сумерках фонарик. И ещё – свой сон про песчаный обрыв и Юрку… Потом он спросил:

– А где ты всё это слышал, Алька? Про Город, про восстание…

– У нас в той школе по вечерам обо всём болтали. Когда уже все лягут и свет погасят. Сказки всякие, ну и такие вот истории… Конечно, если воспитателей близко нет или директора.

– А что, строгие порядки?

Алька посопел и сказал:

– Не очень. Но за разговоры знаешь как влетало… Особенно от директора. Такая свинья…

– Да что ты? А мне он показался деликатным таким, тихим.

– Он тихий. Тихий гад… Никогда не кричит. Заведёт в кабинет, спокойненько так, с улыбочкой, потом как врежет…

– Разве есть такой закон, чтобы бить ребят?

Алька опять посопел.

– Закона-то нет. Зато у него есть скакалка. Ну, шнур такой с ручками, чтобы прыгать через него. Знаешь?.. Резиновая. Как вытянет по ногам…

– И тебя? – тихо спросил Яр.

Алька вздохнул.

Яр искренне сказал:

– Вот в кого надо было всадить последнюю пулю. От тех дураков на лодке отбились бы и шестом.

Алька оживился и весело подтвердил, что, конечно, отбились бы.

– Алька, а всё-таки кто они были?

– Откуда я знаю?

– Но ты же заранее боялся, что будут преследовать. Выходит, знал…

– Я знал, что будут, но не знал, к т о. Яр, я просто чувствовал… А ты разве не чувствовал? Директор за билетами послал, а у самого глаза бегают. Да и вообще… опасно кругом.

– И сейчас? – с тревогой спросил Яр.

Алька беспечно зевнул:

– Не-а… Сейчас пока нет.

Быстро спустилась безлунная ночь. Залила одинаковой чернотой небо и реку. Только звёзды роились вверху, а внизу светились белые и красные огоньки фарватера. Плот со своим круглым фонарём повис посреди большой темноты. Тихо хлюпала невидимая вода. С берегов пахло травами и сырым песком.

– Пойди поспи, – сказал Яр. – Я подежурю.

Алька послушно полез в шалашик, но через несколько минут выбрался опять. Уселся на корточках на прежнем месте, под фонарём. Съёжился так, что побитые коленки торчали рядом с ушами. Яр накрыл его с головой своей курткой. Алька благодарно повздыхал.

Яр для порядка шевельнул веслом и сел рядом с Алькой.

– Мы с тобой, как Джим и Гек Финн…

– Кто? – Алька выставил из-под куртки лицо.

– Джим и Гек Финн. Про них книжка есть. Не читал?

– Не… А про что там?

Яр коротенько рассказал. И добавил:

– Но она длинная. Потом сам почитаешь.

Алька с сожалением проговорил:

– У нас такой книжки, наверно, нет. Это у в а с, на Земле.

– Ну почему? Есть же "Зверобой" Купера. Помнишь, у Читы? В точности такой же, как я в детстве читал… Здесь, Алька, много всего "в точности"…

– Но ещё больше не так, да?

– Да…

– Яр… В нашей спальне один парнишка был, постарше нас. Он много про всё знал и рассказывал. Он один раз такую историю рассказал непонятную. Будто наша Планета раскололась.

– Как это?

– Будто давно была большая война… Ну, она правда была… И люди бросили на один город бомбу. Такую страшную, что сразу всего города не стало и всех людей. И Планета не выдержала, раскололась на несколько планет…

– И что же? Они разлетелись в разные стороны?

– Да нет же! Она не так раскололась… Она осталась, но как будто на одной сразу несколько планет, и жизнь на каждой пошла по-разному… Я это сам не понимаю, но когда он говорил, я понимал… Яр, может, наша Планета и твоя Земля такие вот расколотые?

– Может быть, – подумав, сказал Яр. – По крайней мере, это объяснение не хуже других…

"И может быть, где-то есть ещё Земля или Планета, где люди живут умнее и лучше, чем мы? Н а с т о я щ а я Земля…"

– Алька?

– Что, Яр?

– Слушай, Алька… Про что ты хотел спросить меня? Тогда, днём? А потом раздумал. Или забыл?

– Нет, помню…

– Про что же?

– Ты… Яр, ты, наверно, рассердишься. Или засмеёшься надо мной…

– Нет, Алька, ни за что. Честное слово.

Он повздыхал, повозился под курткой, спрятал лицо и проговорил тихонько:

– Ты совсем точно знаешь, что Игнатик умер?

Яр не ответил. Что он мог ответить? Он положил руку на Алькин затылок, и так они долго плыли молча. Яр провожал глазами огни встречных пароходиков. Потом он сказал:

– Поспал бы ты, Алька.

– Ладно. Только я тут, с тобой.

Он и правда уснул, приткнувшись к Яру. А Яр со страхом понял, что к нему явственно, вплотную, подходит память о прошлом вечере. О свечах, пылающих в сумерках, о колыбельной. Колыбельная зазвучала так, будто совсем рядом пел в темноте слаженный хор.

Тогда Яр сделал усилие и переключил память на другую песню.

Тоже грустная песня, но всё же в ней не было такой безнадёжности. Это была песня повстанцев.

Так, под эту песню. Яр и просидел всю ночь. До яркого золотого рассвета.

Утром они позавтракали хлебом и огурцами из Алькиного рюкзачка. И скоро, раньше, чем ожидал Алька, потянулись по правому берегу предместья Орехова.

– Ой, смотри, вон труба старой пекарни, – шептал Алька. – Только она обугленная, и верхушка обвалилась… А водонапорная башня целая…

Ещё не было видно самого города и обрушенной крепости, они скрывались за поворотом. Но Алька сказал, что туда плыть и не надо. Они пристанут к берегу раньше, сразу за старой баржей.

Потом он вдруг притих, печально съёжился на краю плота.

– Ты что, Алька?

– Я думаю, как там мама…

Как можно бодрее Яр пообещал:

– Всё будет в порядке, не грусти.

Алька, видимо, поверил. Улыбнулся.

Плот прошёл вдоль скользкого от зелени борта полузатопленной баржи. И сразу Яр подогнал его к берегу – к жёлтой песчаной полоске. Алька подхватил рюкзачок, прыгнул на песок и пошёл, нетерпеливо оглядываясь на Яра.