Дети синего фламинго - Крапивин Владислав Петрович - Страница 33

Я подумал, что он в самом деле заслужил смерть.

Кажется, Ктор угадал мои мысли и перепугался по-настоящему. Он осел и распух – снова превратился в Тахомира.

– Вы не имеете права убивать меня! – визгливо сказал Тахомир.

– А ты имел?

– Но вас же судили по закону! А вы? Разве вы судьи? У меня есть мой народ, пусть он судит меня! А вы кто такие? Пришельцы из другой страны! Что вам надо у нас? Почему вы вмешиваетесь в наши дела?

Мы с Юлькой посмотрели друг на друга, прыснули и начали хохотать. Так весело, что слуга Ящера даже обернулся и чуть-чуть опустил руки (правда, тут же опять их вытянул вверх).

– Ну, ты даешь, Правитель, – сказал я сквозь смех.

– Ну, ты изворачиваешься… Мы вмешиваемся! А кто нас сюда притащил?

– Ну… да. Я признаю. Но я же объяснил: это требовали государственные интересы… Но я исправлюсь! Да! Я же вас и отправлю обратно!.. Имейте в виду, кроме меня, вам никто не поможет. А у меня есть воздушный шар, прекрасный, новенький. Юго-западный ветер моментально донесет вас домой. А?.. Вам давно пора домой. Что вам еще делать на нашем острове? Вы убили Ящера, вы победители! Теперь пусть сам народ решает, как ему быть! Разве вы имеете право решать за народ?

“А в самом деле, какое мы имеем право решать? Да и что мы можем решить?” – подумал я. И мне очень-очень хотелось домой.

Я посмотрел на Юльку. Он опустил глаза.

– Ты, наверно, опять врешь, – сказал я Тахомиру. – Посадишь нас на шар, а потом прикажешь обстрелять.

Он снова прижал к груди пухлые кулаки.

– Я клянусь!.. Зачем стрелять? Вы же полетите домой, навсегда…

Я опять посмотрел на Юльку и понял, что он тоже всей душой рвется к дому.

– Летим? – шепотом спросил я.

Юлька молча прыгнул со стола.

Возвращение

В дальнем углу парка, где кусты были неподстрижены, а клумбы заросли случайной травой, стоял каменный сарайчик. Тахомир и слуга Ящера выволокли из него груду белого шелка, закутанную в сеть, и громадную корзину из желтых блестящих прутьев.

Посреди лужайки слуга Ящера вбил крепкий кол и привязал к нему корзину короткой толстой веревкой. Потом они с Тахомиром приволокли стальные баллоны. Тахомир суетился, путаясь в кружевном подоле: он так спешил, что даже не переоделся. Слуга перепуганно хлопал белесыми ресницами и каждый раз, как только опускал ношу, вскидывал над головой руки.

Газ ровно зашипел в шлангах. Шелковая куча зашевелилась, начала расти, превратилась в белый складчатый холм. Этот холм приподнялся, натянул сеть, качнул корзину. Прошло еще несколько минут, и белая ткань расправила складки, натянулась. Она выпуклыми квадратиками выступила сквозь ячейки сети. Блестящий от солнца шар встал над вершинами вязов и каштанов. Юго-западный ветер слегка раскачивал его.

Привязанная к толстому колу веревка вытянулась, и корзина косо повисла в метре от земли.

– Вот и готово, вот и все, – потирая ладошки, заговорил Тахомир. – Садитесь и… ни пуха ни пера. Хороший был шар, второго такого нет на всем острове. Да уж ладно…

– Садись, Женя, – сказал Юлька, не взглянув на суетливого Тахомира.

Я схватился за край корзины, подтянулся, перевалился внутрь. Сразу протянул руку Юльке.

Юлька на сгибе левого локтя держал мушкет. Он сердито качнул стволом в сторону Тахомира и слуги:

– Ну-ка, отойдите…

Тахомир заулыбался, закивал и отбежал. Слуга тоже засеменил в сторону, не опуская рук. Юлька сказал мне:

– Дай кинжал на минутку…

Я не понял, зачем ему кинжал, но дал. И поторопил:

– Садись быстрее. Давай ружье…

Юлька снизу смотрел на меня печально и виновато.

– Женя… я не полечу.

Я сразу понял. Не знаю почему, но в одну секунду я почувствовал, что Юлька твердо решил остаться. Сейчас мне кажется даже, что я заранее догадывался об этом, но боялся поверить.

– Юлька, не дури. – Я хотел сказать это строго, но получилось жалобно.

Он вздохнул:

– Ничего не поделаешь…

– Да зачем?! – отчаянно крикнул я, потому что больше всего на свете хотел домой, но знал: если останется Юлька, останусь и я.

Юлька насупленно проговорил:

– Они там, в Синей долине, еще ничего не знают. Кто им расскажет?

– Узнают! Скоро об этом весь остров узнает!

– Все равно… Еще, наверно, будут бои. Ребятам надо помочь… Я им принесу ружье.

– Юлька, не будет боев! Слуги Ящера не умеют воевать, они трусы! Ты же видел!

– Трусы, если без оружия. А стреляют они метко.

– Они не посмеют стрелять, Юлька! Раз нет Ящера – они побоятся.

– Кто их знает, – тихо сказал Юлька.

Я понял, что он все равно останется, и с отчаяньем проговорил:

– Ладно, сейчас спущусь…

Он быстро сказал:

– А тебе надо лететь.

– Дурак ты. Одному?

– Женька, кто-то должен лететь! Чтобы рассказать дома!

– Почему я, а не ты?

– Потому что… – Он опустил голову и почти прошептал: – Женька, я не могу быть предателем второй раз.

Тогда я заорал:

– Не можешь? Значит, это предательство? Значит, второй раз нельзя, а первый можно? Мне можно, да?

Но я не сделал движения, чтобы выпрыгнуть из корзины.

Он опять поднял печальные глаза.

– При чем здесь ты? Ты все сделал как надо. А я… Женька, лети. Ладно?

– И ты лети, – со всей твердостью сказал я. – Юлька, ты подумал об отце с матерью? Ты у них один сын… был…

– А птенец? – спросил Юлька. – Он ведь тоже сын… нашей Птицы. А Птицу убили. Кто выкормит птенца? Ведь никто из ребят не знает даже, где его гнездо. А я знаю…

Как я мог забыть о птенце? Он, наверно, уже умирает от голода! У меня от стыда зазвенело в ушах, как от хорошей оплеухи. Уже ни о чем не думая, перекинул я ногу через край корзины…

Но Юлька ударил кинжалом по веревке.

Меня бросило на плетеное дно, прижало к нему. Засвистел летящий сверху вниз воздух.

Когда я поднялся и сумел перегнуться через край, не было видно ни Юльки, ни лужайки с каменным сараем. Проплывали внизу белые домики окраины и делались все меньше…

Как я молотил кулаками по упругим прутьям! Я их даже кусал от отчаянья и давился щепками вперемежку со слезами…

Я, честное слово, прыгнул бы вниз, если бы это хоть чуточку могло что-то исправить. И если бы я не боялся, что даже в последнюю секунду буду мучиться от стыда и от тоски по Юльке…

Шар поднимался, поднимался и наконец остановился под самыми облаками. Казалось, он повис неподвижно, потому что и его самого и облака ветер гнал с одной скоростью. Меня окружили полная тишина и покой. Ни синему небу, ни облакам не было дела до моего горя.

Вдруг я подумал: в каждом воздушном шаре есть клапан, который можно открыть, если хочешь опуститься. Обычно от него тянется веревка. Но никакой веревки я не увидел. Да и куда опустишься? Внизу уже расстилалось ребристое, как стиральная доска, море и нигде не было земли.

Шар летел гораздо выше, чем когда-то летала с нами Птица. Шару было все равно. Делалось все холоднее. Сначала было просто зябко, но потом холод сдавил так, что от озноба стало трудно дышать. Я съежился на дне корзины, обнял себя за ноги, уперся лбом в колени. Холод не отпускал. Но мне было уже безразлично. Я понял, что замерзаю, и, кажется, не испугался.

Жаль, конечно, что так получилось. Жаль, что никогда не увижу маму и папу. И бабушку. И Толика… Жаль, что никогда не узнаю, что стало с Юлькой…

Эх, Юлька, Юлька, зря ты обрезал веревку. Хотел как лучше, а получилось вон что. Но я не сержусь. Не могу и не хочу на тебя сердиться… Пускай тебе повезет на этом проклятом острове, Юлька. Сделай все, что надо, и вернись домой…

Юлька, вы с ребятами постарайтесь победить, ладно? До конца. Потому что мы так и не победили Ящера. Мы взорвали тупого железного робота, а настоящий Ящер – это Тахомир с его слугами, с его Крикунчиком, с его квартальными воспитателями…

Ты, Юлька, держись… А я…