Давно закончилась осада… - Крапивин Владислав Петрович - Страница 75

Ребята продолжали уговаривать. Доказывали, что расплачиваться не придется – это же не заём, а подарок. И люди ничего не скажут, потому что ничего не узнают, будут думать, что Маркелыч скопил деньги сам. А подросший и ставший дерзким Савушка неожиданно заявил, глядя на Маркелыча в упор:

– Ежели не возьмешь, утоплю эти деньги в море, прямо там, где нашел золотую деньгу!

«Не ты нашел, – мелькнуло у Коли уже не первый раз. – Оленька коснулась кулака, когда уходила…»

Но даже Савушкины слова не убедили Маркелыча. Он держался растопыренными пальцами за щеки и мотал головой.

– Дорогие вы мои… Я вам всей душой за это… Да только подумайте сами: как это взрослый мужик возьмет такие деньги у малых детей?

– Да разве мы такие малые? – сердито сказал Фрол. – Голова-то варит у каждого, сами решать способны…

– Оно так, да только…

Женя вдруг негромко попросил:

– Николай Тимофеевич, послушайте меня…

– Да говори, говори. Я чего… я слушаю…

– Вот вы, когда были такой, как мы… даже меньше нас… вы дрались за этот город. Значит, и за нас… Потому что он же наш… И вас могли каждый день убить. И вы это знали, и все равно… жизни не жалели… А теперь из-за денег упрямитесь. Разве деньги дороже жизни?

Может, у кого-то другого эти слова прозвучали бы напыщенно и ненатурально. Но это у другого. Смирный ясноглазый Женька сказал их так, что стало тихо-тихо. Только желтая бабочка скреблась в застекленном оконце. Саша тихо взяла ее в ладонь и отнесла к открытой двери.

Маркелыч, съежено сидевший на кривом табурете, опять помотал зажатой в ладонях головой. Потом откинул руки и выпрямился:

– Ну… коли так, пускай тендер будет общий. Мой и ваш. И ежели у кого какая нужда, сразу подымем паруса…

Однако общий-то он общий, а документы оформлять пришлось все равно на Маркелыча. Оно и понятно – он и шкипер, и главный покупатель.

Он придумал для кораблика и новое название – «Котёнок».

Ребятам сперва показалось – какое-то уж слишком не морское, мирное по сравнению с «Македонцем» и даже с «Курганом». Маркелыч, однако, сказал:

– Ну и что же, что мирное? Он в свое время навоевался, теперь у него другие заботы. А «Котёнок»… Я сперва хотел, чтобы «Катёнок», в честь Катеньки, да люди подумают, что ошибка. Ну и пусть пишется с буквой «о», а мы-то будем знать, что к чему… А? – При этих словах Маркелыч смущался, как дитя, но никто уже не спорил. А Коля подумал, что название с буквой «о» тоже может иметь смысл, – вспомнил Буську…

Путь от стоянки в Артбухте до мыса Херсонес тендер «Котёнок» одолел за час с небольшим. Прошли за левым бортом знакомые древние берега с недостроенным Владимирским собором. Где-то там, недалеко от собора, была могила отца Андрея с маленьким деревянным крестом… Уплыла назад чуть приметная скала у входа в Синекаменную бухту. Вслед за ней уплыли маяки у Камышовой и Казачьей бухт. Стал виден Херсонесский маяк. Ветер был все такой же ровный, но слегка зашел к норду.

Маркелыч не пошел близко к мысу, взял мористее. И лишь когда маяк оказался на зюйд-осте, Маркелыч скомандовал матросам:

– Ну, братцы, пора! Уваливай… Поворот фордевинд!

Бушприт быстро побежал к зюйду. Солнце весело ударило навстречу. Ветер зашел в корму, потом перевалил на левый галс. Маркелыч и два матроса, работая на гика-шкоте и завал-талях, перетянули парусиновую громаду грота на другой борт. Бревно гика тяжело прошло над головами, заскрипели на мачте деревянные кольца-сегарсы, парус гулко ударил о правые ванты. Тендер сразу увеличил ход. Еще бы! Сейчас был полный бакштаг – лучший относительно ветра курс для парусного судна.

Город, видимый теперь с левого борта, быстро уходил за мыс. Белый, освещенный солнцем, с ярусами улиц на холмах, он отсюда, издалека, вовсе не казался разрушенным. Прекрасный приморский город, где на бульварах и площадях множество жизнерадостных людей… Когда-нибудь он обязательно будет таким. Давно закончилась осада, а новые войны и беды городу пока не грозили.

– До свиданья, Севастополь, – не сдержал легкой грусти Коля.

Оказавшийся рядом Маркелыч вздохнул:

– Эх, нет у меня больше ни одной кегорны. А то бы отсалютовали нашему городу… Миша, голубчик, приспусти-ка и подыми снова флаг!

Матрос Миша исполнил команду. Флаг у задней шкаторины грота скользнул на сажень вниз и снова ушел к ноку гафеля. Весело затрепыхал.

Это был не просто российский флаг, а с короной и почтовым рожком на верхней, белой полосе. Флаг РОПИТа. Маркелыч добился его, подрядившись в правлении Общества доставлять для доков кое-какие грузы. Флаг Общества давал всякие преимущества при стоянках в черноморских гаванях. Кроме того, Маркелыч сговорился уже, что к зиме поставит «Котёнка» для ремонта на РОПИТовские стапеля…

Коля, Женя, Фрол и Федюня поглядывали на флаг с гордостью. Как-никак, они имели отношение к РОПИТу – учились в его ремесленной школе.

Правда, ученики Лазунов и Славутский со школой уже расстались. В Ялте попечением графа Мордвинова открывалась мужская прогимназия, и на семейном совете Славутских решено было, что Жене там самое место. На испытаниях определят, в какой класс ему можно пойти – во второй или третий. А жить он будет у тетушки Дарьи Алексеевны, отцовской сестры…

Когда все это определилось окончательно, Женя загрустил. И наконец сказал Коле:

– Там ведь и четвертый класс есть. А из него можно в пятый гимназический, гимназию там тоже скоро откроют… И море там такое же, как здесь… А?.. У тети Даши дом большой, у нас была бы своя комната…

И Коля, до той поры думавший, что врос в Севастополь окончательно, заметался в душе.

Жаль город, но он ведь будет неподалеку. Дорога занимает лишь несколько часов. Да и Маркелыч на «Котенке» не раз появится в Ялте, может доставить в Севастополь соскучившихся мальчишек.

Жаль друзей-приятелей, но Женька-то самый близкий друг…

А Саша?.. Но были слухи, что откроют в Ялте и женскую прогимназию. Если не в том, то в следующем году. Тё-Таня убедила уже Лизавету Марковну, что Саше учиться надо непременно, и обещала помочь в подготовке…

Потом были еще всякие обсуждения, хлопоты по передаче документов в Ялту, разговор с Дарьей Алексеевной, которая приезжала в Севастополь. Женькина тетушка была совсем не похожа на брата, Кондратия Алексеевича. Грузная, громкоголосая и энергичная, она с энтузиазмом поддержала все планы. Заявила, что к обоим гимназистам будет относиться как к родным племянникам, а ежели что не так, то и попадать будет обоим одинаково. При этом она погрозила толстым веснушчатым пальцем. Женя и Коля одинаково хихикнули. Известно было, что нет добродушнее существа, нежели эта грозная с виду тетя…

Татьяна Фаддеевна старательно скрывала грусть близкого расставания. На этот раз грусти у нее замечалось больше, чем перед Колиным поступлением в корпус. И это несмотря на недавнюю свадьбу. Кстати, венчание было очень скромным и малолюдным, и после него ничего не изменилось. Пристройка к дому не была еще готова, супруги Орешниковы по прежнему жили порознь и главные силы отдавали не семейной жизни, а обустройству городской больницы. Борис Петрович все-таки выхлопотал у городских властей кое-какие деньги и домик, в котором решено было разместить двадцать коек для мужчин и пять для женщин. Это немного даже для нынешнего малолюдства, но все-таки…

Колю доктор Орешников излишне чинно спросил:

– Николай, я надеюсь, причиной вашего решения стало не наше с Татьяной Фаддеевной бракосочетание? Вы, насколько я знаю, не были против?

– Да что вы, Борис Петрович! Просто надоело быть экстерном, надо же когда-то учиться как все… Ну и Женька… Да к тому же летом и в зимние каникулы я все равно буду здесь!

И вот теперь они плыли в Ялту окончательно. Татьяна Фаддеевна, чтобы проследить за обустройством Коли, тоже уехала туда, но сухопутной дорогой. После плавания на «Андрее Первозванном» ей при одной мысли о морском путешествии становилось дурно. А Коля и Женя в сопровождении друзей-приятелей совершали свой первый в жизни парусный рейс. И скорее всего, последний в это лето.