Давно закончилась осада… - Крапивин Владислав Петрович - Страница 34

В прошлом году, в Петербурге, Тё-Таня и Коля ставили дома елочку с украшениями – такой в недавние годы появился в столичных домах обычай. Но здесь елку было не достать, а ставить вместо нее маленький кипарис (так делали в семьях некоторых служащих РОПИТа) Коля не захотел. Во-первых, не по правилам это, а во-вторых… по правде говоря, кипарисы напоминали ему кладбище, где похоронен дядюшка, поручик Весли. Еще накличешь беду…

Но кое-какие рождественские украшения Коля все же смастерил. Вместе с Сашей. Они склеили из цветной бумаги фонарики и цепи, развесили по комнатам. А еще Коля по просьбе Фрола сделал большую звезду – пустую, как коробка, и обтянутую желтой и розовой прозрачной бумагой. Внутрь можно было вставить свечу.

– Колядовать пойдем, – объяснил Фрол. – Без колядок что за Рождество. А со звездой они не в пример лучше, чем просто так…

Раньше Коля только из книги знал про колядки. Из «Вечеров на хуторе близ Диканьки». А теперь веселой компанией, с горящей звездой ходили в синих сумерках по слободке, стучались у дверей, кланялись и пели «Господи, слава Тебе» и «Рождество Твое, Христе Боже наш». А иногда и так: «Щедрик-ведрик, дайте вареник, грудочку кашки, кильце ковбаски…» Это Коля научил ребят такой песенке. Вообще-то она была не «колядка», а «щедровка» (так написано у Гоголя), но что с того? Если можно в Диканьке, почему нельзя здесь? Пусть будет все как в той волшебной книжке!

Так и было. Хозяева домиков, где желто светились окошки, охотно открывали двери, смеялись, давали обсыпанные сахарной пудрой калачи, пряники и куски пирога.

– Спасибо, люди добрые!

– С Рождеством Христовым!..

Маленький изогнутый месяц весело горел в безоблачном небе, на сей раз чёрту не удалось украсть его. Морозец играючи щипал за щеки. А недалекое море было теплее зимнего воздуха, оно не замерзало, его солоноватый запах смешивался с запахом снега, и от этого дышалось особенно празднично.

Один раз крепко толкнулся воздух, раскатив над крышами пушечный удар. Ясное дело – это отсалютовал празднику Маркелыч. (За такое дело через несколько дней околоточный надзиратель Семибас наконец конфисковал у георгиевского кавалера Ященко мортиру. Но у того нашлась другая.)

Иногда встречались незнакомые компании со звездами и свечками – те, что забрели сюда из дальних кварталов. С ними не ссорились, Рождество же! Даже махали руками и поздравляли с праздником. Раза два только случалась перекидка снежками, но без обид, шуточная. Один снежок попал в звезду, которую на палке держал Савушка, но свечка не погасла и звезда ничуть не покосилась…

Потом пошли в погребок проедать угощение.

Компания была вся та же: кроме Коли – Фрол, Макарка, Саша, Федюня с Савушкой и Женя, конечно. И даже Ибрагимка. Он сказал, что мусульмане тоже чтут Христа и Деву Марию, о том написано в Коране. Так объяснил Ибрагимке дед. Значит, ничего незаконного нету в том, что он, Ибрагимка, участвует в колядках. Дед в честь праздника насыпал Ибрагимке целый кулек леденцов, которые очень пригодились к чаю.

За чаем предложили рассказывать всякие интересные истории. Фрол начал было про Дубровского, но на него замахали руками: слышали про этого разбойника уже не однажды. Фрол надулся, но спорить и ругаться не стал: потому что, опять же, праздник. Тогда Коля и Саша сбегали домой (месяц светил все ярче) и принесли Гоголя. Уж какая история на такой вечер годилась больше, чем «Ночь перед Рождеством»!

Коля начал читать. Не подряд читал, а самые интересные места, остальное же быстро пересказывал своими словами. Но и на такое чтение ушло часа полтора. Слушали приоткрыв рты, даже забывали жевать сладости и перевертывать часы. Никто, кроме Жени (даже Фрол), эту повесть раньше не знал. Да и Женя слушал будто впервые. Сказка вошла в погребок и села среди ребят. Она была в потрескивании печки, в шевелении огня за круглым фонарным стеклом, в тенях, что копошились по углам, во взволнованных вздохах Савушки…

Разошлись поздно. Женя пошел ночевать к Лазуновым, об этом он заранее условился дома. Жене постелили на сдвинутых стульях. Но легли не сразу, еще долго разглядывали книгу про устройство мироздания. Коля подарил Жене складной ножик, что специально привез из Симферополя.

– Спасибо… А у меня никакого подарка нет.

Коля засмеялся:

– Мне твоя тетрадка – подарок на долгие времена. Пока всю не запишу.

А когда он еще ее запишет? Неделя, а то и две оставляли за собой всего несколько строчек.

Занятия в ремесленной школе начались вскоре после Рождества. И время побежало как мяч по ступенькам – день за днем, прыг-скок…

С ребятами Коля ладил. Даже тот кудлатый парнишка, с которым в первый день случилась драка, оказался не столь уж вредным. Видимо, полез он тогда к Жене Славутскому не столько по злости, сколько по недостатку соображения. Звали его Степан Мешков, и потому он получил прозвище Мешок. Оно ему вполне подходило – ленивый да неповоротливый. Обиды на Колю он не держал, вел себя мирно. Вот и ладно…

Учились все дни недели, кроме воскресенья. Занятий было немало. Но Владимир Несторович, директор школы, попросил однажды Колю принести его гимназический табель, глянул в него и позволил ученику Лазунову не посещать уроки чтения, правописания и арифметики. Сразу появилось много свободных часов. Но Коля не спешил домой. Он шел в мастерскую, где стояли верстаки, токарный станок с тяжелой педалью для вращения и развешаны были по стенам пилы, коловороты, стамески, разных размеров молотки и всякие рубанки-фуганки. Иногда здесь занимался другой, не Колин класс, и Коля вместе с этими ребятами, с Федюней, набираясь опыта, пилил, строгал, сверлил и шкурил доски и планки. Таким образом, работе с инструментами он учился вдвое больше, чем остальные.

Иногда в мастерской было пусто, и это особенно нравилось Коле. Тишина и пустота пахли свежим деревом, как, наверно, пахнет строящийся корабль. Такой корабль и правда был здесь. Только не натурального размера, а двухметровый. С необшитым, похожим на скелет корпусом, со свежеоструганными мачтами и бушпритом. Это хозяин мастерской Трофим Гаврилович сооружал с помощниками наглядное пособие для будущих корабелов: чтобы не на доске рисовать, а показывать по-настоящему, где киль, где шпангоуты, где стеньги и брам-стеньги…

Видя интерес Коли Лазунова, Трофим Гаврилович иногда позволял ему выпилить и обточить какую-нибудь корабельную деталь и, случалось, хвалил. А потом даже показал, как работать на токарном станке. При этом сам крутил педалью чугунный маховик и зорко следил, чтобы Лазунов не сунул пальцы куда не надо. Коля пальцы не совал, резец держать научился быстро, и скоро они с Трофимом Гавриловичем наточили целую сотню дырчатых блоков-юферсов для стоячего такелажа. Каждый размером с «гудзик». Один юферс Коля отнес домой и с гордостью продемонстрировал тетушке. Та была чем-то озабочена, но все же старательно похвалила усердного ученика ремесленной школы.

Потом Коля сделал из еловых планок рамку. Размером с тетрадку. Склеил, зачистил, покрыл прозрачным лаком. Дома он вставил в рамку желтый кусок картона, а к нему прикрепил зацепками из проволоки осколок с кентавром. Получилось очень славно. Будто предмет из музея древностей. Саше понравилось… Впрочем, ей нравилось все, что делал и говорил Коля.

Женя Славутский тоже одобрил осколок вазы в рамке. Он однажды пришел с большим листом бумаги и карандашами и срисовал в увеличенном виде кентавра, женщину и мальчика. Причем кентавра изобразил целиком, умело нарисовав круп, хвост и задние ноги, которых не было на черепке. А через несколько дней, в классе, он показал Коле готовый рисунок, раскрашенный акварелью.

Раскраска была неяркая, в песчаных и терракотовых тонах – тех, что у глиняной посуды и, наверно, у древней земли Херсонеса. Лица Женя вывел черными чернилами, и они оказались гораздо выразительнее, чем на осколке. Ну прямо живые!