Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Бронзовый мальчик - Крапивин Владислав Петрович - Страница 54


54
Изменить размер шрифта:

– А ну-ка… – нетерпеливо сказал Корнеич.

Дядя Гриша повозился со связкой ключей, отпер на фанерном кривобоком шкафу висячий замок. Дверцы разошлись, будто кто их толкнул изнутри. Повалились на пол конторские папки, брошюры и рулоны бумаг. Пыль столбом. Не Бойся Грома демонстративно чихнул. Дядя Гриша нагнулся и безошибочно выволок из макулатуры сложенный желтый лист.

– Вот он… С него и схему писали, только без лишней старины, конечно…

Мешая друг другу, развернули бумагу прямо на полу (она была протерта на сгибах).

В верхней части значилось: "Планъ озера Орловскаго и прилегающихъ къ нему окрестностей города Преображенска".

В углу тоже была роза ветров. И конечно, все метнулись глазами по лучу вест-норд-веста. И там, где на схеме бы просто остров Каменный, на плане значилось: "О. Каменный (Шаманъ)".

"Ура" сотрясло кают-компанию.

На базе провели время до вечера (они были теперь уже светлые, вечера-то). Слегка поскребли – для почина – старую шлюпку, прибрались в своей штаб-квар-тире, похожей на крошечный морской музей. Попили чайку в сторожке у дяди Гриши – он выдал каждому по ложке сахарного песка и по крепкому черному сухарю.

Ради конспирации не стали говорить дяде Грише, почему всех на самом деле интересует остров Шаман. Корнеич походя сочинил легенду: будто есть сведения, что первые пионеры Преображенска зарыли где-то на Шамане письмо будущим поколениям. Хорошо бы найти для музея.

Григорий Васильич покивал:

– Лед сойдет, и сплаваете. До того времени все равно искать бесполезно, снег еще. Да и по льду идти себе дороже, там рыбацких лунок полным-полно…

Кинтель подумал, что теперь все весенние дни до того долгожданного плавания будут у него связаны с радостной тревогой и ожиданием… А вдруг в конце ожидания – неудача?! Нет, надо надеяться. И на эту разгадку, и… на другие.

Корнеич, прихлебывая чай, рассуждал – и обрадованно, и с досадой:

– Сколько лет бываю на базе, а про этот план и слыхом не слыхал. И что Каменный – он же еще и Шаман, тоже не ведал. Вот тебе и музейный работник… А про Каменный легенда есть. Будто, когда сложили плотину и появилось озеро, это в петровские времена еще, первый владелец здешних заводов повелел навалить в воду гранитных глыб. Чтобы на этом искусственном острове поставить себе памятник. Да потом, видать, побоялся, что упрекнут в чрезмерном бахвальстве, или денег пожалел. А остров так и остался… Только, скорее всего, это сказки. Похоже, что, когда озера тут еще не было, стояла на берегу реки Сож каменная горка. Может, здешние племена на ней жертвы приносили да пляски устраивали, потому и Шаман…

– Мы, как… это самое найдем, тоже пляску устроим, – сказал Не Бойся Грома.

На него посмотрели неодобрительно.

В город вернулись, когда уже были сумерки. Звонкие, синие. Кинтель проводил Салазкина и заспешил домой. Ужасно хотелось есть. У двери позвонил длинно и нетерпеливо. Открыл дед. Был он хмурый, смотрел мимо Кинтеля. Сказал как-то неловко, по-стариковски:

– Тут такое дело, звонили из больницы. Померла ведь Елизавета…

Кинтель мигнул, постоял. Потом в куртке и ботинках кинулся в свою комнату. Регишка уже знала. Ничком лежала на диване, вздрагивала. Кинтель поднял ее за плечи, прижал…

ТЕМНОЕ КРЫЛО

Целую неделю Регишка не ходила в школу. То плакала навзрыд у себя за ширмой или на коленях у Кинтеля, то каменно молчала. Так было и до похорон, и после. Но что поделаешь, надо жить дальше. И в следующий понедельник, с Кинтелем за руку, пошла опять Регишка учиться. Послушная, безучастная…

На девятый день собрались помянуть тетю Лизу. На Сортировке собрались, в ее квартире. Кроме деда, тети Вари и Кинтеля с Регишкой, пришли еще несколько незнакомых женщин (они были и на похоронах). Отец, тихий, осунувшийся, расставлял рюмки и тарелки, женщины ему помогали. Посидели, выпили, поговорили о чем-то тихонько… Кинтель разговора не слышал. Посидев за столом пару минут, он ушел с Регишкой в другую комнату, помог собрать кое-какие игрушки и книжки.

Любимую куклу Анюту Регишка взять с собой отказалась:

– Пускай живет здесь. Она привыкла…

Когда уходили, отец подошел, погладил Регишку по волосам. И она… вдруг вцепилась в его рукав, прижалась к нему щекой и так стояла с полминуты при общем молчании. Ох как зацарапалась тогда в Кинтеле ревность, как заныла тревога…

Когда вернулись, дед сказал нерешительно:

– Слышь, Данила, поговорить бы надо.

Они сели рядышком на диване в большой комнате. Кинтель уже понял, о чем будет разговор. Дед повозился, выговорил:

– Как дальше-то с девочкой?

– А что? – вмиг ощетинился Кинтель. – Мешает? Или много ест?

Дед поморщился:

– Ну, ты только давай без этого… Не мешает, конечно, и не объест она нас. Живи бы да живи. И Варваре одна радость, всё о внучке мечтала…

– Ну так в чем дело?

– Легко ли такой маленькой-то круглой сиротой жить…

– Что же теперь делать? – скованно произнес Кинтель.

– Ты видел, как она к отцу прилипла сегодня… Она же всегда его родным считала.

– А он? – безжалостно хмыкнул Кинтель. – Наплевал да бросил… А сейчас… Подумаешь, по головке погладил.

– Кто кого там бросил, сейчас и не разберешься, – вздохнул дед. – Не нам судить их с Елизаветой… А про Регину он нынче говорил: надо, мол, чтобы девочка с отцом росла. Как же, мол, иначе-то…

– Хрен ему! – неумолимо сказал Кинтель.

– Но у него же права…

– А у нее?! У Регишки?! – взвился Кинтель. – Она же человек, а не кошка, которую можно из дома в дом!.. Ее, что ли, и спрашивать не надо?!

– Кто говорит, что не надо? Ее-то в первую очередь… Как она решит, конечно…

– Папочка надеется, что она меня оставит? Ха-ха… – сказал Кинтель с горьким злорадством.

– Не надеется. О том и речь…

– О чем? – Страх прошел по Кинтелю. Догадка.

– Просил он… чтобы, значит, я с тобой поговорил. Может, переедет, мол, Данила вместе с Регишкой ко мне. К нему то есть. К родному же отцу все-таки…

– Ну ясно. А вам с… Варварой Дмитриевной я уже поперек горла, да? – выговорил Кинтель с тихим отчаянием. Без оглядки. Будто обрывал все нити.

Дед стукнул кулаками по коленям. Но не со злостью, а беспомощно.

– Так я и знал! Так я и думал, что ты начнешь эту чепуху нести. Главное, сам ведь знаешь, что чепуха…

– Зачем тогда хочешь, чтобы я уехал?

– Да не хочу я! И у Варвары этого в мыслях нет! Ни про тебя, ни про Регину!.. Только девочку-то жалко. Она к своему дому привыкла. И отца любит… И школа у нее там своя, привычная… И еще…

– Что? – натянуто спросил Кинтель.

– Я про Валерия. Хоть у нас отношения и не очень, сын ведь он мне… Легко, думаешь, знать, что он в одиночку мается?

– Он, значит, сын, а я, выходит, уже и не внук…

– Ладно… – Дед устало поднялся. – Не получается беседа… Я, по правде говоря, думал, что ты взрослее. А ты еще… Впрочем, винить некого…

– Ну давай, давай, пригвозди теперь меня. – Кинтель сидел, откинувшись, и смотрел на деда снизу вверх. В горле ощутимо скребло.

Дед отвернулся к окну:

– Дурачок ты. Будут свои дети, поймешь…

У Кинтеля не было сил обидеться на "дурачка". Он сказал совсем уже сипло:

– Вот о детях и надо думать. Регишка к отцу вовсе и не просится… а вы…

– Пока не просится, и говорить не о чем, – не оглянувшись отозвался дед. – Ладно, поживем – поглядим…

Несколько дней прошли сумрачно и спокойно, без событий. Однажды вечером пришел Салазкин. Кинтель обрадовался, но и Салазкину не удалось развеять до конца его грустную, уже привычную озабоченность.

Поговорили о том о сём. Салазкин сообщил, что Корнеич разговаривал со знакомым художником, тот пообещал после ремонта расписать в доме, в будущей кают-компании, стену. Как старинную карту – с кораблями и морскими чудовищами.

– Хорошо, – сказал Кинтель. Но получилось невесело.

И тогда Салазкин вдруг спросил тихо, но реши-тельно: