Белый шарик Матроса Вильсона - Крапивин Владислав Петрович - Страница 21

Грот – это средняя мачта на корабле. Из-за нее лезут, надвигаются пиратские рожи. Но Матрос Вильсон и его Друг прижались покрепче спина к спине и чертят воздух абордажными клинками. Подходи, кому охота! Р-раз – один враг покатился по палубе. Р-раз – и еще двое…

Хорошо мечтать, шагая по дощатому тротуару. Доски – как расшатанная палуба. Но потом все равно возвращаешься с палубы на слякотную улицу. И Друга нет. И Чича завтра, возможно, встретится снова…

2

Дома опять не горело электричество. Пламя в керосиновой лампе мигало, потому что сырой ветер сотрясал ставни и стекла. Стасик готовил домашние задания, а думал все о том же: о своей жизни, о Чиче, о Белом шарике. О том, как хорошо было бы найти друга (такого, как Левушка на портрете у Полины Платоновны). И о том, что никогда он, конечно, никого не найдет и что завтрашний день будет серый и унылый.

Потом Стасик пошел на кухню. Там уже все собрались, даже мама пришла с Катюшкой на руках. Ругали погоду. Андрей Игнатьевич решил всех успокоить:

– Да ладно вам про климат причитать, бабы. Войну пережили, а уж слякоть нашу… Все одно скоро Новый год…

– Молчи ты, – цыкнула на него тетя Глаша. – До Нового года ишшо дожить надо. Ишшо реформа денежна будет, не знам, как обернется. А у тебя Новый год на уме, потому что лишняя рюмка перепадет.

«Одно и то же…» – думал Стасик. Он сидел у печки на охапке дров. Не интересно теперь было ни пламя в печи, ни экранчики керосинок. А ветер изматывал душу…

– А и правда скоро Новый год! – неизвестно чему обрадовалась Зяма. – Я сейчас!..

– Куда, оглашенная! – крикнула на нее мать. Но Зяма убежала и скоро вернулась с картонной коробкой.

– Буду игрушки перебирать. Через три недели елка… – И приглашающе посмотрела на Стасика.

Но Стасик не пошел смотреть елочные игрушки Зямы. Три недели до Нового года – это еще вечность. А если праздник и каникулы наконец придут, потом что? Снова бесконечная зима, за ней слякотная холодная весна и лишь в мае, почти через полгода, появятся листья… Стасик содрогнулся от тоски: как давно он не видел лета!

Прошлое лето было погибшим – сперва лагерь с Чичей, потом больница, а за ней дождливый, с непролазной грязью август. В начале сентября только и выдалось два теплых денька, да и то все испортил случай с поездом и потерянным Шариком…

Мама, которая весь вечер с беспокойством поглядывала на Стасика, сказала просительно:

– Может быть, и ты игрушки принесешь? Вместе с Зямой посмотрите.

– Не хочется.

Так он и сидел, скорчившись, на твердых поленьях. Но остальные жильцы дома вдруг заинтересовались новогодними украшениями. Видно, все соскучились по празднику. Даже Полина Платоновна сказала, что на этот раз тоже поставит у себя елочку.

– А то, как Левушка в училище уехал, ни разу не ставила… У меня ведь тоже игрушки есть, некоторые совсем старинные, сейчас таких не делают.

Она – маленькая, кривобоко-сутулая – принесла из своей комнаты ящик с бисерными картинками на стенках – тот, что всегда стоял на комоде. Видимо, был этот ларец совсем не тяжелый. Поставила на пол. Все подошли, подсели ближе. У Стасика шевельнулось любопытство. Но не настолько, чтобы вставать с поленьев. Он подвинулся и замер опять.

Однако через минуту мама оглянулась и позвала:

– Стасик, тут такие чудеса… Посмотри, какой мальчик.

Какой там еще мальчик? Не могут оставить человека в покое… Но все же он подошел. Мама отдала Катюшку Зяминой бабушке и держала за петельку елочный шарик. Белый, будто из фарфора. На шарике нарисован был рыжий веселый мальчик в синей матроске, он бежал и палкой гнал перед собой обруч… Но не в мальчике дело! Главное – сам белый шарик!

Страшно или не страшно, к беде или к радости – не имело теперь значения. Это была судьба. Не уйти, не отвернуть. И, шагая навстречу судьбе, Стасик протянул к шарику ладони:

– Я подержу, можно?

– Возьми, возьми, Стасенька, – почему-то обрадовалась Полина Платоновна. Стасик взял. Шарик был легонький, как яичная скорлупа. И случилось то, что должно было случиться.

– Стасик! Это ты?

– А кто же еще? – мысленно отозвался он. – Сам знаешь, что я… – Отошел и опять сел на поленья. Шарик держал перед собой.

– Стасик… – Слова, как горячий шепот, щекотали кожу рук и в то же время звенели в голове. – Ты почему так долго не отвечал? Куда подевался?

– Я не подевался… Ты сам тогда потерялся в траве.

– Надо было взять любой шарик.

– Не до того мне было… Тут такое… всякое…

– Да знаю я… – Шарик отозвался вполне человеческим вздохом. – Я ведь давно за тобой наблюдал. Только поговорить не мог. Все ждал, что какой-нибудь шарик возьмешь, без него я не умею. А ты никак…

– А я боялся, – сказал Стасик напрямик. И даже с вызовом.

– Чего боялся?

– Тебя… Ты всегда появляешься перед какой-нибудь бедой.

– Ну и чушь ты молотишь! – возмутился Белый шарик совершенно по-мальчишечьи. А Стасик неуверенно огрызнулся:

– Ага, «чушь»! То Чича, то больница, то поезд…

– Балда. Я, что ли, Чичу на тебя насылал? Или я заставлял тебя микробов глотать? Или, может, я тебя в вагон заталкивал?

– Я в вагон залез, потому что тебя спасал… И чуть не уехал неизвестно куда! Хорошо, что поезд остановился…

– Дурак! А кто, по-твоему, остановил поезд?

– Ты?!

– А может, ты сам? Или дяденька машинист?.. Я такой запас энергии на это высадил! Чуть пуп не сорвал, выражаясь по-человечески…

Да уж, выражался он по-человечески, дальше некуда. Все страхи Стасика улетучились. Он спросил с растущим ощущением счастья:

– Ты в любой шарик можешь вселиться, если я его возьму?

– Только в тот, который тебе нравится. Тогда импульс идет, и я… вот…

– Но ведь… тот снежок, вчера, он мне вовсе не нравился.

– Нравился. Ты просто сам не заметил. Ты его так ласково гладил и примерялся, как вляпаешься в спину тому… шпиону…

Стасик рассмеялся – громко, как во время игры на летнем дворе. Все оглянулись на него, а Зяма захихикала:

– Стась, ты чего? – И шагнула, оглобля, к нему! Зацепилась за табурет, полетела на пол, а головой – трах Стасика в колени. Он дернулся, сжал пальцы, чтобы не выронить шарик. А тот – хрусть, и посыпалась белая скорлупа.

Стасик закричал, будто на него кипяток вылили. Треснул Зяму по тощей спине двумя кулаками, раскровянил об осколки ладони, убежал к себе. И долго рыдал, укрывшись с головой полушубком. Дергал ногами, когда мама сперва ругала его за скверное поведение, а потом ругать перестала и успокаивала, говорила, что Полина Платоновна покажет ему все свои игрушки и подарит любой шарик на выбор.

Стасик продолжал плакать в косматой душной темноте. Потому что какой бы шарик ни подарили, все равно он разобьется или потеряется, или отберут его, или случится еще что-нибудь злое и подлое. Потому что вся жизнь такая. Куда ни пойди – везде только и стараются отобрать последнюю радость. Везде чичи и слякоть. Даже Банный лог превратился в раскисшую улицу, где голые деревья и серые развалюхи…

Стасик дернулся, сжал кулаки, с ненавистью всадил их в подушку… Что-то затвердело в левом кулаке. Как орешек. Потом орешек вырос, растолкал стиснутые пальцы, и они… они обняли, ощутили гладкий шарик.

– Стасик…

Он сбросил полушубок, сел. В руке у него был белый целлулоидный мячик для пинг-понга. Обыкновенный, склеенный из двух половинок, с красным треугольничком-клеймом. Он знакомо теплел, щекотал словами:

– Стасик, не плачь. Теперь я никуда не денусь, всегда с тобой буду… потому что вот я, сам себя сделал…

Катюшка спала, мама за дверью о чем-то тихо говорила с Полиной Платоновной. Стасик заплакал опять, уже без горечи, облегченно.