Белый шарик Матроса Вильсона - Крапивин Владислав Петрович - Страница 13

– Ладно. А зачем… – Стасик вдруг смутился, будто с человеком разговаривал. – Зачем ты меня искал?

– Я же тогда говорил… – Похоже, что и Шарик смутился. – Я хочу, чтобы «один и один – не один. Ты и я»…

– Дружить? – Стасик даже мысленно спросил это шепотом.

– Ага…

– А почему… ты со мной? Столько пацанов на свете…

– Я же и про это говорил. У нас резонанс… Понял?

– Да! – радостно сказал Стасик. Он не очень-то понял про резонанс, но понимал главное. Вернее, чувствовал: он тоже очень хочет дружить. С Шариком.

А тот вдруг сказал:

– Ой…

– Что?

– Мне надо отключиться. Сейчас у меня серия импульсов. Два – дальнему Зеленому шару, один общий, рассеянный, и еще один – на прием от Голубого номер три. Надо успеть…

– А если не успеешь?

– Влетит, – с явным вздохом отозвался Шарик.

– А ты надолго это… отключишься?

– По твоему времени… сейчас посчитаю… На полчаса!

– Я буду держать тебя в руках. Все время.

– Держи… А если меня долго не будет, позови сам.

– Как?

– Ну, вспомни про меня и пошли в пространство импульс: «Шарик! Шарик!..» Нет, лучше «Белый шарик», ладно? А то будто дворняжку… У меня в Кристалле белый цвет.

И он стал холодеть, остывать в ладонях.

– Ладно, Белый шарик, позову, – словно вслед ему, сказал Стасик. Он посидел еще тихо и задумчиво, потом оглянулся.

Был уже совсем вечер! Солнце, большущее и оранжевое, висело правее черных монастырских куполов и колокольни. Желтым огнем там горела река. Над головой небо посерело, и в воздухе погасли паутинки. Ох, да ведь уже наверняка восьмой час! А когда он еще доберется домой! Вот тебе и «нельзя расстраивать маму»!

Стасик суетливо развернул и надел китель, раскатал вниз штаны, подхватил сумку. По откосу, потом по лестнице выбрался на кромку обрыва. Здесь начиналась улица. Похожая на другие, такая же деревянная и в тополях, но незнакомая. Однако делать крюк и возвращаться к Банному логу не имело смысла. Через несколько кварталов он так или иначе выберется на улицу Стахановцев, которая тянется через весь город. А оттуда дорога известная.

Верхушки тополей еще светились, а дома и заборы уже накрыла густая тень. Стасик очень торопился и думал о предстоящей нахлобучке. И все же это было, конечно, не главное. Главным был Белый шарик – Стаськино чудо, Стаськина радость. Стаськин друг. Стасик нес его в ладонях у груди, как спящую ручную пичугу.

Улица уткнулась в длинный кирпичный дом (в нем уже светились окна). Стасик свернул направо, чтобы найти обход. И сразу увидел пятерых мальчишек. Они кучкой шли навстречу, занимая весь тротуар. Сумерки были еще светлые, и Стасик вмиг узнал двоих. Это были Бледный Чича и длинный глупый Хрын.

Рельсовый путь

Стасик никогда не бегал от врагов. Пускай уж лучше надают пинков и подзатыльников, чем слышать за спиной топот, злорадные вопли и гоготанье. Да и все равно не убежишь, если ты один, а тех, кто догоняет, много. Почему-то всегда в жизни так, что Стасик один, а их много.

Но сейчас-то он был с Белым шариком! И страх, что Шарик отберут, разобьют, растопчут, ожег его.

И все же Стасик сразу не побежал. Замер, и между ним и Чичиной компанией оказалось шагов семь.

– Х-хи-и-и, – сказал Чича, будто ждал этой встречи. – Попался, Матросик. – Его пыльно-белое, будто мукой обсыпанное, лицо перерезалось прямой щелью-улыбкой. – Зрав-желам, товарищ Матрос Вильсон!

Видимо, Чича и Хрын были не главные в этой компании. Двое других – повыше и постарше. А еще один, маленький, робко держался позади. Он был похож на случайно здесь оказавшегося «хорошего мальчика». Зато Чича, Хрын и два незнакомца – явно одного поля ягоды. С одинаковым выражением лиц: ленивые глаза, сморщенная ноздря и отвисшая губа, на которой если даже и не висит шелуха от семечек, то все равно кажется, что висит.

Чича, вертясь перед теми, кто повыше, радостно объяснил:

– Мы этого Вильсона в лагере доводили, он такой нюня. Прижмешь его, а он мигает и шепчет: «Ну что вам надо от меня? Что я вам сделал?» Потешно так…

– Ну правда, что я вам сделал? – спросил Стасик с последней надеждой. Может, среди них найдется хоть один человек?

Не нашлось. Глядели с тупыми ухмылками и ожидали забавы. Даже тот, маленький, не больше Стаськи. А Хрын сказал длинную и связную фразу, какие удавались ему крайне редко:

– Мы из-за тебя лишних десять дней в лагере сидели. Потому что карантин. У, паразит Вильсон…

Вот и причина, чтобы опять довести Вильсона!

Один из незнакомых, тощий, стриженный под машинку, лениво спросил голосом курильщика:

– Ребя, а чевой-то он держит, а? Яблочко, чё ли?

И тогда Стасик побежал. Рывком толкнулся назад, повернулся и кинулся прочь изо всех сил. Той улицей, по которой только что шел. Обратно, к реке. Потому что иного пути не знал. Враги бросились за ним не сразу. Секунды три обалдело топтались, решали. Ну, а потом, конечно, завыли и – следом!

Сперва Стасику удалось оторваться от погони. Первый квартал он пролетел – не заметил. А потом стал задыхаться. Сумка тяжело моталась на боку. Широкие штанины путались в ногах. Руками махать он не мог – держал шарик. И сзади все ближе, ближе: «Стой, Вильсон! Стой, гад! Поймаем – ноги вырвем!»

Если бы ноги вырвали, ладно. А то ведь отберут шарик. Может, кинуть его в траву у забора или под лавку у калитки? А с ним, со Стаськой, пусть делают что хотят. До смерти не убьют. А потом бы он вернулся и отыскал шарик… Нет, украдкой не бросишь, заметят. Вот уже совсем за спиной топают, сейчас ухватят!.. Стасик рванулся вперед через силу.

А впереди обрыв! Река! Спасение! Вниз, в заросли и колючки, враги не полезут. Стоит ли ради какого-то Вильсона обдираться и ломать на крутизне шею?

Стасик без задержки ухнул с края берега в черный чертополох. Покатился среди свистящих, режущих листьев и стеблей. Застрял в репейниках. Цел… И шарик не выпустил.

Наверху перекликались:

– Эй, где он?

– Вон шевелится!

– Айда, парни, в обход! Мы по лестнице, а Бомзик и Хрын вон там, по тропинке!

– Ага, мы его в клещи!

Вот подлюги!.. Волки!

Стасик запрыгал с уступа на уступ. Сквозь бурьян, горько-пахучую полынь и крапиву. Напролом. И кое-где опять кубарем. Добежать бы до станционного домика. Или хотя бы просто до путей! Кто-нибудь из людей, может, встретится! Защитит… Стасику казалось даже, что он обязательно наткнется на доброго дядьку, которому днем дал газету…

Хрын с Бомзиком где-то застряли, а Чича и двое других бежали слева по лестнице и орали:

– Вот он! В кустах трещит!

Они отрезали путь к станции, и теперь Стасик бежал прямо вниз. К черному товарному составу. Откос кончился, Стасик вылетел к рельсовому полотну. К могучим чугунным колесам.

– Чича, скорей! Вот он, падла! – опять заорали слева.

Стасик прижал к груди шарик, замер на миг и быстро полез под вагон. Тьма с запахом смазки и перегретого железа охватила его. И жуть: вдруг состав поедет! И, подгоняемый этим страхом, Стасик через рельс вывалился на другой край полотна.

Здесь было светло. Близкая река отражала еще не погасшее небо. На другом берегу по-домашнему уютно играл патефон и мычала корова. А врагов от Стасика, словно крепостной стеной, отгородил длинный, замерший на путях товарняк.

Разумеется, ощущение безопасности было обманчивым. Секундным. Самое время – не расслабляться, а быстренько спрятать шарик под старую шпалу, что валяется в траве. Но… когда он, Стасик, сумеет вернуться сюда? И вдруг вернется, а шарика нет! К тому же сейчас появилась надежда уйти от врагов.

Стасик торопливо затолкал шарик в сумку поверх учебников, с трудом застегнул крышку. На той стороне, за составом, раздались голоса: «Ребя, он под вагоны залез!..» Стасик оглянулся. На плоском берегу у воды – никакого укрытия. В сотне шагов на обсохшем песке чернела старая баржа, но туда не добежать… А враги уже лезли под вагон.