Политика - Козлов Владимир Владимирович - Страница 41

Богачев, институтский комсорг, нажимает на кнопку «play» магнитофона «Toshiba». Играет Ламбада. Катя встает и, покачивая бюстом, начинает танцевать. Она, как и я, учится на «технологии материалов», только на курс старше: перешла на третий. Кроме нее и меня, на поездку в Германию претендуют одногруппница Кати Ирка Давыдова и парень со «сварочного производства» – его фамилию я не знаю. Нас рекомендовали преподаватели немецкого – мы единственные, кто что-то учил, остальные просто балдели. Богачев сказал, что канцлер Коль лично пообещал Горбачеву каждый месяц приглашать пятьсот человек в Германию – возраст от шестнадцати до двадцати пяти, – и мы будем первой такой группой: по пятьдесят человек от каждой республики, десять от нашей области.

Катя приближается к Богачеву и руками манит его: встань и потанцуй со мной. Тот кладет ей руки на пояс, и они движутся взад-вперед по красной дорожке секретарского кабинета. Ламбада заканчивается, следующая песня на кассете – «Есаул» Газманова.

Богачев уменьшает звук почти до нуля, садится за свой стол.

– Все, теперь – рекомендации, а то в райкоме приколупаются – и ни в какую Германию не попадете. Обидно будет, да?

Вокруг большого стола сидят все пятьдесят человек белорусской группы, в том числе я, Катя и Ирка. Парня со «сварки» не взяли – оказалось, что у него в Германии работает папа, и он там был уже несколько раз.

Второй секретарь комитета комсомола БССР обводит нас взглядом, начинает говорить:

– В общем, я без предисловий. Главное – шарить в немецком. Кто не шарит – купите какой-нибудь разговорник, а то самим будет хуже потом. Помню, ездил когда-то давно, еще в институте, в Англию. А я в школе испанский учил и в английском не шарил вообще. И со мной парень один поселился – сказал, что знает английский нормально. Оказалось – не знал ни фига. «Рашен, рашен» – и все. Приходит хозяйка, говорит, что обедать пора – а мы вообще не врубаемся, что она хочет. Это первый момент. Второй – насчет подарков. Сами ничего не просите. Все вам подарят – джинсы, кроссовки там, прочую дребедень. Но просить ничего не надо. Семьи должны быть нормальные, за этим там строгий контроль. Правда, проколы случаются. У нас ездила группа в прошлом году – там был такой Саша, тихий парень, спокойный. И попал он к какой-то немке религиозной. Она его в церковь водила все время, а когда уезжать – всем другим джинсы подарили, плеер кому-то, магнитофон, а она ему – пачку печенья. Ну, все конечно, с пониманием отнеслись, поделились, кто чем мог.

И третий момент. Вас там будут расспрашивать, ясное дело, про то, что у нас происходит, как люди живут, и тэ дэ, и тэ пэ. Так вот, чтоб глупости не говорили, вроде того, что ездите в Минск за колбасой и так далее. Все понятно? Сопровождать вас будет Петренко Игорь Сергеевич, прошу любить и жаловать.

Бородатый дядька встает, кивает.

– Только будет он без бороды – как на фото в загранпаспорте. Ну, удачно вам съездить.

Самолет снижается. Видны домики, крытые черепицей, едущие по автобану машины. Все – маленькое, как игрушечное. Оля, не отрываясь, смотрит в окно. Я, чтобы больше увидеть, прижимаюсь к ней слишком близко. Она не обращает внимания.

Оля учится на филфаке нашего пединститута, старше меня на год. Я приметил ее еще в Минске, когда она старалась отколоться от могилевской группы, показать, что не с ними. Я ее понимаю – слишком много колхозников и идиотов.

Автобус везет нас в Гамбург на мюзикл «Кэтс». С некоторыми едут «гостевые родители», моя Дорис и Олин Хельмут. Мы с Олей сидим на одном сиденье, Хельмут и Дорис – тоже вместе, через проход.

В начале салона Катя развлекает народ:

– А теперь я исполню вам песню голосом нэпманской шлюхи…

Она начинает пытаться петь. Хельмут, наклонившись к нам с Олей, что-то говорит. С небольшой задержкой я понимаю:

– Эта девушка что, пьяна?

Оля пожимает плечами и улыбается. Она говорила, что Хельмут – хороший семьянин и отец, что они втроем, с его трехлетним сыном играют во всякие игры.

Возвращаемся из Гамбурга. «Кэтс» не произвел на меня впечатления вообще. Дядьки и тетки в кошачьих шкурах танцевали и пели на непонятном немецком, было похоже на советские мюзиклы по телевизору. А Оле понравилось, она даже подходила в антракте к сцене, где актеры давали автографы, и главный кот расписался ей на билете.

За окнами куски леса чередуются с одинокими домами. Выезжаем на равнину. На небе – почти полная луна и клочья серых облаков.

Оля говорит:

– Представь себе, что все это происходит много лет назад, и где-то там, за теми холмами, живут первобытные люди, которые охотятся на мамонтов…

Это первая глупость, которую она говорит за все время поездки. Я не слушаю, просто смотрю в окно. По другой стороне автобана, двигаясь нам навстречу, пролетают машины с зажженными фарами.

Оля трогает мою руку, медленно проводит по ней своей ладонью, потом берет средний палец и начинает сжимать. Я придвигаюсь поближе, тянусь губами к ее лицу. Она отстраняется.

– Я не хочу здесь, при всех…

– Ну а где?

– Не знаю.

Она пожимает плечами.

– Придумай что-нибудь.

Постучавшись, Дорис заходит в комнату.

– Вова, тебя к телефону.

Я подхожу к аппарату в прихожей.

– Алло?

– Алло. Это Оля. Мне надо поговорить. Срочно. Сможешь выйти сейчас?

– Да, конечно.

– Это буквально на полчаса. Еще успеешь собраться. На площади возле ратуши, хорошо?

– Хорошо.

На площади – овощной рынок. Немецкие крестьяне, стоя в кузовах своих грузовиков, продают зелень, картошку и помидоры. Ночью резко похолодало, у меня мерзнут уши.

– Ты извини, – говорит Оля. – Мне просто не с кем больше поговорить, ты же знаешь… В общем, Хельмут предложил мне вчера семь тысяч марок за то, чтобы я с ним спала.

– Что, серьезно?

– Ну, а как – в шутку, что ли? Ингрид с Руди куда-то ушли, и он постучал ко мне в комнату. Просил, умолял… А потом предложил семь тысяч марок… Вот во сколько меня оценил…