Политика - Козлов Владимир Владимирович - Страница 39

– Ну, пока.

– Пока.

Я закрываю дверь на замок.

Последние года два я знакомлюсь только в метро. Часто по дороге от Театральной до Домодедовской. Иногда, если есть настроение, можно вернуться в центр. Раз катался так три часа – и все зря, в день Святого Валентина в том году. Тогда у меня был комплекс насчет праздника влюбленных.

У Берроуза читал про то, как они с приятелем грабили в метро алкашей. У них это называлось lushworking – обработка пьяных. Получается, что я делаю то же самое, только с бабами.

Вечером мне на мобильный звонит Колян из пятого подъезда. Мы с ним одно время вместе работали в «Коммерсанте» – я дизайнером, он – журналистом. Что он делает сейчас – точно не знаю. Он уже много где работал, но отовсюду выгоняли за пьянку. Познакомились с ним в метро – ехали вместе с работы. Я тогда только устроился в «Коммерсант». Оказалось, он снимает квартиру в моем доме. Он стал иногда звать меня на пиво, но что-то уже давно не звал, последний раз – полгода назад, а то и больше.

– Привет, слушай, тут такие дела – у меня писатель сидит из провинции. Бухаем, короче. Заходи пообщаться.

– А что за писатель? Известный? Как его фамилия?

– Фамилия тебе ничего не скажет. Он еще как бы начинающий. Сейчас вот первая книга выходит в Москве. Заходи, короче.

– Я еще на работе. Часа через полтора буду, не раньше.

– Поторопись, а то мы весь виски выпьем.

По дороге от метро захожу в магазин на углу дома, покупаю бутылку водки и пакет томатного сока.

Поднимаюсь на лифте, звоню. Открывает Колян в белой майке «Too Drunk To Fuck» и синих обрезанных джинсах. На майке – старые пивные пятна. Сую ему водку и сок, снимаю ботинки.

– Пока ты добирался, герой наш уже это… Отдыхает, короче.

Заходим на кухню. На столе – пустая литровая бутыль Jack Daniels и батарея бутылок от пива «Бочкарев». В углу сидит на полу коротко стриженый бугай в косухе. Глаза у него закрыты.

– Это что, он?

– Ага.

– Похож на скинхеда какого-то.

– Это все так, эпатаж. Ну, ты меня понимаешь. А вообще он – классный чувак.

– А откуда, из какого города?

– Точно не помню. Из Иркутска, что ли… А может, из Новосибирска.

– А как зовут хоть?

– Сергей Романов. Ладно, все это херня. Давай лучше выпьем.

Я тянусь к своей бутылке водки – она стоит на подоконнике. Колян говорит:

– Может, сначала пива? Там не все пустые, в некоторых еще есть.

– Нет, давай лучше водки. Раз вы, шакалы, все виски выжрали, мне не оставили.

– Виски он покупал – получил здесь аванс за книгу и проставился.

– Ага.

Я открываю бутылку, Колян ставит мне рюмку. Наливаю себе и ему, выпиваем. Я рукой беру с тарелки кусок нарезанной красной рыбы.

Бугай поднимает голову, открывает глаза.

– А мне?

– Ну, мы думали – ты спишь. Вот, знакомьтесь. Это – Сергей, начинающий беллетрист, а это – Олег, один из лучших газетных дизайнеров города Москвы.

Мы с бугаем жмем друг другу руки. Колян наливает всем троим, выпиваем.

– Колян, а почему мы без музыки сидим? – спрашивает бугай.

– Магнитола вчера накрылась. Стояла здесь на холодильнике, и я ее нечаянно зацепил.

– Это плохо. А то бы послушали что-нибудь. Я вообще-то больше по панку. Мне тридцать лет все-таки, что мне еще слушать, кроме панка?

– А какой ты панк слушаешь? – спрашиваю я.

– Самый разный. От «Красной плесени» до Ramones. А вот сегодня купил Cure восемьдесят девятого года – Disintegration. Такой альбом – просто супер.

– Так это же не панк никакой.

– Ну и что, что не панк? А вот и панк. Все, что классное, все панк. Понял?

– Ага.

Мы добиваем бутылку, и бугай опять вырубается.

Спускаюсь в метро на Новокузнецкой. Выпили с Кузьмой по бутылке пива, и он попер куда-то по своим темным делам. Вагон до отказа набит пьяными пролетариями и серыми унылыми тетками. Свободных мест нет. В углу сидит бухая девка в косухе – лет девятнадцать или двадцать. Ее голова мотается в разные стороны, потом она закрывает глаза и вырубается.

На Каширской седой бородатый дед выходит, и я сажусь на его место – прямо напротив девки. Она открывает глаза, смотрит перед собой, наклоняется и начинает тошнить. Несколько капель блевоты попадают на размазанные по лицу волосы. Тетка рядом с ней вскакивает и отходит подальше. Девка перестает тошнить, вытаскивает из кармана косухи смятый платок, вытирается. На полу у ее ног красноватая лужа блевоты, она топчется в ней своими «гриндерсами».

Домодедовская. Я поднимаюсь и трогаю ее за руку.

– Пошли.

– Куда?

– Домой.

– А какая это станция?

– Домодедовская. Пошли.

Я волоку ее по подземному переходу. Бабка продает семечки, поставив стакан на деревянный ящик из-под бананов.

Дома я сразу тащу ее в комнату, швыряю на кресло.

– Пить будем?

– Мне по хер.

– Ну, как хочешь.

Приношу из кухни водку, тарелку с нарезанными помидорами и огурцами – осталась от вчерашнего. Она спит, откинувшись на спинку кресла. Трясу ее за плечи – бесполезно. Наливаю себе рюмку, выпиваю.

Включаю ЭфЭм. «Наше радио». Я его ненавижу, но лень копаться в дисках, что-нибудь выбирать. Все уже переслушал по сто раз, все надоело.

Я расстегиваю пуговицу и молнию на ее джинсах, лезу в трусы. Тампон. Shit! Можно, конечно, вытащить его и устроить кровавую оргию, но сегодня нет настроения.

Я перетаскиваю ее на диван, сам сажусь рядом – чтобы дотягиваться до бутылки и рюмки. Беру пульт, включаю MTV без звука – не потому, что боюсь ее разбудить, а потому что от их песен меня тошнит. Наливаю водки.

Просыпаюсь в одежде. Она копается ящиках письменного стола – ищет money. Пускай. Я знаю про такую фишку, и всегда закрываю квартиру изнутри, а ключ прячу.

– Доброе утро.

Она оборачивается.

– Доброе утро.

– В рот возьмешь?

– Нет. Давай так.

– Тебе ж нельзя.

– Уже можно.

– Ладно, только надень сначала косуху.

– Зачем?

– Так просто.

– Ну, как хочешь.

Играет «Гражданская оборона». Мы пьем пиво,

Она лазит по моим полкам с дисками.

– У тебя столько «Гражданки» – охереть. Я не знала, что такие, как ты, ее слушают.

– Какие такие?