Умирать подано - Кивинов Андрей Владимирович - Страница 45

В десять вечера Илья заглянул в палату… Врач был удивлен не меньше ментов, ведь дело шло на поправку и особых поводов для беспокойства не было. Дежурная реплика – «вскрытие покажет».

Насте Игорь звонить не стал. Но, наверное лучше бы позвонил…

Плахов зарычал, сжав голову ладонями.

– Ты чо? – в кабинет ввалился мокрый, как невыжатая тряпка, Виригин.

– Да так… – Игорь взял брошенную трубку, положил на аппарат. – С Настюхой объяснялся. Поди докажи теперь. У нее истерика.

– Да, жизнь повернулась тазом, – согласился Виригин, вытирая мокрую голову о занавеску.

– Кто это тебя?

– Да ты в окно выгляни! Прорвало наконец.

Бегом передвигался.

Только сейчас Игорь расслышал монотонный шум за окном, прерываемый раскатами грома.

– Есть во что переодеться? – Виригин стащил носки и принялся их отжимать.

– Пляжные туфли, по краже изъяли. Правда, бабские.

– Фигня, на голубой танец приглашать не буду, давай… Я, старик, в отличие от тебя сегодня не страдал, а делом полезным занимался.

Илья влез в красные женские босоножки на высоченной платформе.

– И как они в таком ходят? Так вот, в больнице с врачом потолковал. Вскрывающим. Процентов на девяносто, по всем признакам, передозировка наркотой. Где-то успела Верка зарядить. Я в палату, к бабке: «Говори, мать, кого тут, в палате, заприметила?» Бабка не до конца парализована, память работает, вспомнила. Где-то за час до нас Верке сестричка укол забабахала. Молодая сестричка, бабка ее раньше не видела. Блондиночка крашеная. Я – в ординаторскую, к врачам. Короче, нет у них никакой блондиночки крашеной, и укол в это время Верке не полагался. Стало быть, не фиг нам больше в СС делать, потому что лохи мы и мудаки! Что я, что ты, извини за прямоту! Особенно я. Потому что на тебя рассчитывал. Поставить пост – самое первое дело. Потом хоть сам ее задуши, но до завершения следственного процесса будь любезен безопасность обеспечить.

– На всех постов не хватит, – огрызнулся Игорь. – Ты ж знаешь, что я самому Вдовину звонил, просил людей. Он обещал.

– А зачем Вдовину-то? Ты б еще в Москву позвонил. Что, в отделе начальников нет?

Плахов не стал заострять внимание. Людей бы все равно не дали, куда бы ни обратился.

– Вспомнил. Он сам позвонил. Тебя разыскивал, а я как раз Верку в больницу сдал. Ну, я заодно людей и попросил. Ничего не объясняя.

– Совсем ничего? – насторожился Виригин.

– Ну так, в общих словах… Надо человека в больнице постеречь пару деньков. Он пообещал дать команду.

– Думаю, он не только команду дал, но и наколочку… Верку ширнули не сразу, а после того, как у Паши дело увели с признанием Вентиляторским. Поняли, что девочка где-то у нас. Кто наколку на больницу мог дать?

– Да кто угодно. Пол-отдела видело, как ее «скорая» забирала.

– Да! – хлопнул в ладоши Виригин. – Только никто в отделе не знал, кто это такая и по какому варианту проходит. Кроме одного Вдовина, которому ты сам про больницу и доложил. А уж дальше просчитать – дело плевое.

– А сам-то ты нигде не брякнул на радостях? Еще тот баламут.

– Я знаю, где можно баламутить, не волнуйся. А с Вдовиным года два назад одна история была, я тогда еще на земле работал. Я б о ней и не вспомнил, кабы Вентилятор Боголепова не упомянул. Гулял один барыга свой день рождения в ресторане. Гостей созвал солидных, тоже барыг в основном. Боголепова пригласил, хотя как раз тогда они какой-то вопрос не могли полюбовно решить. Здание, кажется, не поделили. Аркаша прямо в ресторации подарок преподнес. Презент. Ствол именной с гравировкой: «Васе Пупкину с пожеланиями долгих лет».

– Что, настоящий ствол?

– Ну! Бельгийский, боевой. Восьмимиллиметровый. Погуляли гости, давай разъезжаться. Именинник – последним. С супругой. А на выходе его два оперка из райотдела хлоп под ручки и шмон организовали. Пушечку, как положено, изъяли. А именинник – бухой, бестолковый. От ствола и не отказывался. «Да, мой подарок, друзья подарили. По мишени стрелять». Ну, подарок не подарок, а ношение огнестрельного оружия мы, господин Пупкин, имеем. Потом уже Пупкин опомнился, отпираться стал – не мое; подсунули… Да поздно. И куда отпираться, когда гравировка на долгую память Васе Пупкину?

Заперли Васю в трюм, дельце возбудили, как по закону положено. Закон у нас суров и справедлив. И сидел Вася Пупкин до суда в зарешеченном офисе, где его заодно и окучили. Проблема здания сама собой решилась. На суде Васе, конечно, условно дали, но за полгода, что он не у дел провел, все его хозяйство развалилось, и пошел он по миру. Я эту историю от оперка услышал, который ствол изымал, – попили мы с ним водочки по одному случаю. Так вот он мне по большому пьяному секрету рассказал, что команду встретить именинника получили лично от Вдовина. И тот попросил все сделать аккуратно, без лишней болтовни, чтобы человечка не засветить. Вот теперь и соображай, почему тебе товарищ начальник звонил и интересовался. Я чувствую, Вдовин на хорошем прикорме сидит, он, по сути, и вашим и нашим, за копейку и споем, и спляшем…

Виригина перебил телефонный звонок. Плахов снял трубку.

– Плахов?

– Плахов.

– Узнаешь?

– Да пошел ты, табло лагерное! – Игорь подложил трубку. – Ну, гнида конская!

– Ты про кого?

– Про Вдовина.

– Я думаю, у него до Боголепова еще один интерес. Если Аркаша победит, то считай, Вдовин становится шефом городской милиции. Генеральская звездочка, власть… Он ради этого всю свою тощую задницу порвет. То-то он в управу зачастил. Команду себе вербует.

Не знаю, случайно или нет, но меня сегодня шеф дернул и спросил, почему в отпуск не ухожу, график сбиваю. Да когда это было, чтобы в нашей системе в летний отпуск насильно гнали? Никому, никому, Игорюха, не надо, чтобы мы в дерьме ихнем ковырялись. Наоборот, не раскроем, и слава Богу.

Получается, заинтересованных-то в раскрытии Двое. Ты да я. А какой у нас интерес? Да очень простой, и никому, кроме нас, не понятный.

Работа это наша, которую нормально делать хочется. Их дело – стрелять друг друга, мое – раскрывать. И все! Ни хера мне больше не надо! И ты хоть укакайся от своих амбиций политических, ничего я тебе за это не сделаю, но если ты совершил гадость, будь любезен ответить, а не строй из себя жертву репрессий.

За окном грохнул очередной раскат, прервав монолог Виригина.

– Эх, как прорвало-то. Не затопило бы. Так что ведено мне в отпуск собираться. Укачусь к своим дочкам в деревню, буду рыбку ловить и гори все синим огоньком.

Илья поднялся со стула и сбацал чечетку на платформах. Заглянул дежурный и, никак не отреагировав на увиденное (у оперов чего только не увидишь, раз танцует в бабских туфлях, значит, надо), обратился к Плахову:

– Игорь, Вдовин звонил. К трем часам тебя вызывает.

– Зачем?

– Мое дело передать.

Дежурный скрылся.

– Ну вот и отпели новоблудские соловьи по милым моему сердцу Игорю Плахову и Илье Виригину… Не простыть бы перед деревней. Чай есть?

– Найдем. Игорь достал из стола пачку, кипятильник и стеклянную кружку. Кружка была небьющейся, что как-то раз подвело одного ушлого субъекта. Субъекту светило лет восемь, и он во время допроса у Плахова попросил чайку перед дальней дорогой. Плахов, не разглядев злого умысла, угостил. Субъект же ответил черной неблагодарностью – неожиданно плеснул чаем в лицо опера, чтобы затем разбить кружку, острым осколком-розочкой ткнуть в глаз менту и под шумок свинтить из кабинета. ан незадача. Бум кружкой об угол, а та не бьется. Он – сильнее, опять никак. Что за канитель? Плахов уже глаза протер, а тот все бил и бил, даже про побег забыл, любопытство одолело – как так и почему?

Игорь сходил за водой, воткнул в розетку штепсель.

– В общем, не знаю я, Игорюха, что делать, а посему отчаливаю в деревню. – Виригин скинул неудобные туфли и остался босым. – Но не все так плохо в нашем департаменте. Мокрушников хапнули по авторынку.

– Когда?! – Плахов чуть не смахнул со стола свою небьющуюся кружку.