Попутчики - Кивинов Андрей Владимирович - Страница 8

Хорошо будет, если не предупредит, что менты ими интересовались".

Поглазев на ларьки, он отправился назад в отделение.

Детский инспектор Волков срывался на крик.

– А что, его за это по головке гладить? Он пацану обе щеки прострелил! На всю жизнь шрам! Да если бы моему ребёнку какой-нибудь недоносок щёки пробил, я бы не в милицию пошёл, сам бы родителям морду набил!

– Как вы смеете!? – визжала сидевшая напротив Волкова дама. – Вы не мальчика моего должны наказывать, а тех, кто ему пистолет продал.

Безобразие! А Гоша ещё ребёнок – тринадцать лет всего!

– Тринадцать лет! А откуда у него такие деньги?

– Не знаю, может, он мороженым торгует. Вы все, все против Гоши – и школа, и милиция! А он хороший мальчик, спокойный. Верните мне его немедленно. Я буду жаловаться!

– А откуда у него под кроватью столько магнитофонов автомобильных?

– А это не ваше дело! Это, может, всё моё!

– Что, и машина есть? – А что с того, если нет? Может, будет скоро!

– Ваш сын – вор! Вы же сами его топите!

– Это вы его топите! А Гоша хороший мальчик. На вас ещё управу найду! Отдайте мальчика.

– Ждите на улице. Я сейчас запишу объяснение и можете забирать ублюдка своего!

– Что? Да как вы смеете!? Дайте бумагу. Я в суд на вас подам за оскорбления.

– Берите, пишите куда угодно – в суд, в ООН, Папе Римскому, но только на улице, вы меня достали!

Дамочка схватила бумагу и выскочила из кабинета. Зашёл Кивинов.

– Ты чего раскричался?

– Да ну, коза старая! Гошу Баранова знаешь? Это мамаша его. Он, сучонок, пистолет где-то пневматический купил, в школу принёс и первоклашке обе щеки прострелил, навылет. Пацан в больнице. А Гоша под шумок кучу наложил перед кабинетом завуча и свалил. Я его в подвале отловил. А мамаша за него грудью стоит. Другая бы отодрала ремнём, а эта всё сюсюкается. Гадёныш. Скорей бы ему четырнадцать стукнуло, сразу бы посадил.

А так очередная комиссия. А для него это – тьфу. Сейчас я его притащу, Через минуту Волков ввёл Баранова.

– Ну что, урод? Я тебя предупреждал последний раз, чтобы ты угомонился? Не понимаешь? Я тебя сейчас родителям пацана того отдам. Они с тобой лучше милиции разберутся!

– Я не стрелял в него, пулька от стенки отскочила.

– Да там пять человек видели, как ты в него пальнул. Хватит выкручиваться!

– Они врут все. Наговаривают, сволочи, – А кучу кто навалил у дверей?

– Не я, можете экспертизу сделать.

– Сделаю, я всё сделаю. И на мамашу твою даже не посмотрю!

– А что, эта дура уже здесь? Мопед мне не хочет покупать.

«Крутой малый, – подумал Кивинов. – Мамаша за него грудью стоит, а он её дурой. Впрочем, ничего удивительного, родительская любовь порой слепа».

Волков схватил Баранова за шиворот и потащил его по коридору.

Зайдя в туалет, он ткнул его в унитаз и сказал:

– Гадь! На экспертизу!

Тот снял штаны, сходил по-большому и выпрямился. Волков схватил его за волосы, нагнул и ткнул лицом в дерьмо.

– На, говнюк, получай экспертизу! Может, поумнеешь! Затем вытолкнув его из туалета, Волков произнёс:

– Иди к мамочке! Но запомни, ещё раз что-нибудь натворишь, вообще в горшке утоплю, понял?

Баранов молча стёр дерьмо с лица, повернулся и побежал на выход.

Волков захлопнул двери кабинета.

– Ты, по-моему, переборщил. Мамаша же сейчас такой вой поднимет.

– Пускай, плевать. У пацана, которому он щёки прострелил, тоже мать есть. Отца, жалко, нет, умер, а то бы он сам ему ноги повыдергал.

Волков зло посмотрел в окно.

– Что творится! Мало того, что взрослые друг друга убивают, так ещё и дети начали. Что дальше будет? Ты только посмотри, что творят – вон у меня на столе сводка лежит, последний пункт.

Кивинов подошёл к столу и, взяв ленточку телетайпа, прочитал:

"05.07.93 года около 20 часов у дома 185 по Ленинскому проспекту у кооперативных ларьков почувствовала себя плохо гр-ка Тимофеева Татьяна Ивановна, 1932 г. рождения, урож. Ленинграда, прож. Ленинский пр., 187-215, после чего упала. В это время к ней подбежал мальчик 12-13 лет, выхватил у неё из рук сумку и скрылся. В сумке находились деньги в сумме 5000 рублей одной купюрой, паспорт, пенсионное удостоверение инвалида.

Примет мальчика не запомнила. Доложено начальнику 85 отделения милиции. Материал для проверки Волкову".

– Тимуровцы херовы, – зло произнёс Волков. – Мишка Квакин хоть яблоки воровал, а эти пионеры вообще поля не видят, мать их. Слов нет.

Кивинов шел по узкому коридору главного корпуса объединения «Темп». Особого желания приезжать сюда не было, но по возможности необходимо, чтобы в материале было побольше бумаг, а для этого надо опросить как можно больше людей. И во-вторых, как бы муж с женой ни любили друг друга, у них всегда есть маленькие секреты, которые, возможно, известны сослуживцам, друзьям и даже случайным знакомым. Словом, вдруг да появится зацепка.

Объединение располагалось в дореволюционном особняке рядом с Садовой. Вернее, только главный корпус находился там, а небольшие экспериментальные цеха сосредоточились во дворе. Как объяснили на вахте, «Темп» был чисто исследовательской конторой и никакой осязаемой продукции не выпускал. Должность Сергея Алексеевича Суворова была достаточно высока. Он был начальником отдела, в который входили десятки отделений, по три-четыре лаборатории в каждом. Всего в подчинении у него было около пятисот сотрудников – инженеров, техников, рабочих. Имелось два зама, один из которых был приятелем Сергея Алексеевича. Кивинов, позвонив ему, договорился о встрече.

В шараге было относительно спокойно. Трудящиеся разъехались по отпускам, колхозам, отгулам. На лестницах курили несчастные, пролетевшие с летним отпуском. Повсюду обсуждались вчерашний футбольный матч, жаркая погода и маленькая зарплата.

«Ну конечно, – подумал Кивинов, – если всё время стоять тут и курить, зарплаты не прибавится.»

Найдя нужную дверь, он постучался и вошёл.

Помещение кабинета зама, по-видимому, было устроено в бывшей дворянской спальне: высоченные потолки, лепка по углам и в центре, у люстры. Правда, самой люстры не было, а висел совковый белый шар с лампочкой на 40 ватт. Останки камина, прикрытые диванчиком. Портрет Ленина, память эпохи застоя. В углу шикарный резной стол с зелёным сукном. Тоже наследие прошлого, только более далёкого.