Попутчики - Кивинов Андрей Владимирович - Страница 3

– Я многого-то и не знаю. Наркотой на Ветеранов торгуют в переходе метро, по карманам бегают на рынке.

– Ну ты молодец! Да наркотой сейчас на всех углах торгуют. Ты бы ещё рассказал, что там колпачки крутят, а то вдруг мы не знаем. Нет, парень, так не пойдёт. Я что, три часа на дорогу потратил, чтобы узнать про наркоту на Ветеранов? Хватит слюни пускать, иди в камеру, честно говоря, мне уже скучновато становится.

– Нет, нет, ну подождите хоть немного, я не хочу в камеру, пожалуйста.

Кивинов снова присел на свой стул.

– Юра, я никогда не поверю, что ты ничего не знаешь. И кажется, я догадываюсь, почему ты меньжуешься. Тебе, конечно, тут плохо, но вытерпеть можно, а вот на воле длинный язык отрезают. После отсидки жизнь-то не кончается, а как тебя там встретят после того, как ты кого-то заложишь, это вопрос. Ну, ты шибко не переживай. Всё, что ты мне расскажешь, я использую так, что на тебя никто никогда и не подумает даже.

– Да плевать мне на это. Мне сейчас здесь выжить надо. У нас уже двое повесились. А когда выйду, разберусь. Но я, правда, пока ничего не знаю.

Кивинов снова встал.

– Стойте! – вдруг заорал Васильев и громко рассмеялся. – Вспомнил, вспомнил! Был случай один.

«Да, круто тут его задавили то плачет, то смеётся. Точно говорит, ему бы сейчас выжить, а на последствия плевать – вломит кого угодно, хоть мать родную, да ещё смеясь. Исправительно-трудовая система. Из любого человека тряпку сделают, не то что из Васильева».

– Ну, давай, послушаем.

– Сейчас, сейчас, когда же это было? Кажется, месяца два назад. Я на рынке возле метро «Проспект Ветеранов» крутился. Сошёлся с командой одной – они в колпачки играли. Свердловские. Приедут в Питер, поработают и в другой город. Потом снова сюда. Многие на игле. А вообще, их человек семь. Там рыжий один такой, Максом звать, вернее Максимом, но все его Максом звали. Я как-то с ним ширево искал, его ломало, он попросил помочь достать за бабки. А у меня были связи кое-какие, помог. Скорефанились, одним словом. Я несколько раз потом для него доставал. Однажды, когда он под дозой был, наплёл мне про каких-то крутых ребят, про гаражи.

Они якобы водителей на трассе убивают, а машины продают. Ловят на трассе тачку получше, якобы доехать, потом удавку на шею и каюк. Где-то у них гаражи есть, в которых они номера на двигателе и кузове перебивают, но где, он не говорил.

– Ну, и где этого Макса теперь искать?

– Его сейчас в городе нет, но скоро появится – это точно. Их команда уже два раза сюда наезжала. Где-то на Стачек они хату снимают. Как появятся здесь, вы его вызовите и поговорите.

– Превосходно! Так он и прибежал, да ещё с рассказом о каких-то крутых ребятах. Нет, Юра, так не пойдёт. Мы же договорились – конкретную информацию. А то какой-то Макс знает каких-то бойцов, которые неизвестно где убивают водителей. И после этого ты просишь о помощи. Ты у этого Макса-то не поинтересовался, откуда он их знает? Может, он сам водителей мочит, а?

– Нет, он колпаки крутит. А откуда он ребят знает, я точно не могу сказать, но думаю, что это с адресом связано, где они жили.

– Почему?

– Он заикнулся, что разговор дома был, когда выпивали. А он дома только там мог быть, где снимал.

– На Стачек, говоришь? А про хозяина хаты, естественно, не рассказывал?

– Нет, не помню.

– И что, это всё? Васильев опустил голову.

– Слушай, давай начистоту. Ты это всё не сочинил?

– Нет, нет, что вы! Вы про них кого угодно на Ветеранов спросите. Они скоро приехать должны.

– Ладно, Юра. С руководством я поговорю, чтобы тебя перевели, но не знаю, будет ли толк. Если сразу себя правильно не поставил – всё, труба.

В тюрьмах такие телефоны – лучше «Панасоника» будут. Ты ещё до камеры не дойдёшь, а там всё про тебя знать будут – кто такой и что из себя представляет. Письмо матери напишешь? Я передам.

– Не буду. Сука, ни одной передачки нет, всё пропивает. Что я ей напишу?

– Как хочешь. В таком случае пока. Ни пуха тебе.

– До свиданья. Не забудьте попросить насчёт камеры. Когда Васильева увели, Кивинов заглянул в оперчасть.

– Мужики, Васильева можно пересадить? Говорит, обижают шибко.

– Ты что? Камеры и так переполнены, по двенадцать человек сидит, спят по очереди. Тут не до переводов. А Васильев у нас находится в 37-й, если я не ошибаюсь… Точно. Так это самая спокойная, пускай спасибо скажет, что в другую не попал.

Кивинов вышел. «Неудобно с Васильевым получилось. Всё-таки жаль его, хоть ничего толкового он и не рассказал».

Вернувшись в отделение, Кивинов зашёл к Соловцу. У того сидел молодой парень южной национальности.

– Привет, Андрей Васильевич. Познакомься – наш новый сотрудник – Каразия Эдуард Александрович.

– Можно просто Эдик, – произнёс парень, протягивая руку.

– Откуда? – поинтересовался Кивинов.

– Из Гагр, но в Питере уже пять лет, институт здесь закончил, потом на посту в Выборгском стоял.

– Он пока у Дукалиса в кабинете посидит, потом место найдём.

– Наше отделение становится интернациональным – есть латыш, украинец, теперь вот абхазец. Менты всех стран – объединяйтесь.

– Что в тюрьме? Толковое есть?

– А, – махнул рукой Кивинов, – сказок понарассказывал и ничего конкретного. Только время зря потерял.

– Бывает. Зайди в дежурку, материалы получи, вчера насыпались.

Кивинов вышел и направился к дежурному. Жара на улице сказывалась на атмосфере в помещении. Дежурный, расстегнув рубашку, сидел за пультом и обмахивался газетой. Сапоги стояли рядом, наверно, в качестве освежителя воздуха.

Помдеж курил у окна, пуская дым колечками. Сейчас было самое спокойное время суток, когда дежурная часть могла немного расслабиться.

Обычно в это время из-за дверей дежурки доносилось постукивание игральных костей или удары фишек домино, но сегодня, вероятно, из-за жары никто не играл. Мозги плавились. Но через два часа всё изменится. Помещение наполнится гомоном доставленных постовыми пьяниц, БОМЖей и хулиганов, стенаниями потерпевших, плачем потерявшихся детей и прочими, ни с чем не сравнимыми звуками, возникающими только в милицейских дежурных частях. В такое время Кивинову нравилось бывать здесь по двум причинам: и с чисто профессиональной точки зрения в общем шуме ухо оперативника могло уловить информацию, не слышимую другими – и из любопытства посмотреть на праздник человеческих страстей. Порой тут в течение получаса разыгрывались и комедии, и драмы, созданные невидимым режиссёром, возникали курьёзные и нелепые комбинации, проявлялись и самые низкие пороки людей, и подлинное благородство. Ситуация менялась иногда в течение какой-то минуты, но никогда не выходила за рамки, удерживаемая крепкими руками дежурного. Поэтому эта фигура была уважаема в отделении и по авторитету занимала, пожалуй, второе место после начальника. Конечно, если дежурный сам по себе был фигурой, а не тонущим в океане моряком, хватающимся в панике за всё что угодно, лишь бы удержаться на плаву, Кивинов зашёл в помещение дежурки. Над камерой висело световое табло, принесённое кем-то со станции метро и возвещающее, что «Посадки нет». Вот только после буквы "О" краской была вписана ещё одна буква "Д", в результате чего получилось «Подсадки нет». Когда в камере кто-то сидел, табло загоралось.