Полнолуние - Кивинов Андрей Владимирович - Страница 3

– С лещами, похоже, пролетаем, – Никита кивнул вниз, – в Сахаре больше поймаешь.

– А если и однополчанин твой тут уже не живет? И вообще никто не живет?

– Все может быть… Но два года назад еще жил. Он на самосвале лес возит, приезжал в Питер, звонил мне. Встретиться не смогли, по телефону поболтали.

– А дом его где, знаешь?

– Да спросим. Это ж деревня… Валерка обалдеет, наверное…

Проехав еще с пол километра мы затормозили возле первой избушки, утопающей в зелени бурьяна и огороженной жидким частоколом. Со двора доносилось кудахтанье кур и ворчание собаки, а значит, населенный пункт функционировал. В смысле, был обитаем.

– Я сейчас, – Никита вылез из авто и решительно направился к калитке.

Вернулся он быстро. По выражению его довольной физиономии я понял, что в палатке нам ночевать не придется.

– Здесь Валерыч! Зеленый дом сразу за поворотом. Только все мужики сейчас в клубе. День рождения чей-то отмечают.

– Так давай туда сразу.

– Конечно! Заодно и отагитируемся, пока все в сборе. А в штабе я скажу, что специально народ собрали. Глядишь, премию подкинут за рвение.

– Хорошо бы.

– Плохо, без подарка припремся… Не солидно. Магазина у них нет, я спросил.

Раз в три дня какая-то автолавка приезжает.

Никита еще раз помянул лейтенанта недепутатским словом.

Клуб располагался на окраине, с противоположной стороны, нам пришлось проехать через всю деревню, что заняло минут пять. Не потому что Задорье было так велико, просто на березе Никита заметил прибитый знак «40». И никаких гарантий, что за поворотом не ждала вторая западня. А денег только на бензин. Зато мы смогли рассмотреть местные достопримечательности и полюбоваться видами.

Говоря откровенно, населенный пункт разительно отличался от того, который недавно показывали в сериале «Участок». Не знаю, как у Никиты, но у меня сложилось полное впечатление, что запорьевцы месяц назад подверглись широкомасштабному социалистическому раскулачиванию и до сих пор не могли прийти в себя. А некоторые дворы, вдобавок к продразверстке, враги обработали танками и зачистили гранатометами. Причем, вместе с домами. По правде говоря, я ожидал увидеть более оптимистичную картинку. Хотя, может, я просто давно не был в деревне? В любом случае, нашему кандидату предстоит много трудов. Если, конечно, он финиширует первым. И если потом захочет сюда приехать.

Собственно, добавить к сказанному нечего. Дом однополчанина в общую картину вписывался гармонично. Не рухнул он только потому, что одну из стен подпирал «Камаз», вероятно тот самый, на котором хозяин возил лес. Еще одна деталь бросилась мне в глаза, когда мы уже подкатывали к окраине. Несмотря на сумерки, я так нигде и не увидел освещенных окон. Либо все были в клубе, либо экономили, либо танки повредили заодно и линию электропередачи.

Клуб мы нашли довольно легко, это было единственное каменное строение в деревне. Прямо за ним начиналось небольшое поле, заросшее иван-чаем и пожухлой травой, а еще дальше чернел непроходимый лес. В свете фар я разглядел протянутый вдоль крыши деревянный транспарант с сохранившимся лозунгом «Пятилетку – за четыре года». Из чего следовало, что либо крышу не ремонтировали лет двадцать, либо капитализм до здешних мест пока не добрался.

В клубе свет горел. Значит, не все так печально. Никита съехал с дороги и заглушил двигатель метрах в трех от каменной стены, не рискнув бросить машину на обочине. «Еще въедет кто-нибудь в темноте».

Покинув салон, я услышал живые звуки гармошки, льющиеся из приоткрытого окна. Больше всего меня удивила мелодия, никак не вязавшаяся с российской глубинкой. Это был старый хит Стиви Уандера «Я звоню, сказать, что люблю тебя…» Не «Одинокая гармонь», к примеру, и не «Вот кто-то с горочки спустился», а Стиви Уандер. Впрочем, всего сто километров от Питера, не такая уж и глубинка. В любом случае, музыка – это прекрасно. Пока люди играют музыку, земля вращается.

Никита отправился на разведку, я остался возле машины вдыхать чистый деревенский воздух. Когда друг скрылся за дверью, гармошка смолкла, а через еще пару мгновений радостный крик потряс старые клубные стены. Я догадался, что Никита благополучно узнан однополчанином. Минутой позже он высунулся из окна и махнул рукой:

– Павлон, заходи!

Я подхватил сумку с листовками и не стал ждать второго приглашения. Едва я оказался в клубном чреве, мой аллергический нос пронзил ядреный дух. Эпицентр газовой атаки. Винегрет, состоящий из дыма дешевого табака, паров ацетона или керосина и свинцового портяночного смрада. Распахнутые окна не спасали. От неожиданности я не удержался и чихнул.

– Будь здоров! Знакомься, это Валерыч. Или гвардии сержант Пряжкин!

– Паша, – я протянул руку коренастому бритому почти под ноль парню с плоским носом и запекшейся ссадиной на левой скуле.

– Валера, – он прижал меня к своей груди словно единоутробного брата, вернувшегося с фронтов после десятилетней разлуки.

Видимо душевный человек. Всегда рад нежданным гостям. Аж кости затрещали.

Вырвавшись из объятий, я бегло оглядел внутреннее пространство клуба. Оно представляло собой одну большую комнату без потолка. В том смысле, что потолок заменяла дощатая крыша, покрытая снаружи рубероидом. Возможно, когда-то потолок был, но впоследствии рухнул и восстановлению не подлежал за ненадобностью. Таким образом, клуб напоминал большой шатер, с купола которого на перекрученном проводе свешивалась лампочка в сорок свечей. В ее свете я разглядел длинный стол, тянувшийся от дверей до противоположной стены, вдоль которого сидело человек двадцать пять деревенских. В основном мужчин, но попалась пара женщин с детьми лет десяти. Одним словом, нормальная корпоративная вечеринка российских фермеров. Все улыбались, а стало быть, наш приезд никого не огорчил. Я тоже улыбнулся, громко поздоровался и пожелал приятного аппетита.

Дальше, как требует протокол, началась процедура представления. Я, вслед за Никитой, пожал руку каждому, по возможности, стараясь запоминать имена. Затем поздравил именинника – Николая Михайловича, мужика лет сорока пяти с порванным ухом и выцветшими белесыми глазами. Мой друг извинился за отсутствие подарка. Наконец, нам с Никитой предложили разделить трапезу и усадили на почетное гостевое место, возле окна, прямо напротив гармониста – крепко спившегося дедка с копной седых волос, добрым взглядом и оттопыренными ушами, напоминавшего Чебурашку. По левую руку от меня оказался рыжеволосый скелет в тельняшке с выколотым на тощем предплечье силуэтом трактора и с блатными татуировками на пальцах в виде перстней. Если я правильно запомнил, звали его Димой-трактористом. Судя по маринованному лицу, он тоже не состоял в обществе трезвости. Далеко не состоял. Как, к слову и большинство присутствующих, в том числе женщины и Никитин однополчанин.