Миссия выполнима - Кивинов Андрей Владимирович - Страница 46

– Текст нормальный… Меня смущает моральная сторона вопроса.

– Объясни, пожалуйста, в чем дело? Нам надо работать. Мы и так выбились из графика.

– Попытаюсь, – Георгий пододвигает табурет и садится напротив режиссера, – представьте себе картину, Вениамин Антонович. Обычную, житейскую картину. Живет замечательный, чудный, возможно, талантливый парень. Он не сделал никому ничего плохого. Никого не грабил, не убивал, не насиловал… Наоборот, считая себя талантом, он мечтает доставить людям радость, совершенно искренне. У него море идей и проектов. Он хочет издать книгу, поставить пьесу, снять фильм. Он хочет оставить глубокую борозду в истории, чтоб люди восхищались его делами и его мастерством. Хочет… Но не может… По самой банальной причине. У него нет на это денег. И никто их просто так не дает. А без них идеи останутся идеями, будь они хоть трижды гениальны…

Жора смахивает капельку пота, сползающую на лоб. Прожектора не только светят, но и греют.

– Но вот однажды появляется добрая фея, боготворящая его талант. И вручает конверт. Работай! Создавай шедевр! Превращай все, к чему прикоснешься, в золото. «Да! – кричит парень, – я оправдаю твои надежды! Спасибо, добрая фея! Погоди, а откуда ты взяла волшебный конвертик, и что это на нем за пятнышко?» «Какая тебе разница, мой герой? Ты должен радовать людей». И понимает герой, что конвертик не из волшебного ларца, и что заляпан совсем не красной краской. Понимать понимает, но… Ведь лично он – замечательный, законопослушный, и какая ему разница, что там за пятна? Ведь, главное – доставить людям радость. Это важнее тысячи каких-то там пятен… И он делает выбор. Он создаст свой шедевр, несмотря ни на что…

В спальне висит мертвая тишина, разрываемая лишь чуть нервным Жориным монологом. Даже люди, находящиеся в других комнатах смолкают, прислушиваясь к словам моего друга. Лабудянский через секунду сглатывает слюну, играет желваками и обжигает напарника взглядом. Напарнику тоже не– легко, монолог дается с трудом, струйки пота проложили на гриме мокрые дорожки, от которых лицо становится полосатым, как матрас.

– Да что там я? – продолжает рубить Жора, – посмотрите на других! Более известных, более крутых, более талантливых! Они что, создали свои шедевры за счет одного таланта? Не понимая, кто принес им конвертик? Увы. Время нынче такое… Но кому от этого стало хуже? Кто-то получил долгожданную работу, кто-то прекрасную роль, пусть даже второго плана… Кто-то получит удовольствие, насладившись созданным шедевром… Все прекрасно! Неужели стоит лишить людей всего этого? Даже если, про конвертик узнает весь мир…

– Послушай, Жора… Это все хорошо, но давай подискутируем в другой раз, – поднимается с кровати Лабудянский, – нам надо работать.

– До свидания, Вениамин Антонович, – Жора тоже поднимается и снимает реквизитную куртку, – мне не нравится эта роль. Меня в ней убивают. А я суеверный. Надеюсь, вы без труда найдете замену… Мужики, вы со мной?

– Да, – выдавливает Укушенный, у которого кусок бутерброда последние пять минут так и находился во рту.

Я не отвечаю, просто спрыгивая с высокого подоконника на пол. Когда мы выходим на лестничную площадку, слышу громкую команду режиссера:

– Перерыв пять минут! Потом работаем!… Рита, срочно найди замену…

– Тут сортир есть? – Жора окидывает взглядом небольшой зал пельменной, – пудру смыть. А то еще подумают, что педик.

– Да брось ты… Почти не заметно, – успокаивает Укушенный, – дерни пивка лучше.

– Не хочу мешать, – отказывается Георгий, уже принявший на грудь сто грамм под пельмени.

– Тогда давай дальше рассказывай, – я отодвигаю пустую тарелку в сторону.

– А на чем я остановился?

– Мидас.

– А, ну, да. «Мидас» это название конторы, куда переводились бабкидля съемок. Она специально для этого и создана. «Студия Мидас». Красиво звучит, блин. Мне ж Лабудянский при первой встрече визитку оставил. Вот она, кстати.

Жора достает из пиджака серебристую картонку. «Студия „Мидас“. Лабудянский Вениамин. Художественный руководитель»

– Я его еще спросил, что такое «Мидас», он и рассказал про царька греческого. А когда Орловский его назвал, я и врубился в тему. Сначала, правда, думал, что Вениамин с Шиловым дружбаны, а потом про статуэтку вспомнил с золотой веточкой. Она в Катькиной комнате стоит, прямо на ее столе. Борька ее не видел, он в это время на очке сидел. Катька повернута на всей этой мифологии, она и название для Лабудянской конторы придумала.

– У них что, типа, любовь? – Борька допивает остатки пива.

– Вот именно, типа… Вениамин в Институте культуры подхалтуривал, лекции читал. Катька в него и втрескалась. Решила, что он гений. У девок молодых это бывает. А он как раз всякие пороги обивал, деньги на кино выпрашивал. Только никто не давал. Еще бы. Молодой, без имени. Таких много, и каждый себя талантом мнит. Он в «Державный» к приятелю, так и так, помоги. Тот – нет проблем, найди гаранта, я деньжат подброшу. А без гаранта не могу, вдруг твой фильмец в прокате провалится? Вениамин Катьке поплакался. Та к папаше своему. Пускай фабрика гарантом выступит, жалко, что ли? Шилов руками развел. Я для тебя, доченька что угодно сделаю, но такой вопрос решить не могу. Это только Бочкарев уполномочен, но он вряд ли согласится, фабрика и так на ладан дышит.

– И Катюха Бочкареву по головушке…

– Не сразу. Сперва попыталась уговорить. Папиного шефа она, разумеется, знала. И на шашлыки вместе ездили и вообще, дружили семьями.

– Удачно она момент выбрала. Когда женушки дома не будет.

– Это не она выбрала, а Бочкарев. Прикинул – жена в театр пойдет, не помешает интимной встрече. Кто ж откажется посидеть в компании симпатичной студентки? Даже просто так, без задних мыслей. Да и не шла Катюха убивать. Иначе б обрез с собой захватила или ножичек. Уже в процессе поняла, что ничего не светит, и за «Дафну» схватилась. Вспыльчивая она, прямо как бенгальский огонь.

– А женушка в это время с Шиловым?…

– Скорей всего. Я с Рудольфом не разговаривал. Он в реанимации пока. Только с женой его пообщался. Она подтвердила, что у Катьки бойфренд режиссер. Короче, как только Шилов стал И.О., тут же гарантийное обязательство и подмахнул. Любил он Катьку, не мог отказать.