Куколка - Кивинов Андрей Владимирович - Страница 29

– Уничтожают микробов даже под ободком унитаза – закончила Женька не менее уникальной рекламной цитатой. – Не снимая при этом обувь “Монарх”.

Сержант выпил еще полстакана и прямо в пахнущих гуталином “монархах” завалился на нары. “Ощутите запах французского салона у себя в камере!”

Олег взял Женьку за плечо.

– Может, поработаешь? Кто работает, тот ест. И пьет.

Вероятно, здесь, в изоляторе, он представлялся себе бесспорным авторитетом. По крайней мере, вывод в туалет полностью зависел от него. Что тоже немаловажно. Есть такая профессия – водить людей в сортир. Не хочешь жить в сырости – будь послушным. Послушной. В каком направлении ей следует работать, Женька поняла без дополнительных пояснений. А ну-ка, девушка!

Она поднялась, сняла пальто и положила его рядом с сержантом на нары. Тяжело извергнув чесночный выхлоп, тот принялся расстегивать ремень.

– Тихо, солдатик, тихо. – Женькины кошачьи пальцы защекотали коротко стриженный затылок. – Я все устрою по высшему классу. Люблю крутых мужиков. Ты крутой, верно?..

– Кр-р-той…

– Ты не волнуйся. А вот туда лезть не надо. ) время. Я сама. Са-ма-а-а…

Женька шептала в ухо всякие глупости, глади-Олега по шее, опуская руки все ниже.

– Тихо, солдатик, ты хороший мальчик, ты послушный мальчик, мама покупает тебе “Китикэт”, в нем столько витаминов, белков, углеводов. Каждое утро ты съедаешь по миске и просишь добавки, верно?

– Хр-р-р…

– И тогда мама угощает тебя “Диролом”, регулируя твой кислотно-щелочной баланс и оберегая зубки от кариеса. Ох уж этот нам кариес! Любой ветеринар скажет, какая он бяка. А еще мама целует тебя в попку, видит, что твоя кожа сухая. Сухая кожа – счастливый малыш. И тебе хорошо, тебе очень хорошо, как сейчас…

– Хр…

Последний звук был ответом на бесплатную рекламу “памперсов”. Женька осторожно убрала руку с головы храпящего Олега.

– А вот храпеть вовсе не надо. Егорыч проснется и заругает. А потом съест наш “Сникерс”.

Сержант повернулся на бок и действительно перестал храпеть. Женька аккуратно сняла связку ключей и выудила из кармана торчащий бумажник. Никакого воровства. Берем свое. То, что осталось в сейфе вместе с ключами от квартиры, заколкой и пояском от платья.

В бумажнике оказалось не то чтобы очень. Две мятые пятитысячные и несколько замусоленных сотен. “Лопатник” вернулся на место. Мелькнула мысль забрать пистолет, но что с ним делать?

Женька влезла обратно в пальто, сняла свои сапожки и, зажав их под мышкой, тихонько вышла из камеры.

– Гуд-бай, Олежек. Не давай перхоти ни малейшего шанса.

Сначала обернулась. В предбаннике никого не било. Егорыч держал пост в комнате отдыха. Где наверняка есть матрас и подушка.

Первая дверь открылась легко. Будучи оборудованной откидной щеколдой, она не имела замка. Со второй возникли проблемы. Замок один – ключей с десяток. Терпение и труд все отопрут.

Фу, сделан первый оборот, второй. Все. Какая она скрипучая. Тихо, родненькая. По-жа-луй-ста…

Бдительной охраны снаружи не наблюдалось. За углом – вход в РУВД.

"Внимание, всем постам. Ввести план “Перехват”, приметы угнанной машины, государственный номер…”

Рация сухо трещала, нарушая ночную тишину. Понятно. Туда нельзя – там “перехватчик”. Может перехватить. Сзади колючие кусты. Газон. За газоном решетчатый забор и проспект. Туда.

Женька обулась. Мокрые колготки противно обожгли ступни. Забор и кусты – не преграда. Это баловство. Теперь бежать. Очень быстро. Куда?!

– Что же делать, Олюнь? Ну, придумай. Ты же такая умница, Олюнь.

Они стояли ночью в холле Петровской больницы и шептались. Ольга шла на поправку и уже самостоятельно передвигалась. Через пару недель обещали выписать. Ну, не то чтобы: “Раньше двух недель вы нас не покинете! Мы отвечаем за вас!” Нет. Хотите – идите. Лечитесь сами.

Но пока Ольга действительно нуждалась в квалифицированном уходе и присмотре врача.

– И ключи у них, представляешь, Олюнь? А твои в квартире. Олечка, что же делать?

Сержантских пятерок хватило как раз, чтобы добраться до Петровской больницы. “Ночной тариф, гололед. Меньше четвертного не заряжают”. Ага, на твоем ведре только четвертной и заряжать. Тоже мне, автогигант. Всю дорогу путал рычаг переключения передач с Женькиной коленкой. Господи, что за публика, где ж тут клофелина напастись?

Хоть в больнице повезло. На вахте кемарила бабуля, уже знавшая Женьку в лицо. “По-жа-луй-ста…”

– Тебе надо отсидеться где-нибудь. С месяц хотя бы. Там что-нибудь придумаем. Тете Шуре я позвоню, Катька побудет у нее. Сама не ходи, могут ждать. Деньги… У меня есть немного. Здесь, с собой. Тысяч двадцать.

– А жить где? Не в подвале же, как Опарыш?

– Погоди, помнишь Нинку Скворцову? Ну, нашу бывшую? Я виделась с ней случайно в городе. Поболтали, телефонами обменялись. Нинка замуж выскочила. За мужика навороченного. Сказала – будут проблемы, звони. У мужика ее дача где-то в Комарове. Даже с телефоном городским. Они летом там живут, а зимой – в Питере. Я позвоню, попробую договориться. Там, в сумочке, в блокноте, телефон. А ты мне завтра сюда перезвони, на вахту. Часа в два. Я буду сидеть рядом, договорюсь с сестрой. Выкарабкаемся, Куколка.

– Почему все так, Олечка?

– Не ной. Пойдем, я возьму деньги. Боже, послезавтра Катьке на процедуры. Тетя Шура не знает ничего.

– Я попробую отвести. Заодно Катьку успокою Слушай, ей же белье надо, теплые вещи. Я ж думала что заберу ее вечером. Ключи-то…

– Придумаю, что-нибудь. Все, иди, Куколка. Сейчас тебя хватятся, примчатся сюда. Завтра перезвони. Да, погоди.

Ольга сходила в палату и принесла два червонца и шерстяные носки.

– На, надень. Не хватало, чтобы еще ты слегла.

– Спасибо, Олюнь. Пока.

– Пока.

Женька поцеловала подругу и медленно пошла к выходу из больницы.

В ужасно холодный и пустой город. Ну, здравствуй, девочка. Ждем-с.