Приворотное зелье - Берристер Инга - Страница 28

— К сожалению? — осторожно спросила Моник.

— В том-то и проблема.

Внезапный приезд матери был непредусмотренным осложнением. Однако теперь, когда она была здесь, Кен, к собственному удивлению, обнаружил, что на самом деле хочет рас-, сказать ей о Грейс, поделиться с ней не только открытием, что ее любит, но и своими тревогами и сомнениями.

— В любви всегда бывают проблемы, — добродушно ответила мать. — Если их нет, то это не любовь. Так расскажи мне, в чем состоит твоя проблема… Ты не нравишься ее отцу? С отцами дочерей так случается. Помню, мой собственный…

— Мама, я еще незнаком с отцом Грейс, и вообще… Я сказал тебе, что люблю Грейс, но еще не успел сказать, что она меня не любит.

— Не любит тебя? Но вы же помолвлены… Должна сказать, Кен, мне не очень-то приятно было впервые узнать о твоей помолвке от секретарши. Однако…

— Мама, пожалуйста, — твердо прервал ее Кен, — позволь мне все объяснить.

Делая это, Кен весьма тщательно редактировал историю, чтобы его мать, как поначалу он сам, не пришла бы к ошибочному заключению относительно Грейс. Но он видел, что она не очень-то довольна этим адаптированным изложением событий.

— Ты любишь ее, а она не любит тебя, но она согласилась на помолвку с тобой, чтобы защитить свою репутацию, поскольку случайно заснула в твоем гостиничном номере и ее видели выходящей оттуда ранним утром? — Брови Моник приподнялись в выражении массы эмоций, большинство которых заставили упасть сердце Кена. — Мне было бы очень интересно встретиться с твоей невестой, Кен. Тот глубоко втянул в себя воздух.

— Ну вот этого как раз я не могу тебе обещать, — начал он. — Сегодня днем я должен ехать в Огасту по делам и пробуду там несколько дней. Если хочешь, можешь поехать со мной, походить по магазинам, — предложил Кен.

Мать с достоинством смерила его взглядом.

— Я ведь живу в Швейцарии, Кен. У нас Женева под боком. Там хватает магазинов. Нет, я поживу здесь и дождусь твоего возвращения, — заявила она и решительно спросила: — А где живет твоя невеста?

Кен вздохнул.

— Здесь, в Пайнвуде. Мама, я знаю, ты хочешь как лучше, — мягко проговорил он. — Но, пожалуйста, я очень тебя прошу, не… не…

— Не вмешивайся? — закончила она. — Я твоя мать, Кен…

— Я понимаю, — ласково сказал он. — Но надеюсь, что и ты поймешь: я знаю, что Грейс меня не любит, и то, что ей станет известно о моей любви, причинит мне только ненужные смущение и унижение. А поскольку я никому не пожелаю испытать таких чувств, очень прошу… — Он перевел дыхание. — То, что я рассказал, мама, было предназначено только для твоих ушей. Пообещай мне, что не будешь разыскивать Грейс и обсуждать с ней услышанное.

На мгновение ему показалось, что она откажется. Но мать глубоко вздохнула и кивнула.

— Хорошо, я не буду разыскивать ее.

— Спасибо.

Когда Кен наклонился, чтобы поцеловать ее, мать пожаловалась:

— Когда я молилась о том, чтобы ты влюбился, я вовсе не такое имела в виду!

— Ты имела в виду внуков, я знаю. — Кен улыбнулся, стараясь немного приподнять настрой их разговора.

— Внуков — да, — согласилась мать. — Но больше всего я хочу, чтобы ты разделил жизнь с любимым человеком. Я хочу, чтобы твоя жизнь была наполнена такой же любовью, какую испытываем друг к другу мы с твоим отцом. Я хочу того же, чего хочет любая мать для своего ребенка, — с жаром проговорила Моник, в ее темных глазах сверкали материнские забота и любовь. — Я хочу, чтобы ты был счастлив.

Мама не может хотеть всего этого больше, чем я сам, думал Кен два часа спустя, выезжая на дорогу, ведущую через Пайнвуд к Огасте. Он оставил Моник погруженной в обрывание отцветших головок у роз. Кен пытался убедить ее, поскольку сам не знал, сколько дней займут у него дела в Огасте, вернуться в Швейцарию, но она даже слушать его не пожелала.

Проезжая знакомый городок, он почувствовал такое сильное искушение свернуть к дому Грейс, что до боли сжал рулевое колесо, чтобы не последовать своему желанию. Моя жизнь никогда не будет счастливой, мрачно подумал он. Не будет — без Грейс. Без ее любви, ее тепла…

Грейс смотрела на лежащий перед ней лист бумаги — прошение об отставке, над которым трудилась больше трех часов. Теперь оно было написано, и оставалось только запечатать его в конверт и отослать. Однако ей почему-то не хотелось делать этого. Только не сейчас.

Она встала и заходила по комнате. А затем, подчиняясь внезапному порыву, схватила ключи и выбежала из дому.

Стоял чудесный теплый летний день, и садики перед коттеджами, составлявшими городскую улицу, переливались всеми цветами радуги от обилия расцветших в них цветов. Раньше этой идиллической картины было бы вполне достаточно, чтобы поднять ей настроение и в который раз подумать, как ей повезло, что она живет здесь, что у нее есть работа, которую она обожает, семья, которую любит, жизнь, которая ей нравится.

Но хотя школа и работа были для нее очень важны, — все это выглядело совершенно несравнимо с силой чувств, что она испытывала к Кену.

Кен… Погруженная в свои мысли Грейс не заметила, как направилась к школе.

Напротив, у церкви, стояла скамейка, и Грейс опустилась на нее, глядя на место, которое так много для нее значило. Она была не настолько тщеславной, чтобы думать, будто никто не сможет ее заменить, будто никто не в силах преподавать так, как она, или даже лучше. Но разве тот, кто придет ей на смену, будет любить школу так же, как она? Разве другая женщина сможет любить Кена так же, как она? Глаза ее наполнились слезами. Грейс полезла в сумочку, чтобы достать носовой платок, и в этот момент заметила женщину, севшую на скамейку рядом с ней.

— С вами все в порядке? Я не могла не заметить, что вы плачете.

Замечание незнакомки застало Грейс врасплох. Но она быстро взяла себя в руки и, гордо вскинув голову, повернулась к женщине.

— У меня все в порядке, спасибо, — сказала она, изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал холодно и равнодушно.

Но вдруг с ужасом почувствовала, как к глазам прилили новые слезы и потекли по щекам. Грейс поняла, что еще мгновение — и она начнет рыдать безутешно, как ребенок, ободравший коленку.

— Нет, у вас не все в порядке. Вы очень расстроены, а еще сердиты на меня за то, что я все это говорю вам. Но иногда разговор с незнакомым человеком очень помогает, — ласково сказала ей женщина, а потом добавила: — Я заметила, что вы смотрите на школу…

— Да, — призналась Грейс. — Я… я преподаю там. Во всяком случае, преподавала… Однако сейчас…

— Вы решили уехать, — предположила незнакомка. — Должно быть, вы влюбились и вынуждены бежать, и плачете потому, что вам жаль покидать такое прекрасное место.

Ее английский был безупречен, тем не менее что-то в интонациях свидетельствовало о том, что она иностранка. Должно быть, путешественница, которая проезжала мимо и которую Грейс видит в первый и последний раз.

Внезапно, по какой-то необъяснимой причине, Грейс обнаружила, что ужасно хочет поговорить с ней, облегчить свою душу и найти если и не объяснение тому, что произошло, то хотя бы понимание, другого человеческого существа. Что-то подсказывало Грейс, что эта женщина ее поймет. Возможно, дело было в добром взгляде ее глаз, в ободряющей улыбке.

— Я влюблена, — призналась Грейс, — а он… Словом, человек, которого я люблю… не любит меня.

— Не любит? Значит, он дурак, — безапелляционно заявила незнакомка. — Мужчина, который не любит женщину, любящую его, всегда дурак.

Она снова улыбнулась. И Грейс поняла, что женщина старше, чем ей поначалу показалось по ее элегантному внешнему виду.

— Почему он вас не любит? Он говорил? Грейс с удивлением обнаружила, что вот-вот улыбнется.

— Что-то вроде этого… Он дал понять, что…

— Но вы любовники? — наседала незнакомка с проницательностью, от которой у Грейс захватывало дух.

Чувствуя, что начинает краснеть, Грейс подтвердила.