Зимний излом. Том 1. Из глубин - Камша Вера Викторовна - Страница 13

– Благодарю, сын мой. – Левий неспешно обернулся. – Но сначала я хотел бы убедиться, что герцог Алва находится в Нохе. Помещение для него уже готово?

– Ваше высокопреосвященство может не беспокоиться, – заверил Мевен. – Гимнет-капитан Лаптон и полковник Нокс лично осмотрели выбранный вами флигель и доложили его величеству, что побег оттуда невозможен. Его величество только что подписал указ о переводе узника в Ноху, его отправят туда незамедлительно.

– Мои люди и карета готовы, – кивнул кардинал.

– Его величество не возражает против дополнительного эскорта, но герцога Алва в Ноху препроводят гимнеты и цивильная стража. Вчера, как вам известно, в окрестностях города были замечены кэналлийцы.

– Сегодня у них отпала необходимость подвергать себя и своего соберано риску, – Левий тронул голубя, – а чрезмерная осторожность является не добродетелью, но пороком.

– Когда речь идет о Кэналлийском Вороне, осторожность не может быть чрезмерной, – вступился Кортней. – Алва не способен оценить милосердие государя.

– Вы полагаете, он пойдет на побег, чтобы потребовать у его величества удовлетворения? – подсказал кардинал. – Эти опасения я готов разделить. Кто возглавляет эскорт?

– Цивильный комендант Олларии. Ему помогают полковник Нокс и ваш покорный слуга. Прика́жете пересадить заключенного в вашу карету?

– Не стоит подвергать кэналлийского герцога подобному испытанию, – улыбнулся Левий. – С него достанет и общества брата Пьетро. По дороге в святую обитель узнику будет полезно узнать, что думал о нем преосвященный Оноре.

– И что же? – с удовольствием подыграл его высокопреосвященству Эпинэ.

Кардинал резко поднял голову, умело поймав взгляд Мевена.

– Епископ Оноре редко ошибался в людях, – раздельно произнес Левий, – и он не увидел в герцоге Алва зла. Я навещал кэналлийца в Багерлее и склонен согласиться с преосвященным. Герцог Кэналлоа чрезмерно горд, невоздержан на язык и всем сердцем предан своему королю. Верность же павшим и самопожертвование есть величайшие из добродетелей, они не останутся без награды ни за Порогом, ни перед ним. Задумывался ли ты над этим, сын мой?

– Нет, ваше высокопреосвященство, – пробормотал Мевен. – Я могу идти?

– Разумеется, – разрешил Левий. – И помни, долг наш перед Создателем превыше долга пред земными владыками, и, в отличие от последнего, он вечен.

На зеленоватом, словно дурная торская бирюза, небе проступила половинка луны – слабенькая, дрожащая, полупрозрачная. Она висела над черным гребнем крыш, и не глядеть на нее было трудно.

– Первая четверть, монсеньор. – Нокс никогда не испытывал тяги к небу, но леденящий зеленый шелк встревожил даже его. – Я бы предпочел, чтоб мы ехали в Багерлее, а не в Ноху.

– Почему? – не сразу сообразил Ричард и немедленно пожалел о сказанном. Не следует задавать школярских вопросов подчиненным, даже самым верным и неразговорчивым.

– Не сто́ит иметь пол-луны за спиной, – неохотно буркнул Нокс, – тем более ржавой. Дороги не будет.

Дикон еще раз глянул вверх: месяц был обычным, тускло-серебристым, вокруг него уже проступили звезды.

Юноша старательно пожал плечами и поправил плащ.

– Это не наша дорога, полковник, а кардиналу и Ворону приметы не нужны.

– Не сомневаюсь, монсеньор. – Северянин больше не думал о небе. – Вы доверяете гимнетам?

– Мевена и Лаптона выбрал государь. – Святой Алан, Нокс сам на себя не похож. Сначала луна, потом эти расспросы. – Полковник, что с вами? Что-то случилось?

– Ровным счетом ничего, монсеньор… Просто я подумал, что этот Суза-Муза… Он может быть гимнетом, иначе как он всюду пробирается?

– Вполне возможно. – Не возможно, а так и есть! Только гимнеты сопровождают сюзерена повсюду. Гимнеты и граф Медуза!

– В таком случае в карету с герцогом Алва должен сесть цивильный офицер. Прошу меня простить, но Суза-Муза монсеньора ненавидит. Боюсь даже предположить, что будет, если он встретится с кэналлийцем.

Это так, забывать о неуловимом мерзавце нельзя. Граф Медуза объявил войну не только Альдо, но и Окделлу, и еще этот утренний ультиматум… Волны и Молнии уступили, Скалы – нет, теперь жди любой подлости!

– В карету сядет северянин, – отрезал Ричард. – Мевен поймет, а людям Айнсмеллера я не верю.

– Если монсеньор не возражает, я возьму это на себя, – Нокс запнулся, но решительно добавил: – Видите ли, монсеньор, мои люди… Они были очень преданы генералу Люра… Я не хотел бы рисковать.

Что сделает Карваль, оказавшись один на один с убийцей Робера? С убийцей, ушедшим от палача? Если люди Симона расправятся с его убийцей, исповедь Эрнани утратит силу, но обвинят Альдо. Тот же Левий и обвинит, а другие подхватят.

– А вы, Нокс? – Ричард положил руку на плечо северянину. – Вы за себя ручаетесь?

– Да, монсеньор, – полковник был слегка обижен, – могу поклясться.

– Я вам верю. Доложите Мевену, что мы готовы, и ступайте за… кэналлийцем. Мы и так задержались.

Нокс щелкнул каблуками и исчез. Солдаты без лишних слов принялись разбирать лошадей, на ступени вышли два монаха, сгустившиеся сумерки превращали их в олларианцев. Следовало подойти и заговорить, но не хотелось.

Дикон облизнул пересохшие губы и подошел к коню. Поправил поводья, с облегчением почувствовав живое тепло. Карас негромко вздохнул, из нежных ноздрей выбились струйки пара, большой, добрый глаз отсвечивал красным. Ричард поднял голову: половинка луны над острыми крышами и впрямь была багровой.

Глава 7

Ракана (б. Оллария)

– Вот ящерица, – шепнул Альдо, приподняв портьеру, – ты заметил? Он меня короновал, и он же ни разу не назвал меня в разговоре «ваше величество», а этот город – Раканой.

– Не ящерица, – таким же шепотом откликнулся Робер, чувствуя, что противен сам себе, – голубь.

Шутка удалась, Альдо весело подмигнул. Он не сердился на утренний приговор или делал вид, что не сердится.

– Ящерица или голубь, пора выходить. Если я не сяду за стол, неровен час, съем кардинала вместе с послами.

– Главное, подданных не ешь, – еще раз пошутил Иноходец, глядя в рыжую от горящих свечей приемную. – Они тебе еще пригодятся.

– Подданные невкусные. – Король Великой Талигойи одернул золотистый камзол и подхватил своего маршала под руку. – Пора являть себя волчьей стае. Слушай, неужели ты есть не хочешь?

– Нет, – признался Робер, – в Ружском, думал, проглочу кого-нибудь, а вернулись, как отрезало. Вот упасть и уснуть хочу.

– Потому и имена путаешь, – вздохнул сюзерен. – А не проглотил зря. Маршал должен быть хищным, иначе слопают.

– Хищных иноходцев не бывает. – Да что с ним такое, откуда это шутовство?

– Иноходец, говоришь? – Альдо махнул стоящим у дверей закатным гимнетам. – Хотел бы я увидеть, как Ворон с голубком уживутся. Спроси Левия при случае, он тебя любит.

– Не замечал. – Шутки шутками, а до конца далеко, до настоящего конца. – Не верю я клирикам… Еще с Клемента не верю.

– И правильно делаешь, – посерьезнел его величество, – но свое мы с них получили. Жезл наш, коронация прошла, теперь пускай подвинутся.

Выжать и выбросить… Откуда это у него, не было ведь раньше… Да нет, было, только не с тобой, а с женщинами да лошадьми. Мильжа сказал: кто загонит коня, тот и друга загонит. Бирисец думал про Адгемара, а вышло про Альдо.

Город притих. Темные улицы словно вымерли, лошадиный топот и скрип колес в выстывшей, настороженной тишине казались неуместными, как смех на кладбище. Эскорт молча полз меж вжавшихся в землю домов, говорить не тянуло никого, даже Мевена.

В Октавианскую ночь тоже молчали, но иначе. Тогда все было другим, даже катящиеся перед факельщиками тени, а вот висела ли над крышами луна, Дик не помнил. Память сохранила запах дыма, багровые сполохи, колокольный звон и мерный топот за спиной. Тогда они шли в бой, но страха не было; теперь он пришел. Горели факелы, тряслись в седлах цивильники и гимнеты, и все равно было чудовищно одиноко.