Мне не забыть... - Берристер Инга - Страница 23

Неужели он затевает светский разговор и полностью себя контролирует, доведя ее до такого умопомрачительного состояния? Самолюбие Эмили на миг возобладало над беспомощной покорностью судьбе.

А Тони смотрел ей в спину, и сердце его бешено колотилось и едва не разрывалось от боли. Ей претит находиться в этой комнате, дышать с ним одним воздухом. Ее разум и душа не приемлют просьбы тела. Он должен облегчить ее страдания — открыть дверь и выпустить Эмили… Тогда она навсегда уйдет из его жизни.

Но нет ли другой, потайной, двери, за которой заперта Эмили, гораздо более крепкой, чем дверь его дома? И оттуда он не может ее вызволить, как ни старается.

Видимо, он ошибался, когда понадеялся, что отыщет утерянный ключ и поможет ей освободиться от неизбывного чувства вины и воспринимать жизнь такой, какая она есть.

Эмили живет в плену своих воспоминаний; а поскольку не изведала ни любви, ни счастья, ее воспоминания состоят лишь из боли и мучений. Тони различил это в звучании ее голоса, когда она сказала, что ее ребенок умер. Он прочел это по ее глазам, когда Нэнси упомянула о своем малыше.

В чем-то Эмили была права, упрекнув его в толстокожести, присущей большинству мужчин. Он лишь смутно догадывался, каким огромным и опасным может казаться временами мир маленькой женщине, и боялся сломать тонкое звено, связавшее его с Эмили. Невыносимо стоять в нескольких метрах от нее, видеть, как она страдает, и бездействовать.

Успев забыть о своем многолетнем заблуждении, Тони злился на весь свет, на родственников Эмили: они что, все ослепли, что ли? Не могли уберечь ее, хотя бы поддержать после того, как случилось несчастье?.. Но она так умело маскировала свои истинные чувства… Он ведь тоже представления ни о чем не имел, и только чистая случайность пролила свет на истинное положение вещей.

Тони сделал глубокий вдох, сознавая, что и при самом деликатном подходе не облегчит участь ни себе, ни ей.

— Эмили, — тихо позвал он. — Я хотел кое о чем тебя спросить…

Она ни слова не проронила, лишь едва заметно повернула голову. Тони помолчал немного, ожидая ответа. Напрасно. Его неодолимо тянуло подойти к ней, схватить в объятия, поцелуями вырвать признание. Но что потом? И он заговорил, тщательно подбирая слова:

— Эми, расскажи мне, как это случилось? От чего умер твой ребенок?

Эмили дернулась, как от удара электрического тока. Она не была подготовлена к такому вступлению, думала, что предметом обсуждения станут их отношения, планы на будущее…

Что он о себе возомнил? По какому праву истязает ее, бередит незаживающую рану? Разве он еще не насладился вдосталь зрелищем ее унижения и боли? А теперь покушается на самую заповедную, неприкасаемую часть ее жизни…

Она повернулась на ватных ногах, на лице застыла холодная маска, но в голосе дрожали слезы.

— А ты как думаешь, что произошло?.. Я убила его, ты это можешь понять? Я его убила!

Услышав это горестное восклицание, Тони почувствовал, как волосы зашевелились у него на голове. Он вдруг отчетливо увидел, какой ценой далось Эмили решение, которое ни поддержать, ни раскритиковать было некому.

Как же снять с ее души этот камень? Она ведь сама была ребенком, чья вина заключалась лишь в неведении и беззащитности, а наказывает себя так сурово, точно заранее все рассчитала и спланировала и действительно совершила хладнокровное убийство.

— Эми, ты ни в чем не виновата, ты сама была еще малышкой и не могла оставить этого ребенка. Я догадываюсь, чего тебе стоило решиться прервать беременность, но…

Ее глаза загорелись ненавистью, нежные губы скривились в жесткой, недоброй усмешке.

— Но я все сделала правильно, это ты хочешь сказать? Естественно, ничего другого тебе и в голову не приходит. Истинно мужское чутье… — От ее истерического, напряженного смеха у Тони мороз пошел по коже. — Ну так вот: все обернулось совсем иначе. Мне не было предоставлено права выбора, жизнь… судьба распорядилась по своему усмотрению. Я постоянно твердила, что мне не нужен этот младенец и…

Тони смотрел на нее выжидающе, с тревогой, со страхом, и по выражению его лица Эмили поняла, что ему не ясен смысл ее слов.

— У меня был выкидыш, — с грубой откровенностью бросила она. — Я потеряла ребенка, потому что… он знал, что я его не люблю.

Слезы текли по ее щекам и жгли, словно расплавленный металл. Тони ожесточенно набросился на себя. Глупец! Как было не понять, что Эмили подразумевает под убийством. Ведь он любит ее больше всего на свете, а на поверку выясняется — он просто бесчувственный чурбан.

Ревность и неразборчивое в средствах честолюбие ослепили его, и в результате минули годы, прежде чем таким вот образом ему открылась правда. За это время можно было так много дать и получить друг от друга. Эмили пришла бы к нему, но, выходит, для него важнее было отомстить ей, а не пожертвовать ради нее своей гордыней.

Он должен был понять после того, как побывал у нее дома после злополучной вечеринки, если не раньше. “Последствия” — этим невзрачным словом он определил не поддающиеся описанию состояние и ощущения Эмили, которые круто изменили ее жизнь.

Спрашивается, о чьем благополучии он заботился, для кого задался целью разузнать об этих самых последствиях? Для нее, утверждало его сердце, для себя, насмехался разум. Он находился во власти предубеждения, вообразил, что она влюблена в Гарри, — и куда девалась его хваленая прозорливость? Он считал себя неплохим психологом и не разглядел, что Эмили боится и чего-то недоговаривает.

Тогда он ни о чьих чувствах, кроме своих собственных, не беспокоился, потому и не сумел обернуть все так, чтобы Эмили доверилась ему и приняла его помощь.

Эмили вполне могла бы сохранить ребенка, если бы пожелала, а он бы с радостью поддержал ее во всем — положил бы к ее ногам свою любовь и обеспечил материально, И, если бы она согласилась, женился на ней, любил бы одинаково ее и малыша. Вместо этого он предоставил ей выкарабкиваться самостоятельно и занялся своей драгоценной особой…

— Я погубила свое дитя, отказывая ему в любви, но… я, правда, хотела, чтобы этот ребеночек родился…

Больше Тони не мог выносить ее самоистязание. Он пересек пространство, разделяющее их, стиснул Эмили в объятиях, не обращая внимания на ее слабые попытки высвободиться. Он принялся гладить ее волосы, вынул платок и отер ей слезы, сопровождая каждый свой жест утешительными, ласковыми словами.

— В том, что с тобой случилось, виноват только я, — заключил Тони.

— Ты? — оцепенев от удивления, спросила Эмили.

Она перестала плакать, но все еще всхлипывала и вздрагивала всем телом, ослабевшая, опустошенная почти так же, как после выкидыша: ощущение такое, будто какое-то существо жило внутри тебя, а теперь — пустота. Только когда она потеряла ребенка, пустота заполнилась болью и многотонной тяжестью, а сейчас наступило облегчение.

Тони считает себя виноватым во всем… С чего это ему взбрело в голову?

— В тот день, когда я пришел к тебе домой… Я должен был увидеть…

— Тогда еще не было заметно. — Он покачал головой.

— Я не то имел в виду, Эми. Я хотел сказать…

— Что?

— Не бери в голову. Важно то, как ты переживала… взвалила всю вину на себя… Ты была совсем молоденькой и, возможно, физически не подготовленной к материнству.

Эмили печально улыбнулась: Тони повторяет диагноз, поставленный в больнице. Она не послушалась врача — тогда его непонятные слова казались раскатами грома, а его лицо и фигура плавали в густом, неощутимом тумане. Однако врачу не было резона лгать, он не завысил и не умалил меру ее ответственности, а просто выполнил свой долг.

От этого поздно пришедшего понимания скорбь не уменьшается… Зато наконец-то нашлось противоядие от адской смеси злобы, горечи и безнадежности, издавна отравлявшей душу Эмили, и воспоминания в истерзанной памяти сделались мягче и светлее.

Вызвано ли это тем, что раньше проявление ее чувств натыкалось на неодушевленные предметы, а сейчас свидетелем стал живой человек? Не потому ли воспоминания о ребенке терзали ее, что она держала их взаперти? А проговорив вслух, признала их право на существование?..