Любовь одна - Берристер Инга - Страница 29

— Я его тоже любила.

— Да, я знаю… Послушай, давай я все-таки приготовлю чай. Нам это не помешает, мне кажется.

Дороти собралась было сказать, что не нужно. Но тут внизу зазвонил телефон.

— Придется спуститься. Помнишь, наверное: дед так и не разрешил провести телефонную линию наверх.

Дороти еще долго смотрела на фарфоровые статуэтки, не решаясь открыть шкаф. Потом все-таки открыла и взяла первую попавшуюся фигурку. Но руки ее тряслись, пришлось поставить статуэтку на место, чтобы нечаянно не уронить и не разбить. Только сейчас Дороти поняла, как глубоко она переживает, попав в этот дом. Частично — из-за Дункана, частично — из-за воспоминаний о дедушке Джордже, которого очень любила и уважала.

Несмотря на разницу в возрасте, они с Джорджем были очень дружны. Понимали друг друга с полуслова. Дороти даже подозревала, что Джордж прекрасно знает, почему она уезжает из города, когда его навещает Дункан.

Словно в полусне Дороти вышла в коридор. Ей был знаком в этом доме каждый уголок. Рядом со спальней Джорджа располагалась ванная, а сразу за ней — комната Дункана, где тот жил… десять лет назад. Она прислушалась: Дункан все еще говорил по телефону. Дороти медленно подошла к двери его спальни. Дверь была приоткрыта. Она легонько толкнула ее и вошла.

Тут тоже практически ничего не изменилось. Дороти оглядела знакомые плакаты на стенах — не с девушками неглиже, а с картами звездных систем. В юности Дункан очень увлекался астрономией. Она улыбнулась, вспомнив, как мама в первый раз отпустила ее на ночь в дом Эшби-Кроссов. Дункан тогда показал ей лунное затмение. Она уснула у него на кровати, а утром он напоил ее какао с печеньем.

Дороти несмело шагнула к кровати. На постели больше не было покрывала с изображением фирмы «Харлей-Дэвидсон». Теперь кровать была застелена льняным бельем — чистым, но потускневшим от времени. Это было приданое еще прабабушки Дункана. Миссис Айзеке, которая долгое время служила у Джорджа горничной, постоянно жаловалась на то, что стирать и гладить это белье — сущий кошмар. После того, как миссис Айзеке ушла на пенсию и пришлось нанять новую горничную, Джордж был вынужден распорядиться отдавать белье в прачечную.

На простынях, наволочках и пододеяльниках красовались инициалы невесты. И это было ужасно трогательно. Кто сейчас так готовится к свадьбе?! Никто уже не покупает белье, которым потом будут пользоваться несколько поколений потомков. Да и зачем беспокоиться, если брак зачастую тускнеет столь же быстро, как краски на ярком фабричном белье?

На этой постели сейчас спит Дункан. Дороти представилось: его темные волосы на белоснежной подушке, его смуглая теплая кожа… Она даже не сразу сообразила, что стоит на коленях около кровати и водит рукой по белью — так, как если бы это и вправду была кожа Дункана. А потом… Потом у нее за спиной Дункан тихонечко произнес ее имя. Дороти вздрогнула и испуганно отдернула руку.

Она обернулась и увидела, что Дункан закрыл дверь спальни и привалился к ней спиной. Он не отрываясь смотрел на Дороти. Та вскочила на ноги и в панике бросилась к двери, как-то даже не подумав о том, что не сможет выйти — ведь Дункан загораживал ей дорогу. Она взялась за дверную ручку, но тут Дункан схватил ее в охапку и прижал к двери.

Наверное, он рассердился. Ведь Дороти без спросу вошла к нему в спальню, вторглась в его личную жизнь. Сейчас она все объяснит, извинится, и тогда он ее отпустит.

— Данк, пожалуйста… — начала было Дороти, но Дункан не дал ей договорить.

— «Данк, пожалуйста» — что? Пожалуйста, поцелуй меня? Дотронься до меня? Возьми меня?

Дороти стало дурно от унижения и стыда. Но когда она попыталась вырваться, руки Дункана скользнули вниз по ее спине. Он сцепил пальцы в замок, еще крепче прижал Дороти к двери и буквально навалился на нее всей мощью своего сильного тела.

Она подняла голову и приоткрыла губы — хотела попросить Дункана избавить ее от этой пытки. Но когда их взгляды встретились, Дункан наклонился к ней. До Дороти не сразу дошло, что он собирался сделать. А потом уже было поздно — его губы прижались к ее губам. Это был поцелуй, исполненный одновременно нежности и страсти, — такой поцелуй возможен лишь между давними любовниками. На него нельзя было не ответить, даже если бы Дороти нашла в себе силы оттолкнуть Дункана. Она сама потянулась к нему, ее губы возвращали его губам ту нежность, которую он ей дарил.

Дункан гладил ее по спине, его ласки были исполнены обжигающего огня. То был сон — невозможный, бредовый. Все, что сейчас происходило, не могло случиться на самом деле. И превосходило самые смелые фантазии Дороти.

Когда она нашла в себе силы открыть глаза, то увидела близко-близко серые глаза Дункана, потемневшие от страсти. Дороти никогда и не думала, что настанет минута, когда Дункан будет смотреть на нее так…

Он оторвался от ее губ, и Дороти протестующе застонала. Ей хотелось, чтобы он целовал ее вечно. Она безотчетно провела кончиком языка по своей верхней губе. И это послужило сигналом для Дункана, который еще плотнее прижал Дороти к двери. Его руки коснулись ее лица. Он держал ее голову так, чтобы она смотрела прямо ему в глаза. Дороти уже не могла, да и не пыталась побороть желание, которое сжигало все ее существо. Она обняла Дункана за шею, потом руки соскользнули вниз по его спине, будто исследуя тело любимого. Постепенно ее ласки становились все более бурными, она отвечала на ту страсть, что горела в его поцелуе.

Дороти осмелела настолько, что вытащила рубашку у него из брюк и вздрогнула от удовольствия, прикоснувшись к его обнаженной коже. Она провела рукой по его позвонкам, по его плечам, ощущая силу этого сильного тела, разгоряченного страстью. Но ей уже хотелось большего — узнать его запах, впитать в себя его вкус. Хотелось слиться с этим мужчиной в единое существо.

И в перерывах между поцелуями Дороти шептала Дункану об этом — горячечно, сбивчиво.

Слышала собственный голос и не верила, что говорит такое. Но она уже не владела собой. Ее тело будто плавилось в горниле обжигающего желания.

— Ты этого хочешь? Этого? — хрипло прошептал Дункан. Его руки скользнули Дороти под свитер. Он провел ладонью по ее груди, обтянутой шелком бюстгальтера. Дороти тихонечко застонала. Она так жаждала его ласки, что малейшее прикосновение его пальцев отозвалось во всем теле сладостной дрожью.

— Данк… прошу…

Его пальцы скользнули по ее соскам, и Дороти опять застонала. Она вся изогнулась, прижимаясь к нему, а потом чуть не закричала от обиды, когда Дункан убрал руки.

— Тише, все хорошо, все хорошо…

Эти слова он прошептал ей на ухо, будто хотел ее успокоить. Но Дороти сейчас было нужно совсем другое. Она продолжала прижиматься к Дункану, ища избавления от того нестерпимого, лихорадочного желания, которое горело в ней. Он начал снимать с нее свитер, она поняла это, только почувствовав, как прохладный ветерок коснулся ее разгоряченного тела. Дороти замерла и ждала, затаив дыхание, — ждала, когда он закончит и между ними уже не останется этой преграды. Правда, сам Дункан пока оставался одетым. И это было невыносимо. Будь у Дороти побольше смелости, она бы сама раздела его…

— Как ты прекрасна. Я еще тогда знал, что ты будешь невообразимо прекрасна.

Он произнес это, практически не отрывая губ от ее губ, раскрытых ему навстречу. Его дыхание было как шелк, как влажный мягкий шелк, если провести им по коже. Дункан наклонил голову и принялся покрывать поцелуями шею Дороти, ее ключицы…

Она вцепилась в его рубашку и дернула, обнажая ему грудь. Она хотела коснуться губами его кожи, целовать ее, провести по ней языком — так, чтобы в нем пробудилось желание, столь же сильное, как и то, которое он будил в ней.

Дороти не задумывалась о Сом, откуда к ней пришло это знание, этот чувственный опыт, это осознание своей женственной сексуальности. Она хотела, чтобы его тело было открыто для нее — для ее губ, для ее рук, для ее желания. Ее распаленная плоть томилась желанием и требовала, чтобы он тоже желал ее.