Возвращение в Ахен - Хаецкая Елена Владимировна - Страница 7

– Я из Ахена.

Несмотря на изоляцию, в которой жил народ Фарзоя, вождю кое-что было известно об обитателях побережья. Бросив взгляд на Золотого Лося, он сказал:

– Мне странно, что ты не лжешь. Но ведь жители Ахена – люди с белой кожей.

Как объяснить, не слишком уклоняясь от истины, но и не приближаясь к ней на опасно близкое расстояние, что маги его рода, торопясь вложить в него силу, попросту опоили его ею, как лекарством, и что это навсегда сожгло его кожу?

– Я был отравлен в детстве, – коротко сказал Синяка.

– Никогда не слыхал о подобных ядах, – заметил Фарзой, покосившись на Асантао, но колдунья стояла с бесстрастным лицом, скрестив руки на поясе.

– Кто твои родители? – спросил вождь.

– Я их не помню.

– Где же ты вырос, в таком случае?

– У добрых людей, – усмехнувшись при воспоминании о приюте для неполноценных детей, ответил Синяка.

В тот же миг Золотой Лось вспыхнул алым, как будто его облили кровью. Ложь была вопиющей, хотя на сей раз Синяка не собирался никого обманывать. Фарзой понял это и не стал ничего говорить. Он решил дать чужому человеку возможность исправить неловкие слова.

– Я вырос в приюте, – сказал Синяка, – у злого, жадного хозяина, которого ненавижу до сих пор, хотя он и не дал мне умереть от голода.

Алый свет, исходивший от небесного Лося, медленно угас. Фарзой кивнул, удовлетворенный.

– Чем ты занимаешься?

Отчаянно косясь на Лося, Синяка очень осторожно ответил:

– Бродяжничаю…

Это было правдой, хотя и не полной. Но, к счастью, даже Хорсу не уследить за каждым, кто недоговаривает, – правильно говорил Мела, у бога только один глаз.

– Кто твоя тень?

– Великан, только небольшой. Он давно уже не людоед.

– Почему он следует за тобой?

– Мне его подарили.

На этот раз вождь позволил себе выразительно поднять бровь, однако комментировать синякины слова не стал. Вместо этого он поднялся, выпрямившись во весь рост. Котел глухо загудел под звериной шкурой, когда вождь резко ударил по нему ногой.

– Ты бродяга без роду и племени, – спокойно сказал Фарзой. Он не собирался никого оскорблять и просто, подводя итоги, называл вещи своими именами. – Ты не похож на людей внешним обликом. Ты неграмотен и безоружен. Для нашего народа ты бесполезен. Ты высокий, твоя тень – великан, вы будете много есть. Я хочу, чтобы вы ушли.

Он прав, подумал Синяка. Если люди Ахена не признавали в нем полноценного человека, если добрые и веселые братья из Ордена Закуски не захотели делить с ним свою жизнь, то почему его должен принимать маленький болотный народец? Синяка наклонил голову, чувствуя странную горечь.

Неожиданно у него вырвалось:

– Позволь хотя бы моему великану залечить свою рану!

– Нет, – сказал Фарзой.

Синяка взглянул на воинов, но они стояли неподвижно. Он вздрогнул, услышав из-за своего плеча голос:

– Позволь ему остаться, Фарзой.

Все глаза обратились в сторону колдуньи. Что-то в том, как она смотрела, заставило вождя насторожиться. Асантао редко вмешивалась в дела племени. Чаще она выполняла просьбы и поручения вождя: заклинала погоду, подбирала удачные дни для сражений, искала пропажи, лечила раненых. Но сейчас она, похоже, решила настоять на своем.

Фарзой задумался. Он понимал, что варахнунт вряд ли станет объяснять, почему она это делает. Что-то открылось ей, и она считает, что чужаков лучше оставить в племени.

Фарзой кивнул.

– Ты видишь, Асантао, – сказал он, и это было признанием ее правоты.

Мела недоверчиво смотрел на костер. Дрова почти все уже прогорели, но пламя весело трещало, не думая угасать. Молодому воину не нравились все эти колдовские трюки, и присутствие огненного духа его настораживало.

– Не смотри ты на нее зверем, – сказал брату Аэйт, с хрустом грызя птичье крылышко.

Несмотря на то, что в число магических талисманов, висевших у входа в дом Асантао, входили две ложки, племя давно уже забыло, что это такое. Морасты ели руками, изредка помогая себе ножом.

– На кого? – огрызнулся Мела.

– На саламандру, – легко пояснил младший брат и выплюнул кость. – Она сытая и в хорошем настроении.

– Тебе что-то показалось, Аэйт, – ответил Мела недовольно.

Младший брат фыркнул, забрызгав подбородок утиным жиром.

Синяке нравились братья. С тех пор, как благодаря заступничеству Асантао они с великаном остались в поселке, не было дня, чтобы Аэйт не забежал к ним поболтать. Великана он недолюбливал, не в силах побороть неприязни к его огромным размерам, а на Синяку смотрел добродушно и чуть снисходительно. Смуглый синеглазый чужеземец вызывал у него любопытство. Иногда вместе с Аэйтом приходил и Мела.

Великан сидел поодаль от костра, но Синяке было хорошо слышно, как он громко чавкает в темноте. Рана на его руке зажила, но Пузан злобствовал всякий раз, как видел Мелу. О чем думал при этих встречах беловолосый воин, сказать было трудно. Может быть, он полагал, что великан – пустое место, и его чувства не стоят того, чтобы над ними задумываться? Ведь за Пузана отвечает Синяка.

Хотя, с другой стороны, Аэйт, тоже тень, ни в коей мере пустым местом не считался. Для этого парнишка слишком наблюдателен, подумал Синяка. Аэйт выделялся своей проницательностью даже среди морастов. Ему бы стать ясновидящим, как Асантао.

Но когда Синяка высказал это вслух, Мела рассердился.

– Или одно, или другое, запомни. Если ты воин, ничто не должно отвлекать тебя от войны. Если ты варахнунт, твое оружие – второе зрение и магия. Аэйт, может быть, и любопытен, как сорока. Но боюсь, что любопытство его праздное.

– Ты верно говоришь, – нехотя сказал Аэйт и помрачнел.

Братья переглянулись, словно разом вспомнили о чем-то. За спиной Синяки великан растянулся на траве и принялся ковырять пальцем в зубах.

– А почему ты не хочешь заняться магией? – спросил Синяка.

– Колдовство – женская работа, – ответил Аэйт. – Я хочу сражаться.

Мела смотрел на него грустно. Младший брат вытер ладонью рот и начал разливать по чашкам крепкий черный травяной отвар, подав сперва брату, затем Синяке. Помедлив, сунув дымящуюся чашку под нос Пузану. Пузан отпил, обжегся и принялся на все лады бранить Аэйта.

Мела все еще думал о своем.

– Если ты хочешь сражаться, Аэйт, тебе лучше забыть все эти глупости.

Аэйт легкомысленно пожал плечами.

– Я всего лишь тень, – отозвался он. – Кому какое дело?

Синяка осторожно тронул Мелу за плечо.

– За что ты так сердишься на него, Мела?

Мгновение Мела разглядывал Синяку хмурыми светлыми глазами, словно спрашивая, можно ли доверять этому бродяге, у которого и имени-то человеческого нет. Аэйт тоже стал серьезным.

– Скажи ему, Мела, – прошептал он с тяжелым вздохом. – Ладно уж… Вдруг он знает, что теперь делать…

Синяка догадался, что речь идет об очередном проступке младшего брата. Наверняка он сознался в этом только Меле, а Фарзою ничего еще не известно. И Асантао тоже не знает, понял вдруг Синяка, потому что иначе Мела не стал бы секретничать с ним.

– Может быть, ты сумеешь помочь, Синяка, – сказал Мела тихо. – Я не решаюсь здесь ни у кого просить совета, потому что не хочу, чтобы моего брата все-таки изгнали.

Аэйт смущенно улыбнулся.

– Что он натворил? – спросил Синяка. Ему неожиданно показалось, что дело серьезное.

Мела сильно взял брата за левую руку и повернул ее к Синяке раскрытой ладонью. Три черных надреза скрещивались посреди ладони. Синяка осторожно провел по ним пальцем.

– Что это?

– У него спроси, – сказал Мела, отпуская руку Аэйта. – А ты что молчишь?

– Это ктенонт, – сказал Аэйт. – Разрыв-трава. Я нашел ее и врезал в ладонь. Теперь все замки, все оковы мне нипочем. Одно прикосновение – и металл разлетается в пыль!

Мела обхватил голову руками, посидел так неподвижно, а потом мрачно произнес:

– И как вытравить ее из ладони, я не знаю.