О ловкости и ее развитии - Бернштейн Николай Александрович - Страница 70

Главное зерно ловкости

Теперь мы подходим вплотную к анализу того решающего свойства ловкости, которое нашло свое выражение в нашем вступительном определении: свойства находчивости. Нет спора: движение может быть безукоризненно правильным и точным, может приводить к результату быстро и рационально, но если это движение не сумело подвернуться, начаться и окончиться в ту самую минуту, когда жизнь потребовала его, цена ему не выше, чем дождю, пролившемуся над морем.

Что практически значат слова нашего вводного определения: «найти выход из любого положения», «двигательно найтись при любых обстоятельствах»? Эти выражения вводят нас в обширную область явлений, связанных с построением движений и с двигательной координацией.

Прежде всего в этом свойстве находчивости нельзя не усмотреть пассивную и активную стороны: сторону стойкости к внешним изменениям и неожиданностям, не зависящим от нас, и сторону нашего собственного, деятельного вмешательства во все происходящее.

Пассивную сторону мы назовем для дальнейшего устойчивостью или стабильностью движений (мы уже встречались с термином «стабилизация» в очерке VI). Эта сторона находчивости помогает нам выполнять движения, осуществлять решения требуемых двигательных задач, несмотря на внешние, сбивающие воздействия. С ее помощью нам удается при всех внешних изменениях и внезапностях находить такие приспособительные переключения, которые спасают наш двигательный процесс от разрушения и деавтоматизации, а решение задачи — от срыва. Эту сторону можно было бы назвать двигательной изворотливостью.

Там, где исполнитель движения не только приспособительно откликается на изменения, которые приходят извне, но и сам вносит изменения в ход своих движений, в успешное искание наилучших результатов, там на первый план выступает активная, деятельная сторона находчивости. Ей пристало название; инициативности движений. Обе эти стороны составляют, можно смело сказать это, самое основное зерно двигательной ловкости.

Разбирая в очерке VI последовательные фазы построения навыка, мы коснулись выработки стабильности движений, так сказать, их сбивоупорности, только в той мере, в какой это было необходимо для представления о всем ходе выработки навыка в целом. Здесь нужно будет всмотреться внимательнее: какими средствами обеспечивается эта стабильность? Какие ресурсы состоят «на вооружении» у центральной нервной системы для застрахования движений от сбоя?

У фонового уровня В обеспечение стабильности неразрывно связано с другой фазой — стандартизацией движений. Его путь для борьбы со сбиваемостью в основном один: используя все богатство своей проприоцептивной, мышечно-суставной информации, вести движение по единообразной, динамически устойчивой схеме. Этот искусный и лукавый дипломат не воюет с реактивными и внешними сбивающими силами. Он заключает с ними тонко расчетливый союз: реактивные (а частично и внешние) силы берут на себя обязательство самим охранять движение от сбоев и пасти его, как собаки стадо, заменяя собою сенсорные коррекции; уровень В обязуется в ответ не нарушать стандарта своих движений и твердо придерживаться их договорных границ.

Этот уровень и лишен практически какой-либо ощутимой переключаемости и инициативы.

Переключаемость и пластичность родились вместе с корою большого мозга — это мы видели еще в очерке III. Уровень пространства (С), в особенности уровень действий (D), широко используют это свойство во всей текущей повседневности своих отправлений, но сильнее всего заостряется в их руках это оружие там, где оно возглавляется ловкостью.

В распоряжении уровня пространства есть два главных вида переключаемости, которыми он владеет с одинаковым совершенством и маневренностью. Их можно назвать переключаемостью по приему и переключаемостью по органу. Оба эти вида обеспечены, в сущности, одним и тем же фактом, которому мы дали название пространственного поля. Уровню мышечно-суставных увязок (В) трудно маневрировать с заменами движений и особенно с подстановками одного рабочего органа на место другого именно потому, что все его коррекции прочно и привычно привязаны к самому исполнительному органу. Все те обильные потоки ощущений, которые плывут к его мозговым центрам, доносят этим центрам о поведении тех или иных мышц, о положениях одних или других суставов, о реактивных силах, возникающих в том или другом центре тяжести звена тела, и т. п. Все это совершенно неотрывно от исполнительного органа.

Коррекции уровня пространства — совсем иного сорта. Правда, и в построении пространственного поля участвуют сигналы проприоцептивного и осязательного качества, но они поставлены здесь нести совершенно другую службу. Верховодит и задает тон в построении пространственного поля нормального человека — зрение, для которого все видимые органы своего тела в большой степени равнозначны. Пространственное поле, как мы уже и видели, — это упорядоченное, расстилающееся перед нами пространство, в котором мы можем и умеем достигнуть каждой видимой или памятной нам точки. По какому пути мы придем в эту точку, каким двигательным приемом доберемся до нее, какая или какие из конечностей возьмут на себя роль рикш для доставки нас в эту точку — все это вопросы для уровня пространства второстепенные и очень легко решимые. Отсюда и проистекает его переключаемость.

Если мальчику, распираемому избытком сил, требуется перекрыть расстояние в сотню метров, он часть их прошагает, часть пробежит вприскочку, часть, может быть, пройдет колесом или на руках. Та же сотня метров в горных или полярных условиях вызовет у путника к жизни локомоции и ходьбы, и бега, и ползания, и лазанья, и висения.

Не труднее для уровня пространства и переключение рабочего органа, откуда объясняется, в частности, свойственный ему уже упоминавшийся раньше перенос навыка с органа на орган. Легкоатлеты наблюдали, например, что если приостановить тренировку навыка, выработанного для правой руки, и некоторое время упражнять в этом же навыке одну только левую руку (так сказать, перейти на зеркально обращенное выполнение движения), то после этого обнаруживается заметный скачок к улучшению в движениях не упражнявшейся это время правой руки. Так бывает с движениями метания; такое же временное «зеркальное обращение» движения хорошо отражается и на технике прыжка с шестом.

Переключаемость движений как по приему, так и по органу представляет собою могучее средство для охраны движений от сбивания, т. е. для того, что мы назвали выше свойством двигательной изворотливости. Уровень действий добавляет со своей стороны к этим видам переключаемости еще переключаемость: а) двигательного состава цепи и б) орудия действования.

Есть, однако, один разряд движений, по отношению к которым необходимы другие меры для защиты их от срыва решаемой ими задачи. Как это часто бывает, тот путь, которым исключительно и избирательно пользуется мозг по отношению к этим движениям, не забрасывается хозяйственною в своих привычках нервною системой и по отношению ко всяким другим видам движений, и, уяснив себе главные особенности этого способа координирования, мы уже легко обнаружим его заметное участие в управлении любыми движениями.

Возьмем для примера движение метания копья в цель или движение биллиардного удара. Оба эти движения очень кратко-временны, почти одномоментны. Главное же в них то, что когда копье уже выпущено из руки или когда удар уже нанесен по шару, то больше никакими коррекциями, разумеется, нельзя ничего изменить в их движениях. Есть, правда, страстные игроки, которые и кряхтят, и тянутся через бильярд, и манят катящийся шар пальцем, но и они не очень верят в пользу всего этого, а только уступают тому же самому инстинкту, который побуждает всех болельщиков на стадионе непроизвольно поднимать ногу в тот момент, когда прыгун переходит через планку. Во всех таких одномоментных движениях метания или ударного толчка все, что необходимо внести в них по части коррекций, надо успеть сделать до вылета, т. е. тогда, когда движение предмета еще, в сущности, не началось, и не видно, как оно пойдет. Здесь все коррекции приходится строить на предугадывании.