Франклин Рузвельт. Человек и политик (с иллюстрациями) - Бернс Джеймс Макгрегор - Страница 9

Некоторые сообщения об этих тревогах доставлялись самолетами морской авиации президенту, находившемуся на расстоянии тысячи миль южнее. Затем, когда «Тускалуса» бросил якорь под палящим солнцем у побережья Антигуа, поступило то отчаянное письмо от Черчилля.

«Некоторое время я не представлял, что он думает по этому поводу, если вообще что-нибудь думает, — рассказывал Гопкинс позднее. — Но затем мне показалось, что он „заправляется горючим“, как всегда поступал, когда на первый взгляд отдыхал или беззаботно проводил время. Поэтому я не задавал ему никаких вопросов. Вечером он неожиданно изложил программу в целом. Казалось, он не имел четкого представления о ее осуществлении на законном основании, но в душе не сомневался, что найдет подходящий способ для этого».

«Программа в целом» представляла собой ленд-лиз — простое уведомление, что Соединенные Штаты отправят Англии бесплатно снаряжение, стоимость которого должна быть возмещена не долларами, но каким-либо иным способом после окончания войны.

Это не импровизация или фокус с вытаскиванием кролика из президентской шляпы. Письмо Черчилля подействовало как катализатор. Некоторое время назад в Вашингтоне побывала делегация британских специалистов, чтобы заключить контракты на постройку боевых кораблей в Соединенных Штатах. Несколько недель, а возможно, и месяцев президент обдумывал идею строительства кораблей и сдачи их в аренду англичанам на длительное пользование. Почему бы не распространить эту схему на пушки и другое военное снаряжение? Однако это внешнее расширение диапазона поставок представляло собой значительное усложнение и изменение формулы. Не было оснований ожидать, что Англия возвратит после войны тысячи самолетов и танков, но, даже если и так, США вряд ли найдут их пригодными для использования. Чиновники из Комиссии по морскому флоту возражали даже против сдачи в аренду кораблей на том основании, что США не будут нуждаться после войны в таком большом флоте и окажутся обременены огромным количеством бесполезных судов. Если это верно в отношении судов, то вдвойне — в отношении танков и артиллерии. Но Рузвельт повел дело так ловко и изобретательно, что долгое время его критики выдвигали разные мелочные возражения и ни одного существенного.

Со своей формулой наготове, отдохнувший и деятельный после поездки, президент вернулся 16 декабря в Вашингтон и провел серию совещаний со своими обеспокоенными советниками. Очередные две недели ознаменовали один из самых важных периодов президентства Рузвельта. Лисьи повадки отброшены — теперь он выступал в роли льва.

В качестве одного из сюрпризов, на которые президент был падок, он изложил свой проект на пресс-конференции. И хотя с самого начала предупредил, что не ожидается «каких-либо новостей», репортеры почувствовали возможность сенсации по его внешнему виду — по вздернутому вверх мундштуку, бегающему взгляду, надутым щекам и шутливому тону. Начало не предвещало ничего необычного. Рузвельт зачитал текст выступления, содержащего «пустячные», как он выразился, вещи о финансах. Суть их состояла в том, что «на протяжении истории ни одна крупная война не выигрывалась и не проигрывалась из-за недостатка денег». Он не без юмора вспомнил встречу в начале Первой мировой войны в «Бар Харбор экспресс» своих приятелей из банковских и брокерских кругов, которые утверждали, что война не продлится и шести месяцев, поскольку банкиры ее остановят. Некоторые «ограниченные люди» ведут теперь разговоры об аннулировании Закона о нейтралитете и Закона Джонсона о кредитах Англии.

Это «банальные вещи». Другие говорят о поставках оружия, самолетов и артиллерийских орудий англичанам в качестве дара. Это тоже «банально». Самая лучшая идея, если рассуждать о собственной выгоде с позиции американца, выражающейся в принципе «ничего даром», — создавать производственные мощности и затем «либо сдавать в аренду, либо продавать продукцию под заклад» представителям другой стороны.

— Что я хочу сделать сейчас — это уничтожить суеверное отношение к доллару. Для многих здесь в этих словах содержится кое-что абсолютно новое. Я хочу избавиться от глупого, дурацкого суеверия.

Ладно, позвольте мне привести пример. Положим, дом моего соседа загорелся, а у меня есть садовый шланг длиной четыреста или пятьсот футов. Если сосед возьмет мой садовый шланг и присоединит его к своей водопроводной трубе, я смогу помочь ему потушить пожар. Но что мне надо делать? Я не говорю соседу, перед тем как он возьмет шланг, что эта штука стоила мне пятнадцать долларов и ты должен заплатить мне за нее пятнадцать долларов. В чем суть нашей сделки? Я не хочу пятнадцать долларов, но хочу, чтобы мне возвратили шланг, когда пожар будет потушен, так ведь? Если он потушит пожар без всякого ущерба для шланга, то после тушения возвращает мне его с выражением благодарности. Если же сосед испортит шланг, пусть купит мне новый.

Журналисты наседали на президента:

— Означает ли это конвоирование судов?

— Нет.

— Нужно ли изменить Закон о нейтралитете?

— Разумеется.

— Нужно ли одобрение конгресса?

— Да.

— Означают ли такие меры, что усилится опасность быть вовлеченными в войну по сравнению с существующей ситуацией?

— Нет, конечно нет.

Никто не спрашивал президента, какая будет выгода от возмещения убытков «каким-то образом» после войны и, следовательно, почему его проект не предусматривает передачи военного снаряжения в качестве дара.

Теперь Берлин не мог оставаться спокойным. Опасаясь, что Рузвельт передаст англичанам немецкие суда в американских портах общим водоизмещением 70 тысяч тонн, а боевыми кораблями США начнут эскортироваться грузовые суда, представитель Вильгельмштрассе заявил, что проведение Рузвельтом политики «булавочных уколов, вызовов, оскорблений и моральной агрессии» неприемлемо.

Но пик ажиотажа вокруг инициативы Рузвельта пришелся на более поздний период. Вечером 29 декабря его прикатили в инвалидном кресле в зал дипломатических приемов и оставили перед гладким столом, заставленным микрофонами с логотипами информационных корпораций — Эн-би-си, Си-би-эс, Эм-би-си. В маленьком, душном зале вокруг него теснились небольшие группы людей: Корделл Халл и другие члены администрации, Сара Рузвельт, Кларк Гейбл с женой, Кэрол Ломбард. Президент, в пенсне и с галстуком-бабочкой, выглядел серьезным, но раскованным.

— Это не разговор у камелька о войне, — начал он ровным, звучным голосом. — Это разговор о национальной безопасности. Потому что основная цель вашего президента состоит в том, чтобы уберечь сейчас вас, а позднее — ваших детей и еще позднее — ваших внуков от войны до последней капли крови за сохранение независимости Америки и всего того, что заключает в себе независимость для вас, меня и наших близких...

Никогда прежде со времени событий, связанных с Джеймстауном и Плимут-Роком, американская цивилизация не подвергалась такой опасности, как сейчас...

Нацистские хозяева Германии ясно дали понять, что намерены господствовать над жизнью и мыслями населения не только собственной страны, но поработить всю Европу и затем использовать ресурсы Европы для установления своего господства над остальным миром.

Рузвельт процитировал заявление Гитлера трехнедельной давности: «Существует два мира, противостоящих друг другу».

— Другими словами, страны «Оси» не только допускают, но провозглашают, что не может быть какого-либо примирения между их и нашей философией правления.

Затем президент проследил хронологию нацистской агрессии и попытки нацистов оправдать ее «различными лицемерными ухищрениями». Он бросил упрек американцам, занимающим высокие посты, что они «в большинстве случаев бессознательно» помогают иностранным агентам.

— Опыт последних двух лет убедительно показал, что ни одна страна не способна умиротворить нацистов. Ни один человек не способен превратить тигра в котенка, гладя его по шерсти... Американские миротворцы... уверяют вас, что страны «Оси» все равно победят; что можно избежать кровопролития; что Соединенные Штаты могут использовать свое влияние и продиктовать мир, а также извлечь из нынешней ситуации больше пользы, чем извлекаем мы.