Франклин Рузвельт. Человек и политик (с иллюстрациями) - Бернс Джеймс Макгрегор - Страница 68

Помочь Китаю выстоять — стержень плана союзников. В дни Пёрл-Харбора Чунцин явился фактором как созидания, так и раскола Объединенных Наций. Черчилль признавался в Вашингтоне, что преувеличивал, кажется, значение Китая. Рузвельт, по его мнению, считал боевой потенциал Китая равным английскому и даже русскому. Черчилль предупреждал Рузвельта, что в США преувеличивают потенциальный вклад Китая в мировую войну. Президент энергично возражал против этого, вспоминал позднее Черчилль. Что случится, спрашивал он британского премьера, если 500 миллионов китайцев пойдут по тому же пути, что и Япония, и приобретут современное вооружение? Черчилль ответил, что его больше беспокоит нынешняя война. Заверил Рузвельта, что «конечно же будет всегда доброжелателен и корректен в отношении китайского народа», который вызывает у него «как раса восхищение и симпатию», но все же оставался при своей точке зрения. Если выразить в одном слове урок, который он вынес из Соединенных Штатов, говорил Черчилль позднее, то это слово — «Китай».

Стали ухудшаться взаимоотношения китайцев с англичанами и в сфере военного взаимодействия. Сразу после Пёрл-Харбора Чан великодушно предложил использовать все китайские ресурсы в интересах общего дела. Его насторожило, что англичане даже в самый опасный период относились к его предложению сдержанно. Уэвелл согласился взять под свое командование только две китайские дивизии для защиты Бирмы, что означало также защиту Бирманской дороги — единственного сохранявшегося пути снабжения Чунцина. Чан опасался также, что в своем предубеждении англичане станут присваивать себе помощь, обещанную Китаю. Но Уэвелл предпочитал защищать Бирму войсками империи, отчасти потому, что сами бирманцы, как он полагал, боялись присутствия в своей стране китайских войск.

— Мне известно о сентиментальном отношении американцев к китайцам, — добавил Уэвелл жестко, — но демократии более склонны полагаться на сердце, чем на разум, а долг генерала состоит или должен состоять в том, чтобы планировать при помощи головы.

В конце января внимание американцев захватил Лусон. Чувства людей, участвовавших в боях в джунглях, могли сравниться лишь с отчаянием высшего военного руководства в Вашингтоне, не способного им помочь, и с драмой людей, попавших в огромную западню, из которой не в состоянии выбраться.

Более подходящего героя драмы едва ли можно выдумать. К 1942 году Дуглас Макартур имел послужной список, распространявшийся на крупнейшие военные события первой половины века, и сделал необычную военную карьеру. Наблюдатель при японской армии в Русско-японскую войну; адъютант президента Теодора Рузвельта; помощник военного министра Ньютона Д. Бейкера; офицер инженерных войск во время экспедиции в Веракрус; начальник штаба 42-й дивизии («Рэйнбоу»); директор Уэст-Пойнта в возрасте 39 лет; на третьем году первого президентства Франклина Рузвельта стал фельдмаршалом армии Филиппин; снова призван в действующую армию в 1941 году.

Макартур и Рузвельт долгое время поддерживали приятельские, настороженные и сдержанные отношения двух бывалых лидеров, которые усматривали друг в друге нечто от примадонны, конкурента и эксперта в своем деле. Теперь их отношения определялись динамикой войны. Во время войны верхний эшелон командования склонен проявлять великодушие и снисходительность к эшелону рангом ниже, который ближе к опасности и героизму и более требователен и критичен к верхнему эшелону. Так обстояло дело на Филиппинах, но оно обострилось особыми условиями. Макартур полюбил Филиппины как вторую родину. Долгое время он личный друг, а также подчиненный Мануэля Кесона, первого президента Филиппинского содружества и лидера длительной борьбы за независимость. Оба считали, что Вашингтон держит на голодном пайке дальневосточное и тихоокеанское командование войск и, в частности, уделяет мало внимания обороне Филиппин. Оба рассматривали Филиппинский архипелаг как бастион в юго-западной части Тихого океана.

Макартур разработал план наилучшего использования своих ограниченных вооруженных сил. В то время как гигантские клещи японцев сомкнулись у Манилы с севера и юга, он объявил столицу открытым городом; искусно совершив рискованный двойной маневр, уклонился от прямого столкновения с превосходящими силами противника и отступил на Батаанский полуостров. Теперь Хомма был вынужден осадить Батаан. С ограниченными силами, поскольку имперское командование считало захват Филиппин второстепенной задачей, японский генерал шесть дней преследовал невидимого противника в лице американцев и филиппинцев в северной части полуострова. Воспользовавшись удобным случаем, он оттеснил войска Макартура к узкой части полуострова; но теперь главные враги противоборствующих сторон — малярия, авитаминоз, дизентерия и нарастающая усталость. Хомма понял, что придется запросить у Токио подкреплений.

Основной задачей Макартура стало заручиться поддержкой Вашингтона. Он собрал свои войска, пообещав, что помощь идет. Послание президента от 28 декабря подбодрило защитников Лусона. «Нью-Йорк таймс» сообщала о большем: «Помощь обещана, — президент обязуется помочь». Даже в январе Макартур заверял свои войска, что «тысячи солдат и сотни самолетов» спешат к ним на помощь. Но ожидавшееся изобилие поставок оказалось на деле каплей в море. Осажденному генералу приходилось иметь дело не только с Вашингтоном, но также с азиатским флотом США под командованием адмирала Томаса С. Харта. Макартур просил его использовать свой небольшой флот для прикрытия пути снабжения среди длинной череды островов и даже для поставок осажденным самолетов и продовольствия. Харт же, располагая горсткой «довольно потрепанных» кораблей, без достаточного авиационного прикрытия и оценивая по-новому ударную мощь японцев, не хотел рисковать своими основными силами. Он согласился только помочь осажденным своим внушительным подводным флотом, но этого оказалось недостаточно. Для облегчения положения войск, вокруг которых затягивалась петля блокады, наняли коммерческие суда, но прорвались к осажденным только 3 небольших корабля.

Макартур настойчиво добивался проведения более агрессивной стратегии в юго-западной части Тихого океана. «Японцы ведут мощное наступление на юг широким фронтом, — радировал он Маршаллу 4 февраля, — а союзники пытаются остановить их, просто выстраивая перед ними войска». Такой метод терпел неудачи в прошлых войнах и будет «фатальной ошибкой союзных демократий». Противнику можно нанести поражение, только вступив с ним в ближний бой, а это означает удары ВМС по его 2000-мильным, слабо защищенным коммуникациям. Угроза с моря немедленно ослабит его продвижение на юг. «Я утверждаю без колебаний, что, если этого не сделать, план, которому мы сейчас следуем, основанный на создании превосходства в воздухе, в юго-западной части Тихого океана, провалится, война продлится неопределенное время и конечный ее результат окажется под вопросом. Осторожные рекомендации, исходящие из теории „безопасность прежде всего“, не принесут успеха в борьбе с таким агрессивным и дерзким противником, как Япония...» С аналогичным предупреждением выступил верховный комиссар Соединенных Штатов в Содружестве Фрэнсис Сэйр.

Отчасти пессимизм Макартура объясняется опасением, что его призывы и предложения не доходят до «верховной власти». Маршалл заверил его: нет, это не так.

Главнокомандующий на самом деле внимательно следил за ситуацией с войсками Макартура и стремился помочь генералу. Но Макартур и военное ведомство с самого начала разделяли разные оценки перспектив и интересов. Макартур воспринимал — или делал вид, что воспринимает, — решение Симпсона и Маршалла оказать ему срочную помощь и продемонстрировать лояльность к филиппинцам, прежде всего остановить продвижение противника, как готовность взять на себя серьезное обязательство в отношении Филиппин. Фактически Маршалл и Эйзенхауэр не намеревались взять на себя такое стратегическое обязательство. Наоборот, оценив мощь японского наступления на Лусоне, потери флота в Пёрл-Харборе и разящие удары японской авиации по военным и грузовым кораблям союзников, они приготовились эвакуировать американские силы из архипелага.