Франклин Рузвельт. Человек и политик (с иллюстрациями) - Бернс Джеймс Макгрегор - Страница 6

Глава нацистского МИДа Иоахим фон Риббентроп не стал терять времени и прямо поставил перед гостем кардинальный вопрос. Англия побита, заявил он резко, и скоро будет запрашивать мира. Черчилль, разумеется, зависит от американской помощи, но «вступление США в войну ничего не значит для Германии». Берлин не допустит больше высадки англосаксов на европейский континент. Пока Молотов слушал с бесстрастным выражением лица, Риббентроп запустил пробный шар. Британская империя должна быть расчленена. «Все смотрят на юг»: Германия — на свои бывшие колонии в Центральной Африке; Италия — на средиземноморское побережье Африки; Япония — на Юго-Восточную Азию и западную часть Тихоокеанского региона. А Россия? Не хотела бы Москва получить доступ в открытые моря через Дарданеллы? Молотов хранил молчание, прерываемое лишь просьбами уточнить сказанное. Его буквальное восприятие темы разговора бесило Риббентропа.

Столь же сдержанным и молчаливым оставался в тот же день Молотов во время встречи с Гитлером. В ходе беседы фюрер блуждал по поверхности карты мира, расчленяя сложившиеся государства. С Англией покончено. США не будут представлять угрозы еще несколько десятилетий — «не в 1945 году, ну разве что в начале 70-х или 80-х годов». Молотов терпеливо ожидал конца словоизвержений Гитлера и затем снова просил уточнений. Его вопросы были настойчивы и беспощадны. Что же означает «новый порядок»? Какая роль отводится в нем СССР? Как будут обеспечены интересы Москвы в Турции и на Балканах? «Вопросы так и сыпались на Гитлера, — вспоминал позднее его переводчик. — На моей памяти ни один дипломат не говорил с ним в подобной манере».

Гитлер едва сдерживался в присутствии этого хладнокровного большевика в старомодном пенсне, торчащем над выпуклым лбом, задававшего свои колкие вопросы. Фюрер решил отложить переговоры, поскольку возможен воздушный налет. На следующий день беседа протекала более напряженно. Собеседники толклись вокруг одних и тех же вопросов: Финляндия, Балтика, Балканы, Турция. Напрасно Гитлер пытался отвлечь внимание Молотова от Европы на юг туманными намеками о выгодах на «чисто азиатской территории к югу», видимо Индии. После полудня переговоры превратились в череду мелочных споров.

Фюрер отступил: снова отправил Молотова к Риббентропу, которому в соответствии с нормами дипломатической вежливости предстояло принять участие в банкете в посольстве России. Уинстон Черчилль за неимением приглашения на торжество послал свои приветствия в форме бомбардировок Королевских ВВС. Риббентроп как раз собирался ответить на тост Молотова, когда завыли сирены воздушной тревоги и гости спешно удалились из банкетного зала. Нацистский министр сопровождал Молотова в бомбоубежище, где предпринял еще одну попытку убедить его воспользоваться последним шансом в дележе мира нацистами. Снова и снова под разрывы бомб наверху Риббентроп уверял русского дипломата, что Британия сокрушена.

— Если это так, — отвечал Молотов, — то почему мы сидим в этом бомбоубежище и чьи бомбы падают сверху?

Разочарованный фюрер все еще не принял окончательного решения о нападении на Россию. Он распорядился, чтобы планирование операций и подготовка к войне на Востоке продолжались, но на время держал открытыми другие альтернативы пугающей перспективе второго фронта.

В декабре он выступил с пропагандистской речью, имея цель настроить трудящихся мира против плутократов Великобритании и Америки. Стоя на подиуме завода «Рейнметалл-Борсиг» в Берлине, со сверкающим сталью артиллерийским орудием в качестве фона, Гитлер провозгласил: ставки теперь выше, чем судьба одной нации.

— Скорее идет война двух противоположных миров.

Англия, говорил он, завладела 16 миллионами квадратных миль земной поверхности.

— Всю свою жизнь я был лишенцем. Дома я был лишенцем. — Он пришел в возбуждение, обличая капиталистов мира, контролируемые ими прессу и политические партии. — Если все в этом мире указывает на то, что золото противостоит труду, капитализм — простым людям, а реакция — прогрессу человечества, тогда труд, простые люди и прогресс победят. Их врагам не поможет даже поддержка еврейской расы...

Кем я был до большой войны? Безвестным, безымянным индивидом. Кем я стал в ходе войны? Совершенно неприметным, обыкновенным солдатом. Я не несу ответственность за большую войну. Кто такие сегодняшние правители Британии? Это те самые люди, которые жаждали большой войны, это тот самый Черчилль — самый злостный агитатор среди них во время большой войны...

Гитлер говорил уже более часа. Он углублялся в историю и перемещался по карте мира, не упоминая ни единым словом ни Америки, ни России. Он обрисовал «новый порядок», каким себе его представлял: новое устройство мира, восстановление из руин, господство труда над капитализмом. Великий германский рейх, о котором мечтали великие поэты...

— Скажи мне кто-нибудь: «Все это просто фантазии, всего лишь видения, — я отвечу, что когда в девятнадцатом году начал свой путь безвестным, безымянным солдатом, то строил свои надежды на будущее на самой буйной игре воображения. И все же эти надежды сбылись...

Официальная Япония избрала позицию притворного равнодушия к переизбранию Рузвельта. Проявлять враждебность позволялось только на неофициальном уровне. Теперь президент должен переориентировать свою политику на Дальнем Востоке, заявил представитель японского МИДа. Курс США в этом регионе он назвал «нереалистичным». Одна газета, припомнив высказывание Рузвельта: «Я ненавижу войну», выразила мнение: сейчас президент ведет свою страну прямо к войне. Единственный выход — преодоление американских предубеждений против японского «нового порядка». Вскоре внимание к этому событию угасло. Предстояло более приятное событие — двухдневное празднование основания двадцать шесть столетий назад Японской империи.

Церемония связала воедино древнюю и современную Японию. В гробовом молчании бескрайнее море людей ожидало императора у подножия серых стен древнего военного лагеря, превращенного в императорский дворец. Хризантемы выстроились боевыми шеренгами вокруг ярких цветочных узоров. Точно в назначенный час все увидели медленно двигавшийся среди деревьев императорский штандарт, за которым следовал малиновый «роллс-ройс». Процессия перебралась через двойной мост, перекрывавший ров вокруг дворца. Оркестры играли национальный гимн. Император и императрица вышли из автомобиля и сели за стол, покрытый парчовой скатертью.

С двух сторон за Хирохито следовали сановные японцы. Братья императора и другие представители знати, старые государственные деятели и воины, имеющие доступ к трону, члены императорского кабинета министров стояли в сюртуках, строгие и торжественные. Министр иностранных дел Ёсукэ Мацуока, блестящий, деятельный, словоохотливый, непредсказуемый выпускник Орегонского университета; он испытал там подлинное и воображаемое унижение, подрабатывая помощником официанта, чтобы завершить учебу в этом вузе. Военный министр Хидэки Тодзио (соученики в школе называли его Воинственный Тойо), ставший резким, сообразительным генералом, — он приобрел имя во время командования императорскими войсками в Маньчжурии. Морской министр Дзэнго Йосида, обладавший большой работоспособностью; премьер-министр принц Фумимаро Коноэ, аристократ, возвышался над коллегами-военными ростом, находчивостью, гибкостью, но отличался также нерешительностью и ипохондрией, отсутствием средств и воли для обуздания тех же коллег.

Император поднялся; принц Коноэ прокричал «Банзай!». Море из 50 тысяч человек, волновавшееся мелкой рябью, и миллионы крестьян по всей Японии, собравшиеся перед своими старейшинами, поклонились императору. Все, кто был перед дворцом, смотрели во все глаза на Хирохито — человека, бога, верховного жреца, символа и императора. Внешне он совсем не походил на императора, но играл отведенную ему роль терпеливого церемониймейстера, заботливого семьянина, титулованного автократа, способного влиять взглядами и жестами, но лишенного контроля над важными решениями. На следующий день, во время аналогичной церемонии на официальном уровне, от имени дипломатического корпуса выступил старый друг и приятель Рузвельта по Гротону посол Джозеф К. Грю. Он предстал перед императором, поклонился, достал очки и рукописный текст, прочитал его, поклонился, спрятал очки и текст, снова поклонился, повернулся и торжественно прошел на свое место. Это дружелюбное обращение призывало к миру, взаимному сотрудничеству и обогащению мировой цивилизации японской культурой. Послу понравилось, что Хирохито энергично кивал одобряя. Было ли это знаком предостережения военным? Грю не мог ответить на этот вопрос.