Блистательные дикари - Бернелл Марк - Страница 10

– Обязательно проверим, – сказал Дейли. – Но какое отношение ваш институт имеет к этим убийствам?

– Институт Коптета занимается исследованиями крови. Во многих аспектах, включая и генетику. Также мы ведем изыскания в сфере заболеваний крови, таких, в частности, как лейкемия и гемофилия.

– И как же вы очутились в Нью-Йорке?

– Институт предложил помощь полиции в расследовании этого дела.

Дейли давно подметил, что американец нелегко расставался с информацией, которой владел. Поэтому с иронией в голосе заметил:

– И по этой вот причине вы, стало быть, вскочили в своем Сиэтле в самолет и примчались сюда, чтобы… Чтобы что? Посмотреть, что ли? Или нам помочь?

– Приблизительно так и было.

Признаться, Дейли ждал несколько иного ответа. Он поморщился, и тогда в разговор включился Смит, которому надо было сказать хоть что-нибудь:

– А отчего, скажите, ваше заведение – простите, забыл, как оно называется?

– Институт Коптета.

– Да. да. Отчего Институт Коптета пригласили в Нью-Йорк участвовать в расследовании?

– В крови были обнаружены изменения, которые судебные медики оказались не в состоянии определить.

– В чьей крови? Убийцы или жертвы?

– В крови убийцы.

– Но вы только что дали понять, что, по вашему разумению, на здешних жертвах не было обнаружено крови нападавших.

Крис утвердительно кивнул:

– Это так. Но в нью-йоркском деле были обнаружены следы крови нападавшего, и мы установили определенные аномалии в ее составе, которые нас чрезвычайно заинтересовали. Обычные анализы ничего не дали, но нам удалось получить результаты.

– Гм, и какие же?

Крис замолчал, обдумывая ответ. Тем временем Смит смял бумажный стаканчик, из которого пил кофе, и щелчком отправил его на край стола. Дейли сосредоточенно курил сигарету и пытался разыгрывать спокойствие и непринужденность.

– Мы установили, что у нападавшего чрезвычайно редкий состав крови, можно сказать, в ней есть дефект. Это мог бы подтвердить обыкновенный клинический анализ, если бы убийца отправился сдавать кровь.

– Ну и что же это за дефект? – спросил Дейли.

– Чрезвычайно опасный дефект, можно сказать, болезнь, которая могла непосредственно повлиять на поведение преступника. Судя по всему, болезнь смертельна, если носитель, конечно, не поторопится обратиться к врачу.

– Что-нибудь вроде диабета? – высказал предположение Смит.

– Да, определенное сходство с диабетом налицо, – согласился Крис. – Но здесь мы имеем куда более редкие изменения. Куда более редкие.

Дейли кивал в такт собственным мыслям. Его крайне интересовал вопрос мотивации.

– Так вы полагаете, что подобные изменения в крови могли отразиться на настроении и вменяемости преступника? Ну, скажем, он мог легко терять над собой контроль или даже впадать в ярость?

– Не обязательно, – сказал Крис, – но это уже не моя сфера. Как уже говорил, я занимаюсь только исследованиями крови.

– Тем не менее вы высказали предположение, что известные вам изменения в крови преступника могли сказаться и на его поведенческих стереотипах.

– В этом существует значительная доля вероятности.

В дверном проеме появился облаченный в форму полицейский и вежливо постучал в открытую дверь, привлекая к себе внимание.

– Извините, сэр. Назначена встреча… Вас ждут.

Дейли извлек ручку и взял клочок бумаги.

– Дайте мне номер телефона, по которому я мог бы с вами связаться.

Крис дал Дейли свой номер в гостинице «Монарх», после чего его проводили к выходу. Когда Смит и Дейли двигались к главному зданию, направляясь на встречу, Смит спросил:

– И каково ваше мнение обо всем этом?

– Не знаю, что и сказать. Полагаю, что об анализах слюны, проведенных Брайаном, разнюхать еще не успели. Слишком мало прошло времени, причем о них знали только четверо.

– Да уж, это было бы невероятно.

– Я хочу, чтобы его проверили как следует, Дейв. И не забудьте выяснить, где он на самом деле был, когда убивали Перлмана и Колсен, ладно? Мне сразу полегчает, когда придет подтверждение, что он в это время действительно находился в Сиэтле.

Глава 4

Мисс Феррис, секретарша Александра Рока, указала в сторону двойных дверей, находившихся слева от нее, и сказала:

– Вас ждут.

Перед Лаурой во всем великолепии открылся зал заседаний. Одна стена была целиком изготовлена из дымчатого стекла, не пропускавшего палящие лучи солнца. Огромный овальный стол позволял расположиться за ним со всеми удобствами как минимум двум десяткам человек. Лаура налила себе кофе из стоявшей на буфете кофеварки и уставилась на многолюдную в этот час Виктория-стрит. В душе она ощущала удивительную пустоту, которой в известной степени была обязана Роберту.

– Итак, – сказал тем временем Александр Рок, – некоторые из вас, без сомнения, знают, что мы собрались здесь обсудить кое-какие аспекты дизайна и строительства нового муниципального стадиона в Марселе.

Лауре вспомнились те немногие часы любви, которые она провела с Робертом. Интересно, так уж ли много на свете людей, способных наслаждаться общением друг с другом до такой степени, как они с Робертом? Скорее всего ничтожно мало.

Она знала, что их отношения с Робертом не таят в себе неприятных сюрпризов. В них не оставалось места ни подозрительности, ни отчаянию и горечи. Тем не менее что-то не давало девушке покоя.

Роберт и Лаура дружили уже давно, но особенно сблизились, когда очередное любовное увлечение Роберта потерпело крах и едва не придавило его своими обломками насмерть. Лаура отчетливо помнила, какую боль вызывало у нее созерцание лица молодого человека, снедаемого ужасными душевными муками. Лаура знала, что такое боль, поскольку ее тоже не раз предавали, но ей никогда не доводилось страдать столь сильно, как страдал тогда Роберт.

Девушка часто думала, что Роберт – любопытнейший субъект. Он был крайним индивидуалистом, который, однако, любил общество. Роберт не раз говорил, что одиночество сводит его с ума, но, бывало, так надолго замыкался в себе, что Лаура начинала тревожиться. Казалось, он иногда страдал по одной-единственной причине: из-за желания соответствовать своему идеалу аскета.

Может быть, именно из-за этой раздвоенности любовь, которую он лелеял, завершилась столь трагично, вызвав у него в груди опустошительный пожар. Лаура видела его агонию, от которой до смерти оставался только шаг. Роберт валялся на диване в полной прострации и лишь выкрикивал имя любимой женщины. Созерцать все это было больно. Его по-детски наивные чувства изумляли Лауру. Ей хотелось заорать прямо ему в ухо:

– Очнись, присмотрись к ней внимательнее, она тебя не стоит!

Она вспомнила, как впервые зашла к нему, узнав о случившемся, – ровно через двое суток после события, едва не поставившего точку в его земном существовании. Весь вечер тогда она разговаривала с ним, вернее, причитала над ним. Однако все ее усилия были напрасны. Он лежал, тупо глядя в стену перед собой, и непрерывно курил.

Лаура на собственном опыте знала, насколько подчас трудно бывает воздействовать на слишком эмоциональную индивидуальность или апеллировать к разуму. Кроме того, она холодела от ревности, вспоминая былые увлечения Роберта, и понимала, что появление у него новой возлюбленной станет и для нее самой почти непереносимым ударом. Одной, считала она, для него вполне достаточно.

У нее и у Роберта имелся общий недостаток, от которого они в равной степени страдали, – им случалось сильно любить недостойных партнеров. К примеру, жестокая возлюбленная Роберта играла его бедным сердцем, как хотела, Лаура же часто подвергалась избиениям в прямом смысле этого слова. И тем не менее она долгое время была влюблена в кретина, который использовал ее тело, словно боксерскую грушу. Нет, это не он, это она оказалась на поверку кретинкой, поскольку отдала свою любовь Фрезеру, этому животному родом из Шотландии, который вел себя ничуть не лучше, чем самый последний кобель. Этот неандерталец был в состоянии выразить себя лишь в одном месте – на поле для игры в регби.