Таня Гроттер и проклятие некромага - Емец Дмитрий Александрович - Страница 34

– Уже бежу! – мягко произнес Ягун.

Он щелкнул пальцами, и морок исчез. Таня попыталась сделать вид, что ничего не произошло.

– Кто тебя приглашал? – грубо сказала она Ягуну.

Ягун вежливо поднял брови. Он не выглядел особенно удивленным.

– Золотое правило. Хочешь на ком-то сорваться – пни лучшего друга. И тебе будет хорошо, и ему приятно, – сказал он.

Таня отвернулась.

– Прости, я не хотела, – буркнула она.

– «Прости, я не хотела!» – передразнил Ягун. – Так, значит, все-таки некромаги? Ну-ну!

– Ты о Глебе, Свеколт и Аббатиковой? – хмуро спросила Таня.

Ягун засмеялся.

– Вот-вот, и я о том. Заметь, кого из троих ты назвала по имени, а с кого хватило и фамилии… Эй, спокойнее!.. Друзей не убивают! Это неприкосновенный продуктовый запас!..

– Катись отсюда!

– А ты перестань думать о Бейбарсове! Если хочешь мое непредвзятое мужское мнение, что в принципе такое твой Бейбарсов? Сплошная надутая поза! Улучшенная модификация Жикина. Только Жикин красавчик и самовлюбленный пошляк. Это сразу бросается в глаза, и все, картина испорчена! Унесите клиента, он дозрел! Бейбарсов же весь такой несчастный, роковой, одинокий. В общем, его хочется понять и утешить. А где просочилась жалость – тут уж зовите водопроводчика с насосом для сбора слез и правом регистрировать браки.

Таня невольно улыбнулась.

– А на самом деле, кто такой Глеб? Примитив! Игра на трех аккордах: страсть, тайна, одиночество! Но вот проблема: чем умнее женщина, тем легче она клюет на такую простую схему. Если ей чего-то не хватает, все остальное она себе сама придумает. Были бы три аккорда, а симфонию для оркестра мы напишем сами.

– Ты ничего не понимаешь, Ягун!

– Да уж, конечно, где мне. А то я не знаю, что здание любви строится на цементе воображения. Когда же любовь уходит – здание держится силой привычки. Ну а вообще-то, между нами мальчиками, быть Бейбарсовым просто. Даже Жикина можно выдрессировать под Бейбарсова.

– Это еще как? – напряглась Таня.

– Ну типа сказать ему: «Жорик, слухай сюды! В зеркала не смотри, челочку не поправляй, глазки не закатывай. Больше молчи. Будь напористым, но не грубым. Никогда не объясняй причин своих поступков. Не играй на бабьем поле женскими средствами, не пищи, не визжи. Будь деспотом, но не будь тираном. Давай девушке то, что она хочет, не спрашивая, чего она хочет». Ну и так далее… Например, я смог бы прикидываться Бейбарсовым сколько угодно. Хоть пять дней в неделю.

– Не смог бы. У тебя слишком большие уши! – сказала Таня.

– Уши можно спрятать под шапочкой. А вообще-то я не хотел бы быть Бейбарсовым. Я сложнее Бейбарсова. Бейбарсов – одна комната, а я целый дом, в котором эта комната расположена. Правда, в доме легко заблудиться, а в комнатке все просто: слева стол, справа диван. Даже дураку все понятно, вот дурак и радуется…

Ягун провел пальцем по самой толстой струне контрабаса. Контрабас издал недовольный гул. Он не любил посторонних, даже при том, что знал Ягуна.

– Если я кому и завидую иногда, так только Ваньке. Комнаты по имени «Ванька» в моем доме нет. Она вообще мало у кого есть, – продолжал комментатор.

– Почему? – спросила Таня жадно.

– Потому что Ванька очень созидательный. Бесконечно творческий. Хочет Валялкин того или нет, но он никогда не сможет остановиться. После Ваньки везде остается лес, а после Бейбарсова – лишь пожарище. Вот только лес сажать неромантично, еще бы – стоишь потный, по уши в глине, лопатой махаешь, а на огонь смотреть всем нравится. Искры, страсть, жар и пепелище в финале! Вот тебе и разгадка.

Возвращаясь вечером с тренировки, Таня обнаружила над стеной Тибидохса не просто полетные блокировки, но чуть ли не розовое сияние, о которое разбился бы и артиллерийский снаряд. По стене прохаживались циклопы. Вид у них был зашкаливающе воинственный, из чего Таня заключила, что где-то рядом околачивается начальство в лице Поклепа. Делать нечего. Пришлось ей идти через мост и тащить контрабас по лестнице.

Ванька еще в середине матча куда-то улетучился. Судя по всему, его вызвал Тарарах, незадолго до этого мелькнувший у ангаров. Таня даже почувствовала обиду. В конце концов, это она дипломированный (почти) ветеринарный маг. Ванька же просто недоученный практик. Что он может знать? Ему только лешаков от древоедов лечить дятловым заклинанием. Тарарах же совсем забыл о ней в последнее время, зато Ваньку выкрадывает чуть ли не каждую минуту. Сообщнички! Все эти мысли посещали Таню на лестнице, когда контрабас нещадно колотил ее по коленям и она в очередной раз ощущала себя девочкой-штангистом.

Перед «темной» гостиной Таня на минуту остановилась, чтобы отдохнуть. Из гостиной ее не было видно, зато ей самой прекрасно были слышны голоса. Разговаривали Ритка Шито-Крыто и кто-то еще. Кто именно, Таня не могла пока определить, потому что слышала только голос Шито-Крыто.

– Что такое стандартно развивающийся конфликт обычных людей или магов? Ты меня задела нечаянно сумкой, я обиделась и задела тебя специально. Ты сказала, что я даунша. Я намекнула, что от идиотки слышу. Немного подискутировали о папах, мамах и кровосмесительстве. Ты плюнула мне под ноги, я плюнула тебе на ботинок. Ты толкнула меня в грудь – я толкнула тебя. Ты ударила меня кулаком в нос – я тебя кулаком в глаз. Ты пустила искру, я пустила – две. Ты схватила пистолет с серебряными пулями, я – сглаздамат. Как видишь, дорогая моя, конфликт развивается по спирали, ступенька за ступенькой. Причем до последней ступени обычно не доходит. Чаще потолкались, наложили пару насморочных запуков – разошлись живые и здоровые. Усекла?

Ответа Таня не услышала, но ощутила, что ответ положительный.

– Молодец! А вот второй вариант конфликта. Ты на меня косо посмотрела, а я, слова не говоря, остановила тебе сердце. Съела ириску, погрустила и пошла рисовать акварелью закат. Это вариант некромага.

«Опять некромаги! Сколько можно? Неужели нельзя поговорить о чем-то другом?» – подумала Таня.

– Что ты знаешь о некромагах? – с раздражением отвечали Ритке. – Они сложные и ранимые существа. Они страдающие, трагические, с необычными фантазиями. Они бесконечно одиноки. У них своя логика, свой кодекс чести, своя мораль. Мы для них фарфоровые фигурки, с которыми можно играть, которые можно разбивать или которым можно поклоняться. Они как жестокие дети, которые толкают ногой мертвую собачку, требуя, чтобы она принесла им палку!

– Ну-ну! – примирительно говорила Ритка Шито-Крыто. – Кто спорит, что о некромагах ты знаешь больше? Ну а Глеб-то тебе что-нибудь рассказывал? Не верю, что он все время молчал в углу.

– Нет, не всегда. Иногда Глебушка бывал разговорчив, но как-то несвоевременно. Например, скажу я ему: «Глебушка, у нас стиралка течет! Не хочешь пошевелиться, шланг там поменять?» А он сидит и точно не слышит. А потом вдруг как подскочит, как заговорит. Или про детство свое дурацкое начнет вспоминать! Я ему: «Какое детство, дорогой, когда кафель залило и полотенца плавают? Ты что, Глебушка сладенький мой, делаешь? Возьми лучше, Глебушка, нож и зарежь меня!»

Магические светильники замигали от перепадов энергии. Зазвенели в рамах стекла.

– Лизон, не истери! Прибереги свои вопли для мужиков. На меня твои фокусы не действуют! – с досадой сказала Шито-Крыто.

«Там Зализина! О нет!» – внезапно осознала Таня.

Ей захотелось поскорее уйти, чтобы не встречаться с Лизон, но любопытство заставило ее остаться и прижаться спиной к стене. Зализина успокоилась. Чувствовалось, что особо сильного желания истерить у нее нет.

– А Глеб? Что он делал-то? Брал ножик и резал? – продолжала Шито-Крыто с интересом.

– Ясное дело: нет. Посмотрит с досадой, отвернется и вновь молчит как зомби. Но я-то уже знаю, что своего добилась. Где-нибудь через часик явится парочка мастеров со следами глины на костюмах и все исправит, а весь подъезд орет, потому что они вообще-то уже два месяца как метиловым спиртом траванулись и того… похоронили их, короче… Ну, ты понимаешь!