Таня Гроттер и проклятие некромага - Емец Дмитрий Александрович - Страница 13

Горьянов забеспокоился.

– Как в конюшню? Но я должен буду его вернуть! Или мне будет плохо!

– Я сам его верну. А плохо будет всем! – мрачно пообещал Тарарах.

– Но это вампиры! Они опасные ребята! С ними лучше не связываться! – пискнул Демьян.

– Я тоже опасный ребенок. У меня было трудное детство в грубом пещерном обществе… Эти кровососущие сволочи, которые мучают коней, будут отныне пить кровь только из стаканчиков, потому что зубов у них не останется, – заверил его Тарарах, обнаруживший следы старых укусов на шее у Пегаса.

Когда Ягун увел Пегаса, Горьянов грустно ушлепал в Тибидохс. Он уже пять тысяч раз пожалел, что не прилетел на пылесосе. Милый, милый пылесосик, как же ты далеко! И на чем теперь возвращаться обратно, если ему не вернут Пегаса? «Мама, мама, о чем же ты думала? Выполни работу над ошибками! Роди заново своего непутевого сына!» – страдал Горьянов.

Вскоре после Демьяна прилетели два «П» – Попугаева с Пупсиковой. Где-то в районе Гардарики они встретились с Кузей Тузиковым, который вился вокруг них на своем реактивном венике, как шмель. Пупсиковой он при этом уделял несколько больше внимания, чем Попугаевой. Верке это не нравилось. В ее принужденном смехе всякий опытный человек уловил бы нотки похоронного марша.

Ритка Шито-Крыто появилась около полудня. Как она прилетела, не видел никто. Ягун увидел ее сразу в коридоре Жилого Этажа. Ритка, посвистывая, направлялась в душ в халате и тапочках, будто и не улетала никуда, а существовала в Тибидохсе все эти месяцы на правах привидения.

– Откуда ты взялась? – спросил Ягун.

– Оттуда, – сказала Ритка и посмотрела в неопределенность.

– А на чем прилетела?

– На том.

Больше Ягун вопросов не задавал. Понял, что бесполезно. В конце концов, если у тебя фамилия Шито-Крыто, от тебя можно ожидать чего угодно. Захватив с собой Таню и Лоткову, которой тоже нужно было уделить внимание, Ягун отправился к бабусе. Он надеялся невзначай на правах любимого внучка вынюхать у нее, что именно привезли вчера Сарданапалу на склепах Магщества.

Ягге возилась с учениками Великой Зуби. После наложенного собачьего сглаза ученики воображали себя псами. На полу стояли миски, в которые Ягге накладывала гречневую кашу с костями. Голодные ученики тявкали и нетерпеливо скулили.

Заметив Ягуна, ученики немедленно облаяли его, а одна, хорошенькая и стройная девица лет пятнадцати даже вцепилась ему зубами в штанину. Ягун укоризненно сказал «фу!» и погладил ее по голове. Секунду спустя девица уже подпрыгивала и лизала его в щеку, пытаясь вилять несуществующим хвостом.

– Хорошая собачка, хорошая! Умница! – одобрил Ягун, подставляя «собачке» другую щеку и как бы невзначай поглаживая ее по спине.

Катя Лоткова гневно кашлянула.

– В чем дело? – возмутился Ягун.

– Отойди от нее!

– Зачем?

– Я сказала: отойди!

Ягун пожал плечами и с сожалением отошел.

– Отвратительная черствость! Я всегда подозревал, что ты не любишь собак! – заявил он.

Ягге разобралась наконец с кашей. Забыв о Ягуне, «собаки» метнулись к мискам и стали жадно есть, толкаясь головами. Ягун бочком приблизился к Ягге.

– Бабуся, а бабуся… Тебе очень идет сегодняшняя шаль! – начал он.

– Неужели больше, чем вчерашняя? – озабоченно спросила Ягге.

– Да, гораздо больше. Вчерашняя была тусклая, старая и плохо выражала твою внутреннюю сущность. Я бы ее на половые тряпки пустил! – убежденно сказал Ягун.

Ягге посмотрела на внука без восторга.

– У меня всего одна шаль, – произнесла она.

Ягун прикусил язычок и невнятно пробормотал что-то про магические потоки из Потустороннего Мира, которые искажают реальность.

– Не подлизывайся! Все равно не узнаешь! – строго оборвала его Ягге.

– Чего не узнаю?

– Того не узнаешь.

– И ты даже не скажешь, где спрятали то, о чем я не узнаю?

– Нет, – категорично заявила Ягге.

– Ну и ладно! – хладнокровно согласился ее внук. – По большому счету, я и сам знаю, что никакое это не «что», а «кто». Магщество последнюю совесть утратило! У нас что тут, Дубодам?

Здесь играющий комментатор смело выложил единственный козырь, о котором сообщила ему Таня. Его глаза скользнули по лбу бабуси, задержавшись чуть дольше, чем было необходимо. Ягге уронила пучок одолень-травы и резко повернулась к внуку.

– А ну постой! Откуда ты?.. А ну не смей меня подзеркаливать!

– Кто, я? Родную бабушку? Клянусь Демьяном Горьяновым, я никогда бы не… – начал Ягун.

Ягге не пошевелила даже пальцем, но внезапно ее внук вскрикнул и схватился за голову.

– Ай! Зачем так жестоко? Я же родственник!

– Именно поэтому я тебя не убила, а просто один раз дала по мозгам. Причем не очень сильно, – пояснила отставная богиня.

Тем временем трем сглаженным «собачкам» удалось очистить миски, и они подбежали к Ягге клянчить добавки. Ягун проявил собаколюбие и перенес из Зала Двух Стихий кастрюлю с костями. «Псы» мигом оставили Ягге и переключились на него. Лоткова зорко следила, чтобы Ягун не приближался к самой хорошенькой «собачке».

– Фу! – строго говорила Лоткова, топая ногой. – Фу! Место!

«Собака» отскакивала. Однако как только Лоткова отворачивалась, Ягун незаметно приманивал «собачку» губами. Ягге первой надоел этот цирк, и она решительно выперла всех троих, включая Таню, из магпункта.

– Ну вот, так мы ничего и не узнали, – сказала Таня в коридоре.

Ягун насмешливо оглянулся на нее.

– Пусть каждый говорит за себя. Это ты ничего не узнала, – сказал он многозначительно.

– А, ну да! Ты же подзеркаливал! – сказала Катя Лоткова.

Ягун так и подскочил от негодования.

– И ты, единственная из моих любимых женщин, разделяешь общее заблуждение! Подзеркаливал!!! Я? У меня что, было зеркало? Ты его видела?

– Ягун! Не придуривайся!

Играющий комментатор вздохнул и попытался стать серьезным.

– Ну, так и быть. Кое-что я разнюхал, но расскажу чуть позже. На самом деле то, что я понял, очень путано и нуждается в дальнейших пояснениях, – заявил он.

По галерее они вышли на стену. Тут сразу обнаружилось, что пока они были в магпункте, в Тибидохс успели прибыть Семь-Пень-Дыр и Жикин. Из лопухоидного мира они летели вместе. Жикин, мокрый с головы до ног, прыгал и пел, размахивая шваброй с пропеллером. Он весь был – сплошной восторг. Его правую щеку перекосило, точно от флюса. Зато желвак, который был прежде на скуле, исчез совсем.

Семь-Пень-Дыр сразу кинулся к Ягуну, потянул его за рукав и зашептал:

– Это настоящий псих! Полный придурок!

– Кто? – не сразу понял Ягун.

Жикин захихикал и, сделав шваброй фехтовальное движение, ткнул Семь-Пень-Дыра в спину.

– Это я! Я! Я!.. Пока, жалкие субъекты! – запел он и, хохоча, скрылся на лестнице.

– По-моему, Жикин спятил. Пока я с ним летел, у меня было чувство, что я пациента из дурдома сопровождаю! Причем в самом начале вроде нормальный был… – сказал Семь-Пень-Дыр.

– А потом что?

– Я и сам не понял. У него вдруг вздулась щека, и он стал нести чушь! А потом как прыгнет в океан. Хорошо, мы низко летели. Пришлось вытаскивать! – пожаловался Семь-Пень-Дыр.

Таня озабоченно посмотрела на ступени, на которых остались мокрые следы.

– С Жикой что-то происходит. Я еще когда по зудильнику с ним говорила – поняла, – сказала она.

– Да ну, ерунда! По-моему, у Жики вечно так. Если он и дружил когда-то с головой, то только на уровне: «Здрасьте – до свидания!» – заявил Ягун.

– Можно подумать, ты у нас с головой всегда дружишь! – обиженно сказала Лоткова, которая все никак не могла простить Ягуну любви к собачкам.

– Не особо дружу, но я хотя бы вменяемый! – нравоучительно произнес Ягун.

– В смысле? – не поняла Катя.

– Есть такая штука: элементарная человеческая вменяемость. Это когда ты можешь спокойно оставить на столике в кафе зудильник и выйти вымыть руки, зная, что подруга не полезет читать твои сообщения. Это когда не выдают секретов, не плюют в суп, не врут по мелочам в глаза; уронив одну из двух булок, не дают тебе уроненную – и так далее, до бесконечности. Так вот: у меня эта вменяемость есть, а у Жикина ее нет и никогда не было. Именно поэтому мне на него глубоко начхать.