Таня Гроттер и колодец Посейдона - Емец Дмитрий Александрович - Страница 9

– Э! Позвольте вас перебить!.. Я не согласен! – вежливо сказал Жикин.

Девицы продолжали шуметь и целовать Соловья.

– Позвольте вас перебить! – повторил Жикин на тон выше.

Теперь в его голосе определенно слышалось, что с куда большим удовольствием он перебил бы назойливых тараторок из крупнокалиберного пулемета.

Девицы, не слушая, кинулись на трибуны, собираясь оттуда, как с насеста, любоваться Жорой. Расстроенный Жикин обреченно полез на швабру, собираясь разбиться вдребезги, однако был спасен от позора появлением Кати Лотковой и Демьяна Горьянова. Заметив, что внимание Соловья переключилось на них, Жикин торопливо взлетел и стал выписывать на швабре безобидные восьмерки, не имеющие ничего общего с мгновенным перевертоном, но зато вполне безопасные для формы его носа. Поклонницы, мало понимающие в магическом пилотаже, были довольны и этим.

– Ах, какие перевертоны! Гроттерша делает их иначе, а все потому, что не умеет! Нам сам Жорочка сказал! – восклицали они.

Катя Лоткова несла за ручку пылесос «Грязюкс», на ободе которого покачивалось множество амулетов и талисманов. За Лотковой угрюмо шествовал Демьян Горьянов. Вид у него был такой кислый, что трава, на которую он ступал, желтела, а песок покрывался плесенью.

– Лоткова, а Лоткова! Дай я твой пылесос понесу! – бубнил Горьянов.

– Ты его сглазишь! Свой неси! – упрямилась Катя.

– Не сглажу! Дай!

– Слушай, Демьян, остынь! Ты и не захочешь сглазить, а сглазишь! И вообще, ты улыбаться когда-нибудь пробовал?

Горьянов вздохнул.

– А то! Пробовал. Пятнадцатого числа прошлого месяца.

– Серьезно? Что это на тебя нашло?

– Сам не знаю. Что-то шло-шло и меня нашло. Вышел я в парк, посмотрел на небо и подумал: какое фиговое небо! И солнце тупое, мутное! Потом я посмотрел на траву и подумал: какая идиотская трава!.. И тут меня осенило: наверняка в этот дурацкий день кто-нибудь где-нибудь помрет! И тут мне стало смешно, хорошо, и я улыбнулся. Даже не просто улыбнулся. Я ржал, как безумный, целых полчаса!

Катя остановилась.

– Постой! Когда это было? Это не тогда вода в пруду завоняла, пошел черный дождь и чайки на побережье сдохли?

Горьянов обиженно заморгал.

– Если ты все знаешь, Лоткова, зачем спрашиваешь? Так дашь свой пылесос нести или нет?

– Ты угадал. «Или нет», – сказала Катя.

Почти сразу за Лотковой и Демьяном прибыл Семь-Пень-Дыр. Он был рассеян и пребывал в размышлениях по поводу финансовых комбинаций.

«Как бы мне ухитриться получать долг с процентами раньше, чем я даю деньги? То есть, скажем, вы хотите занять у меня четыре зеленые мозоли. Отлично! Вы отдаете мне сегодня четыре плюс две мозоли сверху. Итого шесть. А уже завтра… ну в крайнем случае послезавтра я даю вам те четыре, которые вы хотели занять… Или, скажем, другая схема, более рабочая… Из четырех мозолей, которые вы просите в долг, я сразу вычитаю две мозоли своих процентов. Итого: две даю на руки и еще четыре – долг», – плотоядно размышлял Семь-Пень-Дыр.

– Эй, банковский деятель, кончай мечтать! Мечталка поломается от перегрузки! – крикнул ему кто-то.

Семь-Пень-Дыр сердито обернулся. В десятке метров за ним шел Баб-Ягун, тащивший, кроме своего пылесоса, еще и контрабас Тани.

– А ты не подзеркаливай, папочка своей бабуси! О чем хочу, о том мечтаю! – огрызнулся Семь-Пень-Дыр.

– Ну мечтай! Мечты вообще самое светлое, что есть у человека, а ты их опошляешь, – сказал Ягун.

Таня приотстала, заинтересовавшись поведением Искристого, который выдыхал пламя короткими струями, похожими на огненные плевки. Такая система обстрела гораздо эффективнее, чем быстро угасающий «огненный вал», на который дракон в несколько секунд тратил все дыхание и вынужден был широко распахивать пасть для очередного вдоха. В режиме «огненных плевков» обстрел – хотя менее интенсивный – велся постоянно, пасть же дракона оставалась закрытой и недосягаемой для мяча. Искристый определенно делал успехи и вообще, как боевой дракон, был гораздо опаснее своего сильного, но глуповатого братца Ртутного.

– Ишь, как странно раскладывается колода! К Искристому отошел весь ум Гоярына, а к Ртутному его мощь! Нет чтобы к одному и все вместе! Такой бы славный дракон получился, хоть против сборной Вечности его выставляй! – вслух подумал Соловей О.Разбойник, который, как и Таня, внимательно наблюдал за молодыми драконами.

Рита Шито-Крыто и здесь оказалась в своем репертуаре. Поленившись идти пешком, она материализовалась в воздухе перед носом у оцепеневшего от такой наглости Ртутного. Пока глуповатый дракон соображал, проглотить ли ему Риту целиком или частично, Шито-Крыто ловко спикировала на своей гитаре с прицепом и спрыгнула на песок рядом с Соловьем О.Разбойником.

– Мое почтение тренерскому составу! – сказала она.

Соловей неодобрительно зыркнул на нее своим единственным глазом.

– Ритка, попомни мои слова! Привычка к телепортации никого еще не доводила до добра! Когда-нибудь, телепортировав, ты обнаружишь, что вокруг тебя сплошная скала или океанские глубины…

– Что я, не знаю, где океан? – возразила Ритка.

– Хорошо, даже не океан. Достаточно случайно материализоваться в том месте, где пролетает птица. Ты не первый маг, сгинувший подобным образом!

– Я очень осторожна! Со мной такого не случится! – сказала Рита.

– Надо же какое совпадение! Три четверти обитателей Потустороннего Мира, попавших туда раньше срока, были очень осторожны! Крайне осторожны! – едко произнес Соловей.

Волоча за хвост тяжеленное чучело крокодила, на поле появилась маленькая, но сосредоточенная Маша Феклищева – единственная девчонка, которая, подходя по возрасту юношеской сборной, играла во взрослой. Соловей связывал с ней большие надежды, хотя вслух высказывал это только Тарараху. С Машей же, следуя своему правилу не перехваливать, был суров и придирался к ней больше, чем к остальным.

– Молодец Феклищева! Роста ноль, руки слабые, очки как лупы, зато отваги вагон и драконов чувствует как родных! Еще бы ей ощущение полета, как у Таньки, – цены б девахе не было! – говорил он питекантропу.

– Так ты потому ее на этого норовистого крокодила посадил? Ее ж на нем и не видно! – ухмылялся Тарарах.

– То-то и оно, что поэтому. Пускай помучается. Научится с крокодилом управляться – потом на пылесосе ей вообще делать нечего будет, – кивал Соловей.

Последней на тренировку пришла Лиза Зализина, державшая под мышкой часы с кукушкой.

– Здравствуй, Танечка! Здравствуй, Танюсечка! Как ты спала ночью? Мягкая ли была подушечка? А одеяльце? Шторки Черные тебя не душили? – спросила она приторным голосом.

– Зализина, не устраивай истерику! – буркнула Таня.

– Какая истерика? Ты что, бредишь?.. Я просто сказала: здравствуй, солнышко! Здравствуй, золотце! Здравствуй, кисочка! Как тебе Ванечка Валялкин? Совсем ты его заела, дрянь такая, или только собираешься?

В тоне Зализиной появилось нечто маниакальное. Взгляд ее буравил Таню с такой ненавистью, что у Гроттер кишки по часовой стрелке закручивались.

– Лиза, сделай мне большое человеческое одолжение! Отойди от Гроттер шагов на десять! – велел Соловей О.Разбойник.

Лиза неохотно подчинилась, на прощание одарив Таню еще одним красноречивым взглядом.

– Странное дело, как сильно эти девчонки ухитряются друг друга ненавидеть! Прям песок от ненависти плавится! Вот я, например, Горьянова тоже терпеть не могу, но чтобы так, как Зализина Таньку! Я прост как табуретка! Подрался – помирился, вот и весь разговор! На такую ненависть у меня и батареек бы не хватило! – сказал Жикину, который давно уже опустился на поле, Баб-Ягун.

– О дочери Евы! Коварство имя вам! Я бы скорее согласился родиться в следующей жизни гремучей змеей, чем девчонкой! – понимающе проговорил Жора и закатил глаза.

– Змеей, говоришь? И не надейся! Змеей буду я. А ты, Жика, в следующей жизни родишься горным бараном! Или, точнее, козлом! Винторогим! – сказала Рита Шито-Крыто, внезапно возникая рядом и таинственно наклоняясь к Жикину.