Таня Гроттер и колодец Посейдона - Емец Дмитрий Александрович - Страница 30

Через пару минут, спустившись по Лестнице Атлантов, в зале появились Таня, Ягун и Ванька Валялкин. С Ванькой они встретились только что – там, где лестница стыковалась с галереей, ведущей к берлоге Тарараха.

– Ну как? – спросил у Ваньки Ягун.

– Тарараха в берлоге нет. Зверье взбудоражено. Медведь рычит. Финист в стекло бьется. Я попытался их накормить, но они не едят…

– Проклятье… И Тарарах тоже! Я этого боялся. Значит, это распространилось не только на магов, но и на всех взрослых на Буяне. Клоппик был прав, – озабоченно сказал Ягун.

– А твоя бабуся? Она тоже? – спросил Ванька.

Ягун отвернулся, точно не расслышав, и зачем-то с необыкновенной внимательностью стал разглядывать ногу атланта. Ванька хотел повторить вопрос. Таня быстро оглянулась на него и сердито округлила глаза.

– Ягун, выбрось все эти мысли! Мы не вправе думать, что кто-то погиб… Пока мы знаем одно: ОНИ ИСЧЕЗЛИ. Мы найдем способ их вернуть, – сказала она, невольно вспоминая пылающие глазницы Безглазого Ужаса, вещавшего ночью о гибели Тибидохса.

«Тибидохс опустеет. Навеки… Мертвый, разброшенный Тибидохс… Стены, комнаты, забытая трубка сторожа. Картины, латы, книги в библиотеке, скатерти-самобранки, пылесосы… Ничего не тронуто, только людей нет. Пустота и ужас… так было в Скаредо», – вновь услышала она его голос.

– Безглазый Ужас говорил, что видел розовый дым… А мы видели розовую вспышку. Свечение, которое прошило Гардарику насквозь, – сказала Таня.

– Как ты могла видеть? Ты летала ночью? – спросил Ванька.

– Да, летала.

– Одна?

– Какая разница? Да, одна, – нетерпеливо произнесла Таня.

– А почему ты сказала: «мы видели»? Оговорилась?

– Не придирайся к словам, – разозлилась Таня.

Она сама не поняла, почему солгала. Все вышло само собой, на автомате. Ванька с его чуткостью и способностью улавливать внутреннее состояние по мельчайшим внешним проявлениям быстро и с обидой посмотрел на Таню.

Ягун, остановившийся на нижней ступеньке Лестницы Атлантов, осмотрелся. Мелочь с первого, второго и третьего курсов носилась по залу взбудораженными табунами. Гул стоял страшенный. Кто-то уже дрался, кто-то ныл, кто-то жаловался на голод. Ученическая вольница постепенно набирала силу.

Двое шустрых второкурсников, поймав за уши Конька-Горбунка, дали своему приятелю возможность на него забраться. Горбунок терпеливо позволил ему сесть на себя, а затем резко ударил задом. Вопль катапультированного второкурсника долго разносился по Залу Двух Стихий.

Кто-то догадался сбегать за молодцами из ларца, и те с обычной лихостью расстелили скатерти. Но вместо привычного порядка все рванулись теперь к шоколадным и пончиковым скатертям, устроив страшную давку.

Недавно привезенные в школу малыши, которые еще даже к первому курсу не были приписаны, сбились в кучу. Настроения среди них царили панические. Кое-кто уже начинал похныкивать, что в ближайшие минуты было чревато стихийно отрежиссированной коллективной истерикой.

«Малышню можно понять, – подумала Таня, вспоминая свои первые ощущения в Тибидохсе. – Притащили их в школу. Страшно тут, заклинаний они не знают… К магии способности есть, но реально ничего не могут. А призраки по ночам летают, Инвалидная Коляска скрипит, хмыри с нежитью шастают. А им ни дрыгнуть никого, ни Мотис-ботис-обормотисом хмырей шугануть. Раньше-то они с перепугу все вокруг Зуби кучковались, темные коридоры перебежками проскакивали, а теперь – раз! – и взрослых нет, и по родителям скучают. Я-то еще ладно, не по Дурневым же мне было тосковать…»

Таня хотела было направиться к малышне, но к ним уже решительно подошла Катя Лоткова. Вся мелочь с надеждой сбилась вокруг нее, воспринимая ее не то чтобы как взрослую, но почти как взрослую. Все-таки между шестнадцатью годами и десятью разница не в шесть лет, а в целых шестьдесят.

– Эй ты, коллективная мамочка, к тебе в садик можно записаться? – крикнул Демьян Горьянов.

Лоткова, окруженная детьми, не услышала. Зато к Горьянову подошел Баб-Ягун и, положив руку ему на плечо, вежливо попросил повторить реплику. Горьянов реплику повторять не стал, зато так скривился, что свежие, только что приготовленные скатертью блины мигом покрылись зеленой склизкой плесенью.

– Как я понимаю, вяканий из суфлерской будки больше не будет, а дело ограничится простой порчей продуктов, – сказал Ягун.

Вскоре после завтрака, оставив малышню с Лотковой и отослав тех, кого было возможно, на драконбольное поле вместе с Недолеченной Дамой и поручиком Ржевским, пятикурсники собрались в кабинете Сарданапала на совет.

Баб-Ягун опустился в кресло Сарданапала и, закинув ноги на стол, важно раскурил найденную в верхнем ящике сигару. Ванька кормил мелко нарезанным мясом уцелевшие черномагические книги академика, шипевшие на него из клеток.

Склепова полулежала на кожаном диване, томно раскинувшись, как царица Клеопатра. Она одна занимала столько же места, сколько приютившиеся на том же диване Кузя Тузиков, Бульонов и Семь-Пень-Дыр. Малютка Клоппик метал в дверь булатные кинжалы из коллекции Сарданапала. Заговоренные кинжалы вонзались так глубоко, что бедному Клоппику приходилось долго пыхтеть, чтобы их выдернуть.

Глеб, стоя у стены, разглядывал старинный щит и висевшие рядом с ним пустые ножны. Разглядывал, но, зная крутой нрав магических предметов, не спешил дотрагиваться. Всякий артефакт имеет память и нрав, как дикий зверь. В мире магов прикосновение часто означает приручение. Если же предмет уже кем-то приручен, запросто можно поплатиться рукой, а то и жизнью.

– Чье это? – спросил он.

– Древнира. Хочешь, я расскажу тебе о Древнире? Он был такой изящный… такой теплый… такой высокий… как ты… положи мне руку на плечо! – подходя и мятно дыша на Глеба, отвечала Шито-Крыто.

У Тани появилось нестерпимое желание задушить Ритку. И чтобы как-то оправдать свое раздражение, она сама себе объяснила, что Ритка уж больно нагло охотилась. Не просто клеила Бейбарсова, а буквально приваривала его электросваркой.

– О Древнире я кое-что знаю. Наша ведьма так часто его ругала, что из ее ругани составился портрет… Он был хорошим магом… Ножны тоже его? А почему пустые? – спокойно спросил Глеб, отворачиваясь от Шито-Крыто.

– Они всегда были пустые. Меч небось уже ржавчина съела, – обиженно пожала плечами Ритка.

Бейбарсов прищурился на ножны. Затем, быстро протянув руку, коснулся их и сразу отдернул пальцы, прислушиваясь к ощущениям. И, наконец, снял ножны со стены. Тане почудилось, что ладони Глеба стали прозрачными, слились с ножнами единой цепью сосудов. Она быстро моргнула, внушая себе, что ей это померещилось. Бейбарсов спокойно повесил ножны на стену, звякнув щитом.

– Меч существует. Он прошел массу перерождений, пока недавно вновь не стал мечом. Только теперь это скорее темный меч, чем светлый. Более того, это меч, который уже нашел своего хозяина.

– Кто его хозяин? – спросил Ягун.

– Пока не знаю. Это кто-то из мира лопухоидов, но кто-то не лопухоид и не маг… Страж? Я сейчас понял, что меч, ножны и щит еще встретятся. Только вместе все три артефакта обретут полную силу. Магия абсолютной защиты, магия атаки и охранная магия обретения мощи.

Ягун по неопытности слишком глубоко затянулся сигарой. С большим трудом он сдержал кашель, но на глазах у него все равно навернулись слезы. Закружилась голова.

– Итак, мамочки мои бабуси! Самое… ик… время определиться, что мы будем делать… Только вначале неплохо бы понять, с чем мы, собственно, столкнулись, – сипло заметил Ягун.

Он поднес сигару к мраморной жабе-пепельнице. Жаба, распахнув каменный рот, послушно стала докуривать, хладнокровно сжирая пепел.

И тут всех очень удивил Жора Жикин. Проведя указательным пальцем по переносице, точно желая поправить очки, которых никогда не носил, Жикин кашлянул и твердо сказал:

– Дамы и господа! Минуту внимания! Если возражений нет, я кратко обрисую проблему. Преподаватели исчезли. Связи с внешним миром нет. Искать сторонней помощи бессмысленно и нецелесообразно. Лучше, если мы справимся сами.