Таня Гроттер и колодец Посейдона - Емец Дмитрий Александрович - Страница 1

Дмитрий Емец

Таня Гроттер и колодец Посейдона

Глава 1

ШКОЛА В СКАРЕДО

Шурасик стоял перед зеркалом и, скрестив руки на груди, критически изучал свое отражение. Большая щель между передними зубами, бледное лицо, маленький подбородок, рассыпанные по щекам веснушки, похожие на гречневую шелуху, и дюжина прыщей, предательски пунцовевших на умном выпуклом лбу. Шестнадцать мальчишеских лет во всех своих неутешительных проявлениях. Шурасик так ненавидел свое отражение, что ему хотелось искусать стекло. Или даже разбить, растоптать… Порядок произвольный. Все по алфавиту или единовременно.

«Блин… как не совпадают мое внутреннее самоощущение и то, что я есть на самом деле! Какое-то хамское несоответствие! Измена! Ложь! Гадость!» – с омерзением размышлял Шурасик.

Отражение лупоглазо созерцало оригинал из глубин стеклянной вселенной. Оно явно глумилось, светофорно мигало прыщами и блестело красным носиком с расширенными сальными порами.

– Топало бы ты отсюда, убогое, а?! По-хорошему просят! – срывающимся от ненависти голосом попросил Шурасик и, выпустив искру, подкрепил просьбу коротким заклинанием Изыдис.

Искра – а это была классическая красная искра темного мага – неумолимо скользнула к стеклу. Оскорбленное отражение с достоинством передернуло узкими плечами, повернулось спиной и, покачивая сутулыми лопатками, зашаркало в зеркальные дали.

Шурасик бессильно погрозил двойнику кулаком и вернулся к столу. Между старомодной чернильницей и исписанным практически в ноль магическим карандашом малютки Клоппика лежала записка. Записку сегодня утром загадочно просунули под дверь. По листу бумаги, наспех выдранному из заурядной тетради, прыгали дразнящие буквы:

Шурасик перечитал записку в тринадцатый раз и с сожалением обнаружил, что никаких проясняющих слов не появилось. По-прежнему было непонятно, от кого записка и стоит ли ее воспринимать всерьез.

«Существует вероятность, что это чья-то шутка… Но, с другой стороны, хм… А вдруг она придет, а я нет? Неловко получится», – утопая в сахарном сиропе мечты, подумал Шурасик. Его склонное к идиллиям неопытное воображение послушно нарисовало стройную девичью фигурку. Вот она приближается, вот черные глаза страстно гипнотизируют его, вот она кладет ему руки на плечи и…

Чья-то рука легла Шурасику на плечо. Отличник завопил. Как все мечтатели, он был разочарован слишком быстрым переходом от желаемого к действительному.

– Ты что, перегрелся? Выключи немедленно звук! – распорядился Жора.

Шурасик послушался. Он уже сообразил, что это Жикин, незаметно вошедший в его комнату. Всего лишь Жикин, которого Шурасик ставил в эволюционной иерархии выше морской свинки, но ниже верблюда.

– Как ты здесь оказался? – спросил Шурасик ледяным голосом. Однако подносить к Шурасику спичку в этот момент не рекомендовалось.

– Э-э… Как еще? Проверенным лопухоидным способом. Через дверь, – сказал Жикин.

– Разве она не была заговорена? – спросил Шурасик и почти сразу вспомнил, что забыл это сделать. – А что, постучать было нельзя?

– Стучать? Фи, как пошло! Стучат стукачи. Умные люди информируют общественность через телефон доверия, после чего тщательно вытирают уличный автомат одеколоном! – сказал Жикин, деловито оглядывая комнату.

Записка на столе не укрылась от его многоопытного взгляда.

– Тэк-с. Что у нас там? О, «жду у фонтана… обморок… поклонница!». Не сам написал, нет? Не обижайся, это я так, в порядке общего бреда!.. От кого это?

– Отдай! – потребовал Шурасик. Однако потребовал не слишком решительно. В глубине души он был не прочь получить от Жикина совет.

Жора поднес записку к носу и профессионально, как ищейка, обнюхал ее со всех сторон.

– Блин… Даже по запаху духов не могу определить, кто это! Никогда со мной такого не было… Признавайся, ты занимался в комнате зельеварением? Яд гарпий, пот хмыря, сальные волосы старых гномов?

– Ага. Вчера.

– Вот и я говорю. Если записка чем-то пахла, ты все заглушил своей химической вонью.

– А почерк ты такой знаешь? – с надеждой спросил Шурасик.

– Почерк… м-м… явно подвергнут заклинанию трансформации… Вот смотри, если я здесь за бумагу берусь, он такой, а если тут, то совсем другие буквы. Нет, это не первокурсница, точно. Раньше четвертого курса такие заклинания не проходят… Что там у нас еще? Ошибок нет, запятые на месте. Неважный симптом. Я бы предпочел по две ошибки в каждом слове.

– Почему это?

– Ну, милый мой!.. Сразу видно дилетанта! – всплеснул руками Жикин. – Сильно умные девчонки вечно грузят мозги себе и другим. И восклицательных знаков я бы предпочел поменьше. Много восклицательных знаков – первый признак истерички.

– Ты ничего не понимаешь! – оскорбился за незнакомку Шурасик.

– Да уж, конечно. Ничего я не понимаю. Я весь такой наивный, прям из бачка унитаза суп ем! Чок-чок-чок, я у мамы дурачок! – фыркнул Жора.

Он почесал нос, задумчиво пожевал губами и решительно предложил:

– Знаешь что, давай я пойду на свидание вместо тебя. У меня сегодня как раз окно. Я с этой таинственной поклонницей в десять минут разберусь. Я ей устрою закат разума!

Шурасик вспыхнул. «В кои-то веки получить записку, чтобы на свидание вместо меня отправился этот пошлый индюк и трогал жирными пальцами хрустальный кубок моей мечты!» – патетично подумал он.

– Только сунься! – сказал Шурасик, сцепив зубы. – Жикин, я тебя предупреждаю! Наткнусь на тебя ночью у фонтана, пожалеешь!

– И что же? По физиономии мне дашь? Ой, боюсь-боюсь-боюсь! Иди купи себе самоучитель, как сжимать кулак! – издевательски посоветовал Жикин.

– Мне кулак не нужен. Так сглажу – до смерти волосы на зубах расти будут! Никакая Ягге не поможет! – звенящим шепотом сказал Шурасик. По его перстню пробежала темная молния.

Он не угрожал – он сообщал, и неглупый в бытовых вопросах Жора ощутил разницу. Слова Шурасика не были блефом. Все в школе знали, что по части черной магии Шурасик не имеет себе равных. Пару раз в самых сложных случаях с ним консультировался сам Поклеп.

– Ладно-ладно, Шурасик! Ради нашей дружбы – все что угодно! Но с чего ты решил, что записка тебе? Она же не подписана! – уступил Жикин.

– Мне ее принес купидон! – двумя руками вцепившись в свое призрачное счастье, заявил Шурасик.

– То-то и оно, что купидон!.. Пухлые обжоры вечно ошибаются! Для этих пройдох с крылышками мы, маги, все на одно лицо, как эфиопские джинны. Мне вон позавчера, прикинь, доставили розы! Громаднейший букет! Сунул в окно сухофрукт с крылышками, развернулся и улетел, мелодично икая. Небось конфеты были с ликером, раз его так развезло! Я удивился, стал букет исследовать, а там, вообрази, записка. Прикольная такая: «Я тебя забыл, но розы помнят. ГП». Я рыдаль! Я умираль от смейха ! Розы помнят, ха-ха! Может, еще и корзина помнит?

– Ты всегда читаешь чужие записки? – возмутился Шурасик.

Он понял, что его записка не была исключением.

– Бриллиантовый мой, откуда ж я знал, что она чужая? Если бы на конверте так и было написано: «чужая записка, строго не для Жикина», я б, конечно, воздержался, как честный человек. Ну минут пять хотя бы воздержался. А то ведь ни слова! Даже намека не было, что записка Таньке. Может, она Ритке Шито-Крыто или… хе-хе… Зубодерихе! Вообрази себе только такое: Пуппер и Зубодериха! Роковая парочка!

– С розами-то ты что сделал? – оборвал его Шурасик.

– Розы я своим девочкам раздарил. Девяносто девять роз и то, вообрази, не всем хватило. Я дико популярен в этом лягушатнике! – сладко потирая ручки, сказал Жикин.

– А Таньке ты ничего не сказал? – уточнил Шурасик.