Возрождение - Берг Кэрол - Страница 96

— Некоторые дела требовали моего участия, — ответил я. — В последнее время повсюду возникали неожиданные сложности.

— И ты по-прежнему считаешь, что это моя вина.

Я посмотрел в его глубокие чистые глаза, так ярко выделяющиеся на морщинистом старом лице. Он был пресно осведомлен о моих убеждениях и моих надеждах… И моих страхах, которые я так глупо выставил напоказ. Лучше бы я держал их при себе.

— Я же стою здесь, пью твой чай. У меня нет оружия. На самом деле мое оружие и рваная одежда исчезли к утру. Я проснулся в большой спальне и обнаружил в ней огромный чан горячей воды, сияющей в солнечных лучах. Первый раз за много месяцев мне удалось вымыться полностью. Однако все удовольствие от купания было отравлено чувством, что он делает мне одолжение, кроме того, меня подгоняло нетерпение, поэтому с мытьем я быстро покончил. На стуле у постели я нашел чистое белье, черные штаны, шелковую зеленую рубаху, куртку и башмаки из светлой кожи, нежной, словно щека младенца, там была даже зеленая лента, чтобы подвязать мокрые после купания волосы. Рядом с одеждой лежали меч, кинжал и широкая перевязь с ножнами для них обоих. Меч был отличный: длинное узкое лезвие из сияющего металла, удобная рукоять из металлических колец, подходящая и для одной, и для двух рук, простой круглый противовес, достаточно тяжелый, чтобы сбалансировать длинное оружие. Гарда была немного выгнута, и весь эфес покрывал тонкий серебряный узор из виноградных листьев и ягод. Кинжал был под стать мечу. Простое, отлично сбалансированное оружие. Я не взял их с собой. Появиться перед Ниелем с оружием означало признать, что я ничего не понимаю. Лучше оставить их, где они лежат. В самом деле, с кем я буду здесь сражаться?

Ниель ответил на мой незаданный вопрос.

— Разумеется, здесь тебе не нужен ни кинжал, ни меч. Но я знаю, что ты упражнялся во всех человеческих искусствах, поэтому я подумал, что тебе будет приятно получить превосходное оружие, — пояснил Ниель, беря с буфета тарелку с хлебом и колбасками. Он сел за столик, стоящий у открытого окна. На этот раз в его голосе при упоминании человечества прозвучала лишь легкая неприязнь. — Ну же, иди сюда, поешь. Потом придет Каспариан, и я покажу тебе крепость. Надеюсь, что ты останешься на некоторое время. Поучишься. Послушаешь. А уж потом решишь, какое будущее избрать для себя… и для меня. Я так долго тебя ждал.

— Я и хочу, чтобы мы раз и навсегда выяснили разницу между нами. Сейчас меня нигде не ждут, но я бы предпочел чтобы мы пришли к решению как можно быстрее.

— Ты хочешь быстрее? — Ниель насадил колбаску на нож и внимательнее рассмотрел, прежде чем откусить. — А когда ты покончишь с безумным мадонеем, ты вернешься к своему хозяину, человеку, и станешь его инструментом для ведения войны? Будешь спасать своего хозяина от последствий его принадлежности к человеческой породе, ха! — Он бросил нож с недоеденной колбаской на блюдо. — Отличное начало! Я же сказал тебе, что мы должны поговорить.

Я взял себе кусочек копченой курицы, три овсяные лепешки, пригоршню земляники и сел за столик напротив него.

— Я отвечу на твои вопросы, когда ты ответишь на мои, — заявил я. Единственной сложностью будет выбрать, какой задавать первым.

— Меня интересуют три взятых в плен молодых Смотрителя, убийство Императора и кое-что о жизни рей-киррахов в Кир-Наваррине и их обманутых ожиданиях. Они боятся спать. Ты ведь знаешь, что они вернулись? — Я приступил к еде, словно ответ меня нисколько не интересовал. Позерство. Мы походили на мальчишек, угрожающих друг другу деревянными саблями. Я только опасался, что у его деревяшки все-таки металлический край, тогда как у меня едва обтесанная палка.

Он поморщился и пробежался пальцами по рукоятке ножа.

— Ладно, ладно. Справедливо. — Хотя я и был занят едой, все равно почувствовал, как он рассматривает меня своими по-юношески яркими глазами. Оказалось, что я все-таки могу дышать и жить под его пристальным взглядом. Он отрезал кусочек от своей колбаски, но есть не стал. — Мне кажется, все свои запасы вежливости я уже давно исчерпал, — заметил он ворчливо. — Когда предстоит столько узнать друг о друге, столько понять, действительно нелепо беседовать о погоде, которая, кстати, сегодня весьма недурна, или о еде, которая, напротив, ничем не примечательна.

— Тут все примечательно, — возразил я, заканчивая свою трапезу. — И в первую очередь мое присутствие здесь. Однако я все-таки хотел бы получить ответ на главный вопрос. Зачем я здесь?

— Я же говорил тебе…

— …что только у меня есть сила, чтобы освободить тебя. Так ты сказал.

— И это правда. — Наверное, его колбаса была набита алмазами, с таким интересом он разглядывал ее. Мы незаметно уходили от вежливого разговора.

— Но ни тогда, ни теперь это не было ответом на вопрос. Твоя цель не освобождение. Ты не позволил бы мне наблюдать твое влияние на мой мир, если бы стремился только к свободе. Ты каким-то образом стал причиной всех ужасов, ты оживил их в моем мозгу, добившись того, что я не мог больше спать, и тогда я начал видеть их наяву среди бела дня. Ты заразил меня своим безумием, я даже не могу теперь понять, какие из множества диких поступков были действительно моими, но зато точно знаю, что в последние месяцы неоднократно творил всякие мерзости. — И это видели Элинор, Катрин, Александр. Все они пытались сказать мне, что я не тот человек, которого они знали. — Три мира на краю гибели, и я уверен, что виноват в этом ты. Ты знаешь, что я не могу и не буду разделять твою ненависть к людям, именно поэтому я не стану тебя освобождать. Видимо, ты меня призвал по какой-то иной причине.

Резкий порыв ветра ворвался в окно и перевернул стоявшую между нами вазу с цветами, выплеснув воду на узорчатый ковер. Ниель поднял цветы и выкинул их в окно.

— Итак, ты вынуждаешь меня назвать ее раньше, чем к тебе придет понимание. — Он откинулся на спинку кресла и сложил руки на груди. — Что же, радуйся, если можешь. Я хочу преподнести тебе подарок.

Я был далек от того, чтобы радоваться. Он быстро отвернулся, но я успел заметить навернувшиеся ему на глаза слезы. Не по давно погибшим мадонеям. Не по Кир-Наваррину. Не по потерянной свободе или прошедшей жизни. Он плакал по мне. Мои кости и кровь заныли от его тоски, словно они поняли то, что никак не мог понять я. Я совершенно растерялся, вся моя злость, страх и решимость исчезли в этот миг.

— Расскажи мне, Ниель…

— Если ты так торопишься узнать все и уйти, что ж покончим с этим. — Он взял кусок хлеба и принялся намазывать его маслом. — Приведи Каспариана. Выйдешь через эти двери, потом все время прямо, пока не дойдешь до серой лестницы. Спустись, и ты обнаружишь его во внутреннем дворике в середине замка, он упражняется там с мечом Скажи ему, что мне нужна его помощь. Иди. — Он откусил огромный кусок хлеба и замахал мне, чтобы я поторапливался.

Я встал, поклонился и вышел, озадаченный еще больше, чем прежде.

Внутри замок оказался очень красивым и был больше, чем казался снаружи. Мебель была элегантной, как сам Ниель. Лестницы широки и изящны, большие комнаты с высокими потолками и окнами полны воздуха и света. Витражи на окнах сверкали под лучами утреннего солнца, отбрасывая на пол красные, зеленые и синие пятна. Тиррад-Нор не был крепостью для содержания в ней врага или тюрьмой для преступника, это был замок дворянина, его дом. Комнаты были меблированы со вкусом и пониманием, входы в них защищали не толстые двери, а аккуратно наложенные заклятия. На этот раз я не был призраком, и моя усталость от недосыпания уже проходила, поэтому я чувствовал в воздухе силу, похожую на приближающуюся грозу. Из любопытства я попытался создать небольшое заклинание, когда остановился у распахнутого окна полюбоваться садом. Легкий ветерок пробежался по цветущим виноградным лозам, обвивающим колонны, и принес с собой аромат роз и лилий. Но нигде не зазвучало сигналов тревоги, означающей, что мою магию заметили. Никто не примчался ко мне. Никакие кары не обрушились на мою голову.