Возрождение - Берг Кэрол - Страница 56

ГЛАВА 22

Я гулял по саду Ниеля, освещенному невероятных размеров луной, висящей в окружении незнакомых мне созвездий. Как и всякое привидение, я не оставлял следов на гравии, не ощущал запаха посвежевшего после дождя воздуха, не различал ароматов цветов. Где-то в глубине моего сознания запечатлелся образ слепого полуобнаженного мальчика с медным горшком. Я верил, что стоит только мысленно потянуться к нему и я вернусь. Моя настоящая жизнь ждала меня там, а здесь… что же было здесь?

Опасность, вне всякого сомнения. Как и в те дни, когда я сражался в человеческих душах, я забрел слишком далеко за границы, доступные любому воображению. Но из-за демона внутри меня я больше не мог доверять своему инстинкту Смотрителя. Я чувствовал себя уязвимым. Выставленным напоказ. История, легенды и мои собственные подозрения говорили о том, что этот странный человек несет в себе зло, но я чувствовал свою связь с ним. Он был ответом на вопросы, которые я не задавал. Он был памятью, которой у меня не было, словом, готовым слететь с моего языка.

Во время жизни в Кир-Вагоноте я испытал на себе действие заклятия, вызвавшего во мне страсть к прекрасному демону Валлин. Очаровав меня и похитив мою память, Валлин со своим другом Виксом хотела, чтобы я отдал свою Душу Денасу, не понимая, что у меня самого есть причины поступить именно так. Однако мое очарование Ниелем было иного свойства. Симпатия возникла, когда я был в здравом рассудке, глядел на него широко раскрытыми глазами, и это особенно тревожило меня. Денас не мог мне помочь. Когда мы соединились с ним, он знал об опасности, заключенной в Тиррад-Норе, не больше моего.

Я бродил несколько часов, припоминая беседу с Ниелем, ища скрытый смысл в его словах, размышляя, что я мог упустить. Я шел не разбирая дороги. Когда какая-то тень заслонила луну, я удивленно поднял голову и обнаружил, что едва не врезался лбом в стену. Стена была в два раза выше меня. Ее сложили из гладкого серого камня так искусно, что между каменными глыбами не было видно швов, она казалась единым целым. Но похоже, что кто-то долбил по ней молотком. На земле валялись осколки камня, кое-где на поверхности стены виднелись дыры, в которые можно было засунуть кулак.

Истекая кровью на холмах южного Манганара, я видел эту стену в предсмертном бреду. Она была проломлена, и из пролома текла река крови, несущий смерть поток, угрожающий залить собой весь Кир-Наваррин. В том же видении я заметил Викса. Он бросился в разлом и закрыл его своим телом. Я верил тому, что увидел. Не то чтобы я считал, что веселый рей-киррах стал куском камня, но я понял, что он каким-то образом пожертвовал собой, чтобы не выпустить пленника на свободу. Я провел пальцами по камню, пытаясь почувствовать какое-нибудь заклятие, узнать о судьбе Викса или о том, как он сумел закрыть дыру. Но моя призрачная рука не чувствовала ничего, кроме гладкой поверхности камня.

— Хотел бы я, чтобы ты был здесь и дал мне добрый совет, рей-киррах, — пробормотал я, двигаясь дальше вдоль стены и ведя по ней рукой. — Это совсем не то, чего я ожидал.

Я прошел вдоль стены до того места, где она врастала в гору. Потом я развернулся и пошел в другую сторону. Возле стены не росло деревьев, и я не нашел ни ворот, ни калитки, никакого выхода из темно-серого каменного кольца. И нигде я не нашел места, которое маг или кто-то другой мог бы заделать своим телом.

Время шло быстро. Луна села, черное небо начало сереть, и я поспешил через сад обратно к замку. Ниель в зеленом плаще сидел на широких ступенях и наблюдал, как над горами встает солнце. При виде меня он кивнул, удовлетворенно, как мне показалось.

— Здесь не так много места, как кажется на первый взгляд, правда? — Он обвел свои владения рукой. — Может быть, прогуляемся еще? Я немного закоченел от росы.

— Не возражаю. Хорошо отдохнул?

— Отлично. Я выяснил, что спать очень интересно. Когда я был молод, то годами обходился без сна. У меня было столько дел: извержения, забавные игры и разговоры, строительство, то, что люди называют магией, дележ мира… точнее миров, как мы выяснили.

Мы пошли теми же дорожками, которыми я бродил ночью, на этот раз я не смотрел по сторонам, а только слушал и обдумывал свои вопросы.

— Когда ты сказал «мы»…

— Мы называли себя мадонеями и жили в мире, который называли Кир-Наваррином семь эпох, тысячи лет для тех, кто умеет считать время. Я не могу рассказать, как велик был мой народ, не могу описать его красоту, разум и доброту. Видеть себя и Каспариана в столь жалком положении… знать, что мы последние… какой печальный финал. — Я испугался, что на этом он и завершит свой рассказ, голос его задрожал, шаги замедлились. Но он продолжал идти вперед и говорить. — Как я уже объяснял, мы не бессмертные, но живем очень долго по сравнению с людьми или твоим народом. — Он не стал плеваться, произнося слово «люди», как это делал Каспариан, но с самого начала его рассказа я ощущал его неприязнь к человеческим существам. — Всем мирам для существования необходимо равновесие, — продолжал он. — То же было и с нами. Мы жили долго, поэтому у нас редко рождались дети. Мадоней был способен породить только одного ребенка, и когда я был уже в возрасте, прошло очень много лет с тех пор, как родился последний младенец. Это нас очень печалило, ведь мы не могли передать детям свои знания и опыт. Потом настало время, когда мы с моим другом Хидроном отправились, если так можно сказать, в путешествие и оказались в месте, о существовании которого даже не подозревали.

В другом мире, где жили создания, очень похожие на нас, правда, они были совсем слабые и хрупкие. — Он бросил на меня быстрый взгляд. — Они называли нас богами, меня и Хидрона.

— Вы нашли мир людей.

Мы бродили по саду и по зеленой траве вокруг него, но к стене не приближались. Как только оказывалось, что мы движемся в ее сторону, Ниель тут же менял направление.

Хидрону не понравился этот мир, и он скоро вернулся назад, а я нашел удивительную землю, такую теплую, заросшую лесами, там часто шли дожди, орошая невысокие холмы. А когда наступало время увядания, деревья там становились такими золотыми…

Эззария. Ниель полюбил мою родину. Он замолчал, я воспользовался паузой, чтобы произнести слова моего любимого наставника:

— Ты помогал людям растить леса. Учил их жить среди деревьев, любить их, как любил их ты. И однажды ты встретил смертную женщину, полюбил ее, и она родила тебе ребенка.

Ниель невесело засмеялся:

— Ты хорошо усвоил свои уроки. Да. Так и было. Но я никогда не завидовал мальчику. Я был в восторге. Все мадонеи ликовали. Когда они узнали, что у меня родился ребенок почти сразу после заключения брака, они тоже стали искать жен среди людей. Наши женщины тоже могли рожать от смертных, более того, они могли родить не одного, а двух или даже трех детей. Дети-полулюди были такие красивые, такие чудесные… мы называли их «рекконарре»…

— «Дети радости», — перевел я. Рекконарре… рей-киррахи… я уже хотел, чтобы он замолчал. Позволить мне найти ответ, разрешить загадку происхождения моего народа, расставить на места перепутанные кусочки мозаики… — Они могли превращаться, — сказал я. — Эти дети обладали такой же силой, как и мадонеи.

— Кое в чем даже превосходили, — подтвердил Ниель, пока мы карабкались вверх по тропинке, уводящей с зеленого подножия холма к его каменистой вершине, поднимающейся за замком. — Они могли жить в обоих мирах. Им даже было необходимо бывать в обоих мирах, поскольку у них была двойственная природа. Они могли иметь множество детей и старели гораздо медленнее людей, хотя и гораздо быстрее нас. Мы очень горевали, ибо было ясно, что мы их переживем. — Мы поднимались по сужающейся тропинке. Подъем становился все круче, камни осыпались из-под ног. — Но что-то произошло. Что-то ужасное. Наши начали вдруг умирать, гораздо раньше, чем было предрешено. Те, кто оставался в мире людей, слабели, пока не теряли способность дышать, казалось, будто кто-то останавливает им сердца. Мы пытались найти причину, как мы считали, болезни. Но это оказалась не болезнь… не болезнь в вашем смысле слова. Мы поняли, что раньше умирают те, у кого родилось особенно много детей от их супругов-людей. Чем больше детей, тем раньше умирал родитель-мадоней. Вот оно. Вот причина всего.