Морской узел - Дышев Андрей Михайлович - Страница 41

– Я так и подумал, что ты будешь мне в душу лезть, – сказал он, взяв в руки электрод и внимательно рассматривая его, словно заряженный пистолет. – Но твое счастье, что ты не мент. Не люблю ментов.

– За что ж они попали к вам в немилость?

– Вконец обнаглели, – после недолгой паузы ответил мужчина, нежно поглаживая уже остывший шов на днище лодки. – Открыто грабят. Везде, где только могут. Ты что думаешь про нас, рыбаков? Вышли в море, закинули невод, набрали полную лодку рыбы – и домой, жену и детишек уловом радовать? Нет, дружочек, не так. Только лодки к берегу причалят, как сразу же из всех кустов и щелей к ним сползаются менты. Всех званий и должностей! Шум, гам! Идет разбор рыбы по полной программе! Как грифы на падаль слетаются. Машинами улов увозят, мешки доверху набивают, даже унести не могут. Но волоком, волоком по песку, и так стараются, что собственные фуражки, которые на землю падают, ногами давят… Если оставят тебе пару килограмм – радуйся, рыбачок! Но и те пару килограмм надо еще до дома довезти. А это ох как трудно сделать! На первом же повороте тормозит ГАИ: сержант Нечипоренко, предъявите документы! А что у вас в багажничке? Ага, свежая рыбка, то бишь незаконная ловля запрещенных представителей национального достояния. А где разрешение? Вот эта бумаженция? Да это давно устарело, и печать размыта, и вообще мне ваше лицо не нравится! Конфискация без промедления! Если мент добрый попадется, то оставит тебе одного малька, чтоб кошку порадовать. Но у ментов тоже свои кошки есть, и им тоже свежей рыбки хочется. И вот ты, как дурак, возвращаешься домой ни с чем. Жена спросит: а где рыба? А ты ей: на рынке только что свежатину завезли, и торговля идет бойко, и милиция за порядком бдительно следит…

– Извините, но меня… – перебил я, потому что хоть и сочувствовал рыбакам, но времени катастрофически не хватало – я еще должен был успеть зайти к Ирине.

Мужчина, в свою очередь, перебил меня:

– А ты думаешь, я про что тебе рассказываю? Про твою яхту и рассказываю. Видел я ее у пирса. И парня, который из «Газели» коробки носил, тоже видел, и запомнил все это только потому, что рядом не было ни одного – поверишь?! – ни одного, даже самого занюханного мента! Вот такое чудо здесь случилось! Хоть бы один блюститель порядка пришел, поинтересовался: что грузим, громадяне? А предъявите накладные, товарный чек, разрешение заехать на причал. Или придрался бы: почему днище яхты не помыто? Почему борта у нее мокрые?.. А ни фига! Никто не пришел. Вымерла вся милиция! Такой жирный кусок прозевала! В Книгу рекордов Гиннесса этот случай занести надо.

– Название яхты запомнили?

– А как же! «Галс» она называлась. Без парусов пришла, без парусов и ушла. Один парень с ней управлялся. Были б паруса, замучился бы с ветром бодаться. А на моторе и одному не трудно. Отцепил швартов – и почесал в открытое море!

– А как выглядел тот парень?

– Который на яхте уплыл? Щупленький такой, волосики чернявые…

– Одет как?

– Одет? Да во что-то серенькое, невзрачное. Я одежду толком не разглядел… А ты что ж, дружок, побледнел? Напугал я тебя? Так сядь на табуретку, я тебе сейчас водички налью…

Он взял чайник, заглянул в кружку, но она показалась ему недостаточно чистой, и тогда он принялся искать какую-нибудь другую емкость… Это был Игнат. Щуплый, чернявый Игнат в серой робе перетаскивал коробки и мешки с «Газели» на борт «Галса». И случилось это утром семнадцатого августа. За два дня до того, как я чуть не протаранил яхту своим самолетом. И не было рядом с Игнатом ни его друга Гарика, ни подруги Веры, ни капитана Тимофеича. Игнат был один-одинешенек, окруженный лишь серыми волнами да чайками…

Выбраться из Приморского оказалось намного сложнее, чем приехать туда. Я долго шел по раскисшей обочине, махая рукой всякий раз, когда меня обгоняла машина. Но никто не останавливался, никто не хотел впускать в салон насквозь промокшего человека в забрызганных джинсах, в прилипшей к телу рубашке с поднятым воротником, ссутулившегося от холода и под тяжестью свалившихся на него открытий.

«А был ли мальчик? – бормотал я одно и то же, словно сумасшедший, и с яростью шлепал туфлями по лужам. – А был ли мальчик?..»

За моей спиной зашелестели по мокрому асфальту колеса. Не оглядываясь, я вытянул руку. Обогнал меня милицейский «УАЗ» и тотчас притормозил. Над погнутым бампером вспыхнули кроваво-красные огни. Распахнулась дверь.

– Побыстрее! – раздался из машины недовольный окрик.

Я приблизился к двери, заглянул в темный салон, заполненный подвижными тенями, запахом табака и пота, шипящими звуками радиостанции.

– Особое приглашение надо?! Садись! Документы, деньги, личные вещи – все из карманов сюда!

И пухлая ладонь пошлепала по приборной панели. Я вынул только деньги – все, что у меня остались, положил рядом с ладонью и вышел из машины. Никто меня не окликнул. Я услышал, как «УАЗ», свистя шинами, развернулся и поехал в обратную сторону. Вскоре все стихло. Я перешел на другую сторону дороги, встал на краю высокого обрыва, откуда можно было видеть море так далеко, что захватывало дух. Я стоял долго, прислушиваясь к шепоту дождя и доносящемуся снизу реву прибоя. Море было покрыто пятнами, сливающимися в причудливые фигуры. Казалось, что это огромное поле, вспаханное неряшливо и не везде: местами вода казалась гладкой, как зеркало, местами была рыхлой, сморщенной; далеко от берега, где бородатые тучи подметали его поверхность, белели апострофы пенных гребешков. Небо постоянно двигалось, менялось, один эшелон туч сменял другой; они двигались как легионы – с моря на сушу, сотни, тысячи, миллионы одетых во что-то темное солдат, и море корчилось под ними, фигуры расползались, дробились и сливались снова, рисуя что-то новое и никогда не повторяясь. И вдруг из низкой, обвисшей под собственной тяжестью тучи к морю потянулось черное жало. Стремительно вращаясь, как сверло, оно растягивалось, сжималось, выгибалось, словно исполняло некий жуткий танец. Жадно лизнуло волны, качнулось и прямо на моих глазах растаяло. На том месте остался какой-то тусклый, отливающий холодным серебром предмет, едва различимый в тумане. Я изо всех сил таращил глаза, но набежала помятая туча и закрыла все синеватой дождевой шторой.

Если бы я верил в существование иных миров и паранормальных явлений, то даже не сомневался бы в том, что видел, как смерч бережно выложил на поверхность моря яхту «Галс».

Глава 21

Что останется от человечества

У меня не было денег, чтобы купить цветы, и я, воровато озираясь по сторонам, забрался на городскую клумбу и надергал там роз. Потом нес этот букет, поглядывая напряженно и настороженно, как скатываются с жирных красных лепестков капли дождя… А что я еще мог принести Ирине? Что сейчас было бы уместным? Что могло бы приглушить тот удар, который я нанесу ей своим появлением?

Букет я отправил в ближайшую мусорную урну. Зря только клумбу испортил. Долго стоял под узеньким козырьком газетного киоска, разглядывая обложки журналов. Бродяги и пьяницы принимали меня за своего, хрипло нашептывали, предлагая внести деньги и войти в долю. Я заблаговременно свернул с центральной улицы, где теперь было трудно пройти, чтобы тебя не схватила за руку какая-нибудь пьяная, с опухшим от побоев лицом женщина – чья-то бывшая жена, ставшая свободной без границ. На центральном причале было сыро и ветрено, но народу толпилось полно, как на рынке в разгар торгового дня. Потоки людей медленно двигались вдоль приставленных друг к другу секций металлического ограждения, за которыми на впечатляющей по площади территории шла грандиозная стройка. Визжали бензопилы, стучали топоры и молотки, юркие автопогрузчики шныряли между штабелей досок, бруса и кровельного железа. Не меньше сотни рабочих в оранжевых спецовках и пластиковых касках, несмотря на непогоду, возводили частоколы, бастионы, отдельные башни и целые сказочные замки. Дети, сидящие на плечах отцов, громко выказывали свой восторг, протягивали руки, просились туда, где было так необычно и заманчиво. Тут же разворачивались торговые лотки, как по мановению волшебной палочки появлялись маленькие разборные магазинчики, словно шашки на игровом поле, выстраивались разноцветные пластиковые столы и стулья.