Разоблачение - Берг Кэрол - Страница 8

– Я могу делать то, что необходимо. Дай им время нормально подготовиться.

Я хотел, чтобы она села рядом со мной, позволила мне положить голову ей на плечо и зарыдать. Но она продолжала стоять, пристально глядя на меня сверху.

– Тебе необходимо сделать передышку, Сейонн. Несколько недель. Месяц. Ты погибнешь, если не отдохнешь. Или случится что-нибудь похуже.

– Значит, ты слышала о том, что произошло вчера.

– Разумеется, слышала. Я твой наставник. Ты сам должен был рассказать мне.

Я мог бы оправдаться тем, что была глубокая ночь или что я должен был поговорить со своей женой, убийцей, но я честно признался, что даже не вспомнил о необходимости срочно сообщать своему наставнику о совершенной мной серьезной ошибке. Среди массы правил, касающихся сражений, было одно, с которым я соглашался целиком и полностью. Несмотря на большой соблазн оставить все происшедшее внутри себя, лучше было с кем-нибудь поделиться, рассказать все шаг за шагом, проанализировать без эмоций и чувства вины, глядя вперед, несмотря на то что событие уже произошло. Это очищало. Делало тебя честнее. Заставляло понять.

– Это был чертовски тяжелый и несчастливый день, Катрин.

– Приходи ко мне завтра утром, мы все обсудим.

Я склонил перед ней голову, как это обычно делал ученик перед учителем. Смотритель всегда остается учеником, пока не погибнет или не перестанет сражаться.

– А теперь иди домой. – Она быстро коснулась моей головы и отправилась отрывать своих мальчишек от тарелок и чашек и возвращать их к работе, на этот раз с книгами и перьями. Наставники всей Эззарии делали это изо дня в день, чтобы их подопечные были готовы сражаться. Ловцы уже и так не сообщали о половине случаев, когда требовалась наша помощь.

Я так и не попал домой этой ночью. Гонец перехватил меня на мосту:

– Мастер Смотритель! Вас требуют…

Я махнул рукой Фионе, чтобы не заставлять и без того задыхающегося от быстрого бега вестника повторять новость и ей. Моя ищейка редко отставала от меня больше чем на десять шагов.

За следующие десять дней мы с Фионой провели двенадцать битв. В коротких промежутках между ними мы не выходили из храма. У Фионы не было возможности читать мне нотации о промахах, допущенных мной при подготовке, – сразу после битвы мы оба падали на одеяла. Нам принесли мягкие перины, хотя для таких усталых людей, какими мы были, хватило бы и твердого камня. Катрин приносила нам пищу и вино. Она, кажется, догадывалась, что, если нам придется выбирать между сном или походом за едой, мы предпочтем сон. Дважды она приходила убедиться, что мы еще не находимся на грани истощения.

– Вы знаете, что можете отказаться от битвы, – сказала она как-то вечером, когда мы вместе сидели на ступенях храма, глядя на стаю резвящихся среди деревьев воробьев. – Никто не осудит вас.

– Последним был дерзийский барон, спаливший три деревни и собственный дом с запертыми в нем женой и детьми. А еще был капитан корабля, который покинул тонущее судно, оставив на нем прикованных к веслам рабов. Кому из них мы могли бы отказать?

– А Фиона? Она ведь еще так молода! – Вышеупомянутая юная особа покосилась на нас со своего места возле огня. Это была ее расплата за вечное подслушивание.

– С ней все в порядке, – ответил я, глядя на зажаренную птичью ножку в моей руке. Я пытался решить, стоит ли она того, чтобы тратить оставшиеся силы и подносить ее ко рту. – Но лучше тебе спросить ее лично. Она не допускает, что слабости могут быть у меня.

– А ты – что они могут быть у нее? – Я посмотрел на Катрин и хмыкнул:

– Не в этой жизни.

Она никак не ответила на мою попытку пошутить, вместо этого повторила то, что уже недавно говорила: – Ты должен немного передохнуть, Сейонн.

– Я буду осторожен, – возразил я. – Но я не утверждаю, что стану работать над этим. Чем меньше времени на размышления, тем быстрее я забуду.

Воробьи серым облачком взмыли с дерева, сделали круг и приземлились на те же самые ветки, которые только что покинули.

В девяти из этих двенадцати случаев демоны предпочли оставить сосуд и вернуться живыми в свое промерзшее насквозь царство. В двух случаях я вынужден был убивать. Одну битву я проиграл, вторую за один день. Не стоило и пытаться, но это был как раз тот случай, когда безумие жертвы превзошло все мыслимые масштабы, – и я не мог отказаться. Фиона согласилась со мной, и я сказал себе, что она уже достаточно взрослая, чтобы здраво оценивать свои возможности. Но я был все-таки главным и знал, что она не откажется творить заклинание, если я решу драться. А мне не следовало позволять ей работать.

Я шагнул из Ворот в абсолютную тьму и холод – признак истощенного Айфа, что всегда очень опасно. Свет, Айф! Но тьма не рассеялась, а я не мог жертвовать сосредоточенностью, необходимой для моих остальных чувств. Я должен был двигаться. Найти достаточно света для того, что я должен был сделать. Бежать. Лететь…

У меня был один талант, которым не обладал ни один Смотритель в обозримом прошлом Эззарии. За Воротами я мог совершать превращение, дававшее мне крылья. Никто не понимал, как это возможно, а некоторые даже не верили, когда мне было восемнадцать и я только начал сражаться. Но я считал, что это естественное продолжение моей мелидды, так же как и меч – естественное продолжение моей руки. Крылья давали мне силу и подвижность, которые играли решающую роль во многих битвах.

Чтобы найти то, что таилось в темноте, я произнес необходимое заклинание, но сделал это раньше, чем появились крылья. Демон напал, когда я только начал ощущать жжение в лопатках. У меня не было времени, чтобы крылья обрели форму. Не было времени переключить восприятие и собраться. Я был слишком медлительным и слишком усталым. Мне необходимо было выйти, иначе я бы погиб.

– Айф! – закричал я, когда клыки вонзились в мою плоть сразу с трех сторон. Ворота появились, но зверь утащил меня от них гораздо дальше, чем я предполагал.

Я вырвался и побежал, земля у меня за спиной содрогалась от ударов ног чудовища. Тьма колыхалась от его смрадного дыхания. Отовсюду несло первозданным злом, неприкрытой ненавистью, от которой застывала кровь и ноги наливались свинцом, а воля слабела и душа впадала в отчаяние. Моя слабость сказывалась и на Фионе. Ворота задрожали, качнулись и начали исчезать в темноте.

– Держись, Айф! – снова закричал я, увидев, что творится с серым прямоугольником. Я прыгнул в серое сияние и упал лицом на каменные плиты пола. Одна нога горела, истерзанная зубами чудища, но я ничего не мог с этим поделать. Я не знал, смогу ли вообще когда-нибудь пошевелиться. – Дурак, дурак! – Я пытался избавиться от мрака в голове. Лежал на полу, не чувствуя тела, измученный и истощенный, каждый вдох обжигал легкие, ужас все еще не покинул мою душу. – Прости меня. С тобой все в порядке?

В ответ Фиона лишь захрипела. Я поднялся на локте и посмотрел на нее. Она лежала на спине у огня, белая, как ёё ритуальное платье. Я подполз к ней, увидев, что она лежит в исторгнутых остатках торопливо поглощенной накануне пищи. Она казалась совсем несчастной и сломленной.

Я вытащил ее из лужи и вынес наружу по восточным ступеням храма. Утреннее солнце поднялось уже высоко. Потом принес воды и вымыл ей лицо, влив в рот несколько глотков. Наверное, ее возмутило то, что я заставил ее проглотить воду, предназначенную для умывания, но лицо у нее порозовело. Что ж, хоть какая-то польза.

– Жуткое чудище, – произнес я, когда ее глаза открылись. – Можешь записать, что я искренне сожалею о собственной глупости, заставившей меня пойти к нему. – Что она и сделала, хотя только ее собственная гордость заставила творить заклинание из последних сил.

– С тобой все в порядке? – спросила она, садясь и щурясь от солнечного сияния, но все еще с трудом силясь разглядеть меня.

– Спасибо тебе. – Когда Смотритель еле стоит на ногах, Айфу невероятно тяжело удерживать Ворота. Он, конечно, может закрыть их и оставить Смотрителя скитаться по захваченной демоном душе. Этого всегда боится каждый Смотритель. – Нет, нет, нет. Останься здесь. Тебе не следует вставать. Я сам позабочусь о чистоте… обещаю, я все сделаю как полагается. Отдохни. – Я был обязан ей гораздо большим, чем часовым ритуалом.