Песня зверя - Берг Кэрол - Страница 82

Серебристые звезды неспешно плыли над головой, и я заставила себя пойти спать ко входу в пещеры, за скалой.

Меня разбудила песня Эйдана. Он сидел на скале, закрыв глаза, и белое пламя плясало вокруг его головы и рук; стоя рядом с Давином, Доналом и потрясенными элирийскими солдатами, я смотрела и слушала, как дивный голос творит музыку такой пронзительной красоты, что сердце у меня сжималось. Лицо его отражало нечеловеческое блаженство, он пел мелодию своей души, а вдали, на утесах за опустевшим Кир-Накай, сидел и слушал, отблескивая медью в лучах рассвета, величественный темный дракон.

Бездна зияла у меня за спиной. Я взвалила сумку на плечо и пошла прочь.

Глава 36

Я чую, облака таят грозу.

В расцвете лето, солнечные дни

Длинны и светлы; все ж мы предвкушаем

Тот зимний сон, ту сладостную дрему,

В которой зачинаем мы детей,

В которой нам отказывали долго

Проклятые безжалостные стражи,

А нынче поутру моя сестра

Летела на восход.

Я видел, видел -

Парила Меттис, утренний туман

Пронзая, поднималась выше, выше,

Сверкала чешуя ее на солнце.

Впервые Меттис складывала песню

За годы долгие позорнейшего рабства!

Благословен будь Эйдан: песнь его

Освободила мой народ из плена,

Который был нам горше смерти тлена.

Но ты, любимый мой, скорбишь, я вижу;

Умолкнешь ты, певец богов крылатых, -

И внятна мне в повисшей тишине

Вся боль твоя, тоска твоя и мука,

Как внятен посвист ветра зимней ночью,

Как слышен в небе шорох птичьих крыл.

О, не печалься, ибо дни летят

Стремительно, как искры от костра,

Настанет час, и весь народ крылатый,

Которого избранник ты любимый,

Подхватит песнь твою, споет с тобою -

Ведь это предначертано судьбою.

О Эйдан, голос твой утишил боль

Моих сестер, чьи небеса померкли,

Когда они оплакивали горько

Детенышей утраченных. А ты,

Ты врачевал мелодией своею

Безумье их. А вспомни, как Джодар,

Мой брат крылатый, – и не он один,

Кто опьянялся кровию людскою -

Они, тебе внимая, исцелялись,

С их глаз спадала мрака пелена.

О мой любимый, ты слагаешь песни,

И с каждым днем растет и крепнет мощь

Той магии, что наполняет голос

Твой сладкозвучный…

Что его терзает?

Его страшит день завтрашний, и смутно

Ему грядущее в неверном мире этом,

Который зыбок, словно отраженье

Луны в озерной глади. Он тоскует

О том, что соплеменники его

Плутают, будто путники во тьме

Лесной чащобы. Все же знаю я:

Не раз сойти снегам, созреть плодам,

Не раз листве опасть и вновь раскрыться,

Пока они услышат и постигнут

То, что поет любимый мой… Послушай,

Твою, как книгу, я читаю душу,

Ужель меня ты думал обмануть?

Так знай же – связь меж нами неразрывна,

Ты предан мне навеки, закаленный

Тем пламенем, что было жарче ада

И снегопада первого белей.

Ты полон боли, ты подобен ране

Кровоточащей. Роэлан не в силах

Страданье видеть. Выше, выше в небо

Летим, любимый, – только так отыщешь

Ты то, что потерял в себе самом.

Лечу! Пока клубятся облака

И ветер наполняет эти крылья,

Не кончена история, не смолкнет

И песнь твоя крылатая. Лечу!

ЛАРА

Глава 37

Я сидела у костерка в трех днях пути от Кир-Накай – или того, что от него осталось, – и ждала, когда растопится снег в котелке. Мой огонек был не более чем крошечной искоркой в бесконечной ночи – ясной и немилосердно холодной, хотя уже почти настало лето. Надо бы спуститься пониже.

Я поворошила вялый огонь. На такой высоте дров не найти. Кустарник отсырел, потому что днем было довольно тепло и снежное одеяло подтаивало. Как хорошо одной. Можно спокойно выбросить из головы сумятицу и неопределенность, донимавшие меня всю весну. Сыновьям и дочерям Клана замешательство не пристало.

Скоро мне станет не до слезливых мечтаний. Грядет война – подобных войн те, кто живет в этом мире, еще не знают. Только стрелы, мечи и копья. Люди против людей. В Камартане есть один умелец, который может вытравить с моей руки знак Клана. Надо бы это сделать, пока никому в голову не приходит присматриваться.

После того, как наше племя покончит с междоусобной местью, начнется настоящая резня. Как только летнее солнце расчистит перевалы в горах, окружающих Элирию и ее цивилизованных соседей, весть о том, что драконы вернулись на запад, достигнет степных дикарей. По рекам на ладьях-плоскодонках приплывут варвары с раскрашенными лицами, в меховых плащах и рогатых масках. Они промчатся по стране на мохнатых лошадках, гортанно крича, звеня костяными серьгами и размахивая кривыми саблями.

Опытный разведчик окажется как раз к месту. А тот, кто умеет обращаться с мечом и к тому же способен предсказать, что сделают лишенные могущества Всадники, – к месту вдвойне. Разыщу принца и дам ему знать, что не прочь на него поработать. Такому принцу, как Донал, служить не зазорно. Давин видел его в деле. Да и я видела, просто мое проклятое упорство не позволило мне признать его достоинства при всех. Особенно при Эйдане. Потому что мне мешали замешательство, гордость и чувство вины. А теперь Эйдан ушел – ушел со своими драконами, следуя зову долга, дара, сердца…

Прекрати! Думай о чем-нибудь другом!

Все эти дни я думала только об Эйдане, и сумятица в голове лишь усиливалась. Эти его слова… Полная чушь. Я не могу даже просто находиться рядом с ним, это невыносимо! Вот чего я так и не смогла ему сказать! Стоило мне взглянуть на его кошмарные руки – и меня начинало трясти, так живо я представляла себе его мучения! Неужели он думает, что целую жизнь, полную преступлений и обмана, можно перечеркнуть одним махом? Как мне объяснить ему, что я видела, какое у него было лицо, когда он пел Роэлану, и что мне нет места в подобном таинстве? Каково мне было видеть, как омывает его божественное пламя…

Прекрати!

Только одну загадку мне так и не удалось разгадать за эти три дня. Вопрос Эйдана не давал мне покоя. Чего же я боюсь?

Огонь оживился и запрыгал на угольях, волосы взметнулись и упали мне на глаза. Поднялся ветер… теплый… и этот запах… В тревоге я обернулась. О дочери огня! Я вскочила, вытаращив глаза на темную тень, закрывшую полнеба.

Он пролетел так низко, что растопил снег у меня под ногами. Он кружился, снижаясь, он летел ко мне, и ужас сдавил мне грудь, а сердце затрепыхалось где-то в горле. Но что-то… странное ощущение охватило меня, словно нежное прикосновение сна… и я выпрямилась и шагнула ему навстречу, хотя и разум, и чувства люто сопротивлялись.

Он сел на слякотную пустошь в каких-то двадцати шагах, и мягкое тепло охватило меня предвестником лета. Он поднял голову и затрубил – оглушительно, победно, – испустив голубое с золотом пламя. Голубые искры осыпали меня, они гасли, чуть покалывая кожу. Потом он лег, вытянув шею и положив голову на проталину. Мягкие прозрачные веки на миг прикрыли алые глаза, уставившиеся прямо на меня. Ждет.

– Тебя Эйдан послал? – Я обращалась даже не к дракону, а скорее к себе самой. Надо было напомнить себе, что я ничего не боюсь. Потому что гул даже мирного драконьего пламени в ночной тиши был так могуч, что нельзя было не ответить. Потому что даже если я сейчас умру, если мне суждено сгореть, я умру с именем Эйдана на устах и с его образом в сердце.

Он о тебе томится, мой любимый,

Он без тебя ущербен, словно месяц,

Который не находит отраженья

В озерной глади. Он послал меня -

Верней, его тоска меня послала,