Песня зверя - Берг Кэрол - Страница 76

– Эйдан, вы меня слышите?

Язык у меня словно покрылся толстым слоем шерсти и повиноваться отказался наотрез. Я попытался кивнуть и горько в этом раскаялся, потому что тьма завертелась, и желудок взбунтовался, но он был пуст, и извергать было нечего, нечего и нечего. Покончив с этим бессмысленным, но энергичным упражнением, я даже удивился, что глаза у меня по-прежнему на месте. Но смотреть они не желали. Мир за спиной у черной фигуры заколыхался и надвинулся, хлюпая и плескаясь. Я отшатнулся к скале, содрогнувшись под шерстяным одеялом, наброшенным мне на плечи.

– Дженика, да еще и лодка… желудок у вас сейчас никуда не годится, так что до утра придется поголодать. Не хотелось бы усугублять ваше положение. – Рука нежно погладила мою раскалывающуюся голову. – Правда, я искренне сожалею, что пришлось применить цепи. Видите ли, вы прожигаете веревки всякий раз, когда Роэлан вас ищет. Но теперь недолго осталось. Уже два дня дракон кружит над горами. Вот, попейте…

По губам у меня потекли капельки холодной воды, смыв, пусть только отчасти, налет с языка.

– Не надо, пожалуйста, не надо, – молил я. – Они никогда никому… – Новый приступ тошноты заставил меня замолчать.

– Хотел бы я вам верить, Эйдан. Но если вы разгадали мои замыслы, вам должно быть понятно, что я пекусь не только о том, как защитить мой народ от драконьей мести. А что, по-вашему, предпримет Клан, узнав, что мы натворили? Что сделает ваш король, когда поймет, что мы разрушили главную опору его власти? Можете ли вы представить себе, каково это, когда все народы на свете глумятся над тобой, презирают, не видят, не слышат? Нам никогда не удавалось занять должное место под солнцем, потому что мы не люди. Именно из-за этого все и началось. Если бы я мог вернуться на пятьсот лет назад и исправить то, что мы сделали, то, что сделал я, – я бы, пожалуй, вернулся. Но это невозможно. Я могу лишь позаботиться, чтобы в мире наконец восторжествовала справедливость. А справедливость состоит в том, что драконы должны навечно подчиниться элимам. Если вас это утешит, знайте: мы отпустим их на волю. Мы никогда и ни за что не будем относиться к ним как к зверям, мы никогда и ни за что не используем их для наступательных войн. Драконы будут только и исключительно защищать элимов. И летать верхом на драконах будет только Лара. Я ей это обещал и от слова своего не отступлю. – Нарим заботливо подоткнул одеяло и подсунул что-то мягкое мне под голову. – Утром я вернусь и покормлю вас.

Полуночная тень растворилась в ночи. Долго-долго, несколько предрассветных часов, я лежал смирно и чувствовал, как его слова медленно опускаются в тумане моего сознания, словно снежинки, которые тают, достигнув твердой земли. Роэлан прилетит сюда, потому что ищет меня. Он напьется отравленной воды, а Нарим будет поджидать его с кровавиком наготове. Роэлан снова попадет в плен, лишится дара речи, не сможет предупредить собратьев, и они тоже слетятся к озеру. Когда Нарим на рассвете вернулся, чтобы напоить меня жидкой кашицей и дать еще порцию своей парализующей отравы, он осторожно вытер невольные слезы, струившиеся у меня по лицу. Он был так уверен в себе, с такой человечностью замышлял убийство, с такой добротой намеревался поработить целый народ… Больше он со мной не разговаривал.

Кругом не было ничего, кроме узенькой полоски песка – каких-нибудь десять шагов до набегающих озерных волн. За полосой воды виднелись розовато-серые гранитные скалы, а над ними – голубое небо. Я лежал на боку, под щеку мне подсунули сложенное шерстяное одеяло, на котором растеклась темная лужица слюны. Мысли у меня блуждали от прошлого к настоящему, но ничего связного я придумать не мог и вообще едва ли мог думать.

День выдался ясный, и мне пришлось бы туго, если бы я лежал на солнцепеке, но, к счастью, скала, к которой я был прикован, нависала надо мной и давала достаточно тени. Несмотря на то что воздух был по-прежнему прохладен, меня то и дело бросало в жар, так что цепи раскалялись и обжигали запястья. Время тянулось невыносимо, и мне отчаянно хотелось пить – это было настоящей пыткой, ведь прямо перед глазами плескалась чистая вода, до которой было не добраться. К тому же я знал, что вода отравлена и что драконы, отведав ее, впадут в ту же одурь, что и я. Жажда занимала все мои разрозненные мысли, и даже хлопанье медно-зеленых крыльев в небесах не отвлекло меня. Дикие, неистовые крики эхом отдавались в скалах и у меня в костях – крики боли, утраты, отчаяния. Но мимолетная печаль тут же канула в небытие, утонув в мечтаниях о воде.

Когда солнце стало снижаться и над озером пополз туман, я увидел, что от дальних скал отделился обломок и медленно движется ко мне. Безумие. Я чувствовал, как его холодные пальцы выцарапывают из меня последние остатки разума. Я пытался дернуться, закричать, заплакать, но не мог. Обломок скалы медленно плыл ко мне. Закрыв глаза, я приказал себе умереть.

Плеск… Глухой удар…

Он принес еще отравы. Нет! Хватит! Пусть лучше он меня убьет!

Когда плошка коснулась моих губ, я весь вскипел от ярости, но наружу, за пределы пылающей кожи, вырвался лишь еле слышный стон. Только в плошке была не маслянистая дженика, а чистая вода. Я закашлялся и едва не захлебнулся, стараясь не упустить ни капельки влаги, чтобы потушить пылавший внутри огонь. Когда плошка опустела, я открыл глаза. У моего лица стояли пара башмаков и пара сапог. На сухой песок с них стекали бисеринки влаги.

– Думаешь, получится? – Новый голос.

Только почему при звуках этого голоса сердце у меня заколотилось, как морские волны о ледяные утесы Эсконии?

– Роэлан целый день его ищет. Пусть все спрячутся. Зверь, разумеется, с подозрением относится к озеру, но скоро он найдет то, что ищет. Как только он обнаружит Эйдана, то волей-неволей коснется воды. А как только он коснется воды, он ее хлебнет. И я буду наготове.

– Вот хорошо, что я тут. Жалко было бы пропустить такое зрелище.

– Всегда подозревал, что у тебя выдающиеся способности, но чтобы сбежать от Клана… – В голосе прозвучала нотка недоверия. Минорная нота в мелодии радости и облегчения.

– Знаешь, когда весь лагерь в Кор-Неуилл пустеет за какой-нибудь час, поневоле отвлечешься. По-моему, Мак-Ихерн просто не верил тому, что ему твердили, пока своими глазами не увидел.

Сапоги отодвинулись в сторону. В поле моего зрения оказались стройные ноги в кожаных штанах. Узкая смуглая ладонь приподняла мне голову, и я взглянул в лицо той, что опустилась на колени рядом со мной. Я был готов закричать, дурным голосом завопить от счастья, подпрыгнуть к облакам и возблагодарить всех богов на свете.

– Лара…

Даже в смертном оцепенении я сумел выговорить это имя.

– Надеюсь, долго ждать не придется, Нарим. Жалкое зрелище. Почему этот дурень и слабак не согласился делать то, что ему велели? – Ледяное спокойствие ее голоса заморозило мою радость, словно первые заморозки – яркую осеннюю листву. Там, где было ее имя, осталась зияющая пустота. Несмотря на невыносимую горечь, я заметил, что краска залила ей шею.

– Видишь ли, Лара, не многие люди способны на разумные решения, когда дело касается их сердца.

– Лучше вовсе не иметь сердца, чем унижаться до такого.

– Я считал, Лара, что ты его любишь.

– С чего вдруг? Ему до меня и дела не было – только про своих зверей и думал! Он видел, как Седрик схватил меня в Абертене, и он знал, что со мной сделает Мак-Ихерн. Знал, что отрубят сначала руку… потом ногу… что будут пытать, пока я всего не скажу… Вот что могло случиться, а этот сенайский пустозвон пальцем не пошевелил, чтобы меня спасти! Это что, любовь? Да мне на него наплевать! – И она действительно плюнула мне в лицо и убрала руку, уронив мою голову обратно на одеяло. – Да когда он будет больше не нужен, я своими руками его прирежу! А это?! – На песок у моего лица упали клочки бумаги, исписанной корявым почерком. – Пустые слова! Всего хорошего! – Пара сапог удалилась и остановилась у лодки.

Нарим склонился ко мне: