Песня зверя - Берг Кэрол - Страница 41

Я заранее решил не верить собственным догадкам. Сосновый сук, к которому меня привязали, был толщиной с руку, и вероятность того, что мне удастся его сломать, была удручающе мала. Скорее уж мне удалось бы выдернуть треклятое дерево с корнем, подумалось мне, когда попытка сползти по суку ниже ни к чему не привела. Выдернуть… я вспомнил деревья, которые видел по дороге сюда, – они едва цеплялись скрюченными корнями за трещины в скале. То, к которому меня привязали, росло из каменной стены почти горизонтально. Я снова оттолкнулся ногами, чуть правее, и потянул сук – теперь под другим углом. Еще правее. Снова и снова. Вскоре плечи онемели окончательно, а по рукам потекла кровь из порезанных запястий. Я решил действовать иначе. Чуть передвинуть ноги и потянуть. Еще раз. Еще.

Ничего не выходило. Я окончательно выбился из сил. Ноги совсем онемели, я не мог заставить их двигаться. Я потерял опору и повис. Так и буду висеть, как туша на крюке у мясника. А что над головой трещит – так это мне кажется. И тут я рухнул лицом в грязь, а сверху меня придавил сначала сук, а потом и все дерево.

Из-за скал послышались приглушенный шорох и вой. Зверюга, наверное, почуяла кровь – теперь вой звучал иначе. Я лежал лицом вниз на холодной земле, и ноги мне основательно придавил поваленный ствол. Мне, конечно, повезло, что он не свалился мне на голову, но и выползти из-под него не удавалось никак: сколько я ни извивался, обломанные ветки только кололись и царапались до крови, а связанные запястья безнадежно запутались в ветках. Кожи на них почти не осталось, и я даже не мог пристроить руки поудобнее. Все это было бы смешно…

Я бессильно уронил голову щекой на землю и вдруг увидел почти у самого носа робкий оранжевый огонек – уголек, тлевший на потухшей головне. Я перестал извиваться и потихоньку принялся его раздувать, моля огонек разгореться и отогнать хищников, а там, глядишь, можно будет хоть как-то согреться. Рук и ног я уже вовсе не чувствовал. Вскоре и лицо у меня замерзло так, что я не знал, удается ли заставить губы дуть на непокорный уголек. Надо было отдохнуть. Я прикрыл глаза, уронил голову и заставил себя не слушать крадущиеся шаги.

– Ну и пожалуйста, – пробормотал я, чувствуя, как веки наливаются тяжестью. – Делай, что хочешь.

– Не спи, придурок, не спи, кому говорю! Ух, ночные боги, просто свихнуться с тобой можно… Ну есть ли на свете тварь никчемнее сеная?!

Лара вернулась.

Глава 18

– Ты сядешь наконец? Я тебе пить принесла! На голову мне это тебе вылить, что ли?

Ноздри мне пощекотал пар. Таволга и шалфей. Успокоительное и смягчающее. Лучшее на свете лекарство от всех болезней, а у меня их предостаточно. У громадного костра, сладостно припекавшего мне лицо, руки и ноги быстро оттаивали и настоятельно требовали внимания. Я ведь и правда едва не заснул. Лара появилась как раз вовремя, разрезала связывавшие меня ремни и, закутав меня в плащ, принялась поспешно разводить огонь.

Я лежал на боку на расстоянии вытянутой руки от веселого пламени, и Лара сунула оловянную кружку прямо мне под нос. Я даже не взглянул на свою спасительницу – а вдруг она разгневается и опять уйдет и унесет с собой чудесный отвар, мою последнюю надежду? Но, как всегда, язык меня подвел.

– Кто-то, помнится, говорил, что стряпать для меня не станет. – Зубы у меня достаточно оттаяли и начали немилосердно стучать, лишив эту колкость должного блеска.

– Лучше буду стряпать, чем прислуживать при одевании, – парировала Лара. – Что за дурацкая привычка – носить травки с собой в кармане?! Пей, что ли, – тогда сможешь наконец одеться сам. Не маленький.

Я медленно уселся и протянул ей сложенные лодочкой трясущиеся ладони, чтобы она поставила в них кружку. Лара чуть помедлила:

– Горячая, – предупредила она.

– И хорошо… хоть почувствую… а то никак…

Обжигаясь, я стиснул ладонями кружку и осторожно глотнул, с наслаждением ощутив, как почти кипящая жидкость разливается по телу и унимает дрожь.

– Ничего себе – дерево с корнями вывернул. Зря старался – сук-то был гнилой. Его можно было одним рывком сломать. – Она отошла от огня, чтобы я не видел ее лица, и села, обняв колени. Я едва кружку не уронил: рядом с Ларой лежал мертвый волк со стрелой в боку.

– Хотел костер побольше.

Тут она рассмеялась. Ее тихий смех пронесся над огнем, как низкий аккорд на арфе.

– У тебя что, вместо крови – студеная водица? Совсем тебя не понимаю.

– Мне и убивать случается. Во сне.

Она мотнула головой:

– Скажи это кому-нибудь другому. Во сне ты плачешь. И беззвучно кричишь. – Лара поднялась, подбросила ветку в костер и отошла на несколько шагов. Вернувшись, она бросила мне перчатки и окровавленные лохмотья, оставшиеся от рубахи:

– Поднимайся. Нам пора, – заявила она.

– Они вернутся?

– Седрик скоро целую орду сюда приведет. Руэдди пришлось убить.

– Ваниров огонь, Лара… – Что мне было ей сказать? Как утешить человека, чьим надеждам в один миг пришел конец? Не мне же было ее утешать. И благодарности моей ей было вовсе не нужно. – Надо предупредить элимов.

– Вот послушай. Когда мы с тобой пойдем в логово кая, я разожгу на вершине костер, и Нарим увидит его и все поймет. У нас еще три дня. Клан знает, что прибежище элимов находится где-то в горах, но не знает, где именно. Седрика я спешила, так что пока он вернется назад, соберет отряд и найдет Кор-Талайт, дня три и пройдет. К тому же я угнала у него коней.

Логово кая. Пещера Келдара. За суетой последних недель я почти забыл о нашей великой цели.

– Разве все готово?

Я поспешно оделся, а Лара вывела коней из глубины грота. Она обернула поводья лошади Руэдди вокруг моих рук и лишь затем, посмотрев мне прямо в глаза холодным синим взглядом, уронила:

– Какая разница?

Мы вернулись в хижину в обход скал – так было немного дальше, зато по ровной дороге, – и перед самым рассветом рухнули без сил на одеяла, понимая, что, если мы не выспимся, у нас ничего не выйдет. Я проснулся первым ближе к середине дня, и Лара почти сразу вскочила, как подброшенная, будто боялась, что я уйду без нее. Около часа мы потратили на сборы, скупо роняя слова лишь для того, чтобы решить, что взять с собой: кое-какой еды, доспехи, фляжку с брагой, кремень, огниво и трут, Ларино оружие…

Как только солнце перевалило за зенит, мы двинулись в путь разными дорогами. Лара по поляне повела лошадей к северному краю долины, чтобы пустить их по тропам, ведущим в необитаемые земли на юге Элирии, и сбить возможных преследователей со следа. Затем ей предстояло направиться прямо на запад по скалистой возвышенности – там ее будет не выследить, – а затем свернуть на юг к месту нашей встречи. Я же по утоптанной тропинке направился в лесок, где у нас стояли ловушки, – словно бы за дровами. Салазки, которые я тащил за собой, заметали отпечатки моих ног, так что было непонятно, старые они или свежие. Зайдя поглубже в лес, я закопал салазки в снег и пошел на юго-запад, то и дело карабкаясь на валуны и шагая прямо по оттаявшим ручьям. Башмакам пришел конец, но зато на воде следов не остается.

Судя по звездам, была уже почти полночь, когда я взобрался на перевал и увидел на голом склоне золотистое сияние Лариного костра. Полчаса спустя я рухнул наземь у огня и, протянув к нему окоченевшие пальцы, с восторгом обнаружил жирную тушку какой-то птицы на вертеле и луковицы, поджаривающиеся на углях. Лара тут же начала говорить о деле:

– Надо решить, как нам…

Я зажал уши:

– Нет уж, нет уж! Пока не отведаю этой дивной птички, слушать не стану! – Разумеется, я понимал, что нам надо обдумать и обсудить тысячу деталей, но в животе у меня урчало так, что я бы все равно ничего не расслышал. – К тому же я пятьсот лиг тащил на собственном горбу эту брагу, и теперь мне не терпится от нее избавиться. По-моему, эта ночь достойна небольшого праздника. – Я извлек из мешка каменную фляжку и повертел ею в воздухе.