Песня зверя - Берг Кэрол - Страница 24

У этого элима была пергаментная кожа и воспаленные косоватые глаза, словно их обладатель слишком долго смотрел на яркое солнце, но он весело сощурился в ответ:

– Конечно, только родич решил остановиться там всего на несколько дней – комната, знаете ли, такая неудобная…

– Объясните! Объясните наконец, зачем вы всё это делаете?!

Все мои попытки задавать серьезные вопросы были вежливо, но твердо отклонены. Мы снова оказались в седле, а я так и не уловил ни единого намека на то, куда мы, собственно, едем и откуда они узнали об этом пути через Караг-Хиум. Мы направлялись на запад, все выше и выше, в самое сердце гор. Со всех сторон нас окружали заснеженные вершины, на пути у нас лежали глубокие сугробы, и кони едва плелись. Наверно, мы и вправду добрались до таких мест, где Всадникам меня не разыскать.

На восточные предгорья Амрина спустился вечер, и нас окружили сумерки, хотя позади еще сиял золотой день. Мы взбирались на перевал между Амрином и меньшим северным его соседом. Любой путник назвал бы этот склон непреодолимым, не заметив тоненькую извилистую ниточку камней вдоль тропы.

– Почти приехали, – обернулся Нарим. – Эйдан, осторожнее на спуске: лошадей так и тянет побежать вниз. – Он загадочно улыбнулся.

Добравшись до вершины и опустив взгляд, я понял, почему он улыбался. Передо мной была не очередная ледяная пустошь, которую предстояло преодолеть, и не полоска тундры, поросшая заиндевелым можжевельником и усыпанная галькой, и не провал, засыпанный снегом. Внизу раскинулась обширная зеленая долина, повсюду мерцали озерца и ручьи; вечнозеленые рощи были едва присыпаны снегом, и там и сям паслись стада оленей и лосей и табунчики низеньких крепких лошадок, – несомненно, родичей Желудя. Стайка птиц вспорхнула с ветвей, испугавшись кабана. Это было самое настоящее чудо. В отдалении в небо бил гейзер, и у моих ног в теплом воздухе парил орел.

Я не успел ничего спросить, а мои спутники помчались, словно позабыв обо мне, по широкой дороге, петлявшей по склону. Желудь нетерпеливо дергал поводья, и я отпустил их, обнял его за шею и воскликнул:

– Танай!

Конь стрелой полетел за собратьями, словно родная земля под ногами и теплый воздух как рукой сняли накопившуюся за день усталость. Вниз, вниз, очертя голову! Я отчаянно цеплялся за гриву и хохотал в безумном восторге. Мы неслись сквозь залитый вечерним солнцем лес, мимо перепуганных оленей и черного медведя, обнюхивающего перевернутый валун, по лугам, перепрыгивая ручейки и огибая глубокие синие пруды, от которых поднимался пар. Мы пересекли всю равнину и оказались в укромном уголке, отгороженном отвесными скалами. Из пещеры по замшелым камням журчал ручеек.

Спутники мои уже спешились и стояли у самого входа в пещеру. Их окружили десятка два элимов. Я придержал Желудя, чтобы подъехать чинно, а не влететь, как Тарвил, в толпу хохочущих элимов и не свалиться им на руки. Мне совершенно не хотелось привлекать к себе внимание, но при моем появлении настала тишина. Все светлые глаза уставились на меня, все белокурые головы почтительно склонились. Когда-то мне было не привыкать к подобному обращению; я считал, что так чествуют моего бога, а я должен соответствовать оказанному мне почету. Но теперь все изменилось. Я побагровел, соскользнул со спины Желудя и погладил славную лошадку по гриве, шепча благодарственные слова. Навстречу мне вышел, тяжко опираясь на руку молоденького слуги, высокий элим в длинных серых одеждах. Белые его косы спадали до пояса, блеклую кожу бороздили бесчисленные морщинки, а в прозрачных его глазах сквозила такая мудрость, такое знание горя и радости, доброго и дурного, что он показался мне едва ли не старейшим созданием на свете.

Я протянул к нему руки, но старый элим их не коснулся. Он сложил у груди иссохшие ладони и низко поклонился.

– Добро пожаловать, о Тот, кто говорит с драконами, – произнес он. – Во имя Единого и во имя Семерых я приветствую тебя, и во имя всех элимов на свете я глубоко благодарен тебе за то, что ты здесь. Все, что есть у нас, – твое: распоряжайся. Жизнь дана нам прежде всего на служение тебе, и если мы можем как-то облегчить твой путь, достаточно одного твоего слова. Ты – надежда нашего народа, и мы не в состоянии описать радость, которую ты даровал нам тем, что ты здесь.

Что мне было ответить на такое приветствие – такое теплое и решительно ни с чем не сообразное? Они ошибались, они ужасно ошибались, и делом чести было разубедить их. Я был кругом виноват, по глупости, гордыне и беспечности я делал ужасные вещи, но это… Что же я совершил такого, что целый народ решил, будто ради меня стоит так рисковать? Я тоже сложил руки у груди и поклонился в ответ:

– Добрый господин мой, ваш народ оказал мне огромную честь, подвергнув ради меня опасности жизнь и все свое достояние, и я потрясен беспредельной добротой элимов. Ваши слова смущают меня, – по правде говоря, я не могу принять подобные дары, ведь я уверен, что они предназначены кому-то другому. Вы именуете меня титулом, которого я не знаю, вы говорите о каких-то загадочных надеждах, вы ожидаете от меня помощи, но, несмотря на все мое желание оказаться вам хоть в чем-нибудь полезным, боюсь, ваших ожиданий мне не оправдать. Произошла ужасная ошибка…

Я ожидал ужаса, разочарования, даже гнева, но вместо этого увидел лишь печальные улыбки и услышал покорные вздохи.

– Видишь, Искендар? Я же говорил. Как ни поразительно, он и правда не имеет ни малейшего представления, кто он такой. И кем он был, – произнес Нарим из-за спины старого элима.

– Но если он тот, кем мы его считаем, нам надо все ему рассказать, – рассудил Искендар. – Разумеется, мы предполагали, что находимся ближе к цели, но какое значение имеют еще несколько лет после пяти веков? – Глаза его сверкнули, и мне показалось, что они заглянули прямо мне в сердце.

– Боюсь… – Нарим замялся и беспокойно оглядел меня. – Нет, конечно, мы все ему расскажем и посмотрим, что можно будет сделать. Я обещал привести его сюда целым и невредимым – и вот, спасибо моим храбрым родичам, он здесь. Это стоило сделать просто потому, что миру нужен такой достойный человек, как Эйдан. Но что выйдет из этой затеи – ведомо лишь Единому. Я не стал бы ждать слишком многого. С тех пор, как мы видели последний проблеск надежды, все изменилось. Почти все.

– Ты сделал все как надо, Нарим, а остальное, как ты верно сказал, ведомо лишь Единому.

Я слушал их разговор и не понимал решительно ничего, но в конце концов потерял терпение:

– Скажите, Нарим и вы, добрый господин мой, чем же, по-вашему, я могу помочь вам?

Нарим прикусил палец и в упор взглянул на меня, а древний элим ответил:

– Мы надеемся, что ты заставишь их все вспомнить.

У меня волосы встали дыбом, будто от дыхания мертвеца. В сердце мне словно вонзилось копье. Я смог лишь прохрипеть:

– Кого?

– Драконов, конечно. Семерых старейших, их сыновей и дочерей. Они пробыли в рабстве пять веков, и ты и только ты можешь освободить драконов, которых люди называют Семью богами.

Глава 11

В ответ на мои ошеломленные протесты в разговор поспешно вмешался Нура, то ли слуга, то ли помощник, казалось, приросший к руке старого Искендара.

– Да нет, вовсе мы не считаем драконов богами, – замотал он головой. – Ничего подобного. Бог не будет убивать направо и налево, да и сам рабом не станет, а драконы-то дали себя покорить. Просто многое из того, что люди считают божественным, по своей природе вовсе не сверхъестественно. Послушайте нашу историю и судите сами.

Элимы отвели меня в залитую факельным светом пещеру. Я по-прежнему был возмущен и растерян и настолько поглощен тем, что услышал, и тем, что мне еще предстояло услышать, что воспоминаний о пещере у меня почти не осталось – помню только, что она была большая, чистая и теплая и что жило там очень много народу. И едва мы уселись на тонкие стеганые тюфяки, как начался рассказ. Рассказывал Тарвил; скупой язык писца сменился напевной речью бывалого сказителя.