Утренний всадник, кн. 2: Чаша Судеб - Дворецкая Елизавета Алексеевна - Страница 41

Смеяна слушала его, почти не глядя, куда они идут, замечая только, что лес становится гуще, что березы смешались с осинами и елями и вокруг потемнело.

– Я не мог и подумать, что у нее родится ребенок, – продолжал Князь Рысей. – Если бы знал… Я бы не позволил ей уйти. Я не потерял бы ее и не потерял бы тебя, раз уж Небесные Пряхи так рано оборвали ее нить. Я вырастил бы тебя. Я научил бы тебя носить рысью шкуру…

Он осторожно погладил мех Смеяниного полушубка.

– А теперь? – с замиранием сердца спросила Смеяна.

Она поняла, о чем он говорит. И она могла бы по-настоящему превращаться в рысь! Вот почему Синичка, а потом Творян увидели ее в образе рыси – они сумели разглядеть Лесную Княгиню, которая тайно жила в глубине ее души. Синичке помогла сама Смеяна, когда собиралась с силами, готовясь к потасовке, а Творяну – его зоркие глаза ведуна и рысья шкура у нее на плечах.

– А теперь… Боюсь, поздно. У тебя уже… – Князь Рысей нахмурился, наморщил лоб, стараясь подобрать слова человеческого языка, который был ему от рождения чуждым. – У тебя кости окрепли, что ли? Ты слишком сжилась с человеческим обликом. Ты уже никогда не научишься быть настоящей рысью. Я мог бы надеть на тебя ее шкуру, но тебе будет тяжело.

Смеяна вздохнула. В глубине души она надеялась, что отец еще передумает, но настаивать не смела. Ах, как много она потеряла из-за того, что отец потерял ее! Если бы они с самого ее рождения были вместе, настолько другой, насколько лучше и вернее сложилась бы ее жизнь! Ей не пришлось бы искать себя, пытаться приспособиться к человеческой шкуре, когда человеческой крови в ней всего половина. Она выросла бы совсем другой и, может быть, не спрашивала бы теперь землю и небо: зачем я?

– Но может быть, у тебя еще и получится. – Князь Рысей ободряюще сжал ее руку. – Раз уж ты сделала то, что не удавалось еще никому, – родилась! – то, быть может, ты и научишься носить шкуру. Я благодарю богов за то, что они дали мне такое чудо…

– Это меня-то? – Смеяна фыркнула, потянула кулак ко рту, но уже от смущения. Ей было приятно, как кошке, которую возле теплой печки ласково гладят руки хозяйки. – Да какое я чудо… Вот ты, батюшка! – вдруг воскликнула она и вскинула глаза на Князя Рысей, пораженная новой мыслью. – Первое-то чудо – это ты, батюшка. Я Князей Леса не видала, но от деда слыхала. Князья Леса не умеют любить, как люди любят. А ты сумел! Ты тоже один такой на свете! Первое-то чудо ты начал, а я так, следом…

– Да… – помолчав, согласился Князь Рысей. Глаза его чуть потемнели, запечалились. Наверное, он думал о той женщине, которая не была чародейкой, не владела мудростью Надвечного Мира, но сумела вызвать в сердце оборотня человеческую любовь. – Следом… В людях все – след, в ком от отца, в ком от деда, а в ком из такой глубины, что и ведуны не разглядят. Да и в нелюдях тоже.

– А вот про меня толкуют, что я удачу приношу, – снова заговорила Смеяна, помолчав. – Правда это?

– Как же не правда! – снова повеселев, отозвался Князь Рысей. – Ты – живая удача! Твоя мать тебя от Велы самой отбить сумела! Здесь и любовь, и сила, и удача, и чудо! И все они – в тебе!

– Мать меня отбила… – тихо повторила Смеяна, чувствуя, как щемит ее сердце при этих словах и слезы наворачиваются на глазах, но никакие другие слова не делали ее такой счастливой. – Может, и я кого-нибудь спасу… – пробормотала она, стараясь справиться с собой, попыталась улыбнуться, вытерла слезы кулаком.

Ей казалось, что они шли совсем недолго, но внезапно она заметила, что под ногами – натоптанная тропинка. Тропинка пахла людьми, и сердце Смеяны забилось чаще. Каждое дерево, каждый изгиб тропинки казался ей знакомым, словно она много-много раз проходила и пробегала здесь, зимой и летом, по ледку и по траве, под солнцем и в рассветных сумерках. Это пробудился голос крови, память поколений; из самой глубины ее души поднималась горячая волна и несла ее к чему-то новому и давно знакомому. Смеяна сама не могла понять своих чувств: ей казалось, что она попала внутрь своей собственной души, попала туда, где уже жила однажды, что она вспомнила целую жизнь, и не одну жизнь, а много – прошедшие здесь.

Деревья расступились, впереди на поляне показался тын. Ворота были приоткрыты, со двора поднималось несколько дымков. Из ворот высунулась собачка, глянула на гостей, коротко тявкнула и спряталась.

– Я не могу идти в человеческий дом, – сказал Князь Рысей. – Мы с тобой здесь попрощаемся. Но мы увидимся скоро – когда они покажут тебе твой новый дом, ты позови меня, и я приду к тебе.

Князь Рысей обнял свою дочь за плечи, прижал к себе и лизнул в лоб. Смеяна удивилась, но тут же сообразила – ведь он рожден зверем! Это чудо, что он так хорошо умеет быть человеком!

– Иди! – Князь Рысей развернул ее лицом к опушке и слегка подтолкнул в спину.

Смеяна сделала несколько осторожных шагов, чутко слушая, что происходит у нее за спиной. Там тихо и коротко прошуршало что-то. Смеяна не выдержала и обернулась. На том месте, где только что стоял человек, была рысь – огромная рысь с янтарными глазами.

Князь Рысей мигнул, дернул головой – больше он не мог говорить по-человечески. И мгновенно прянул в сторону, широким прыжком исчез за деревьями.

Стараясь собраться с мыслями, Смеяна пошла прочь. Опушка осталась позади, перед Смеяной простиралась поляна, а в раскрытых воротах тына уже появились люди. Они молча смотрели, как от опушки леса к ним медленно идет девушка с рыжими косами, лежащими на груди поверх рысьего полушубка. А она смотрела в эти лица, и ей казалось, что она видит свое собственное отражение. Такие же вздернутые носы, покрытые веснушками, такие же румяные щеки, рыжие волосы, желтоватые глаза.

– Молодинка! – вдруг сказал чей-то тихий голос.

Люди расступились, и Смеяна увидела пожилую женщину с морщинистым лицом и рыжеватыми бровями. Ее глаза выцвели, но сохранили мягкий золотистый отблеск. Она казалась почти спокойной; ее взгляд был не столько изумленным, сколько пристальным, она увидела лесную гостью не так, как другие, – она узнала ее.

– Молодинка! – повторила женщина, и голос ее отчего-то дрогнул. – Дочка моя…

Женщина прислонилась спиной к воротам, один из мужчин подхватил ее под локоть, и Смеяна поняла: ее спокойствие оказалось мнимым. И еще: эта женщина – ее родная бабушка, мать ее матери. Она забыла спросить у отца, как звали ее мать. Теперь она это знает.

– Я… – севшим голосом выговорила Смеяна и остановилась в трех шагах перед воротами.

Язык ее не слушался. Она смотрела только на бабушку и хотела разом объяснить ей все: что она не Молодинка, а ее дочь, что ее зовут Смеяна, что она нашла своего отца, узнала о себе все и теперь пришла к ним, чтобы остаться навсегда со своим родом. Но ничего этого она сказать не могла: слова куда-то разбежались, горло сжимала судорога.

Женщина оторвалась от ворот и шагнула ей навстречу, как слепая, протянула руки. В глазах Смеяны вдруг стало горячо – она сама не поняла, что это слезы. И едва лишь бабушка увидела слезы в ее глазах, как с нее словно спало оцепенение: она поверила, что ее дочь, много лет назад изгнанная ведуньей и пропавшая, вернулась к ним – вернулась такой же молодой, какой осталась в их памяти, такой, какой они любили ее когда-то.

С глухим всхлипом она бросилась вперед и обняла Смеяну. И словно многолетний лед сломался, выпустив на волю реку: Смеяна обхватила ее руками и зарыдала от потрясения и счастья. Наконец-то она была дома, среди своих.

После полудня в святилище стали появляться первые раненые – только те, кто смог прийти своими ногами, потому что подобрать оставшихся на поле пока не имелось возможности. Там царила неразбериха, остатки разбитой речевинской рати отступали, дрёмичи частью преследовали их, частью разбирали добычу. Перед воротами святилища речевины и дрёмичи сидели в ожидании помощи плечом к плечу и только с недовольством косились друг на друга. Больше им нечего было делить, а Великая Мать не допускает раздоров в своем обиталище. Божара отрядила кое-кого из женщин на место битвы, чтобы помочь хотя бы тем, кто может без их помощи не дожить до вечера. В святилище стоял шум, говор, туда-сюда метались жрицы, кто с ковшом воды, кто с полотном, кто с лубком для сломанной руки. Княжна Дарована работала наравне со всеми: за двадцать лет своей жизни она достаточно много времени провела в разных святилищах Великой Матери, чтобы перестать бояться крови и научиться перевязывать.