Утренний всадник, кн. 2: Чаша Судеб - Дворецкая Елизавета Алексеевна - Страница 39

Глава 7

С вершины холма возле святилища открывался широкий вид на поле битвы, но мало кто из женщин хотел на нее смотреть. Служительницам Макоши противен вид проливаемой крови. Собравшись в подземном покое вокруг священной чаши, они вместе молили Великую Мать сохранить жизнь воинам – не разбирая племен и полков. Травницы уже кипятили отвары, разбирали полотно, готовясь перевязывать и лечить.

Дарована вышла из подземелья на воздух и остановилась на пороге храма, раздумывая, не пойти ли на холм еще раз взглянуть, как разворачивается битва и скоро ли конец. Княжна довольно быстро поняла замысел Держимира; с детства слыша вокруг себя разговоры воевод, она знала, чем сильна и чем слаба пешая «стена», зачем возле нее конные «крылья» и что будет, если чужая конница прорвется к бокам «стены» или зайдет сзади. Различив с холма вторую дрёмическую «стену» позади первой, она порадовалась, что ее отец ни разу еще не встречался с Держимиром в ратном поле – вторая «стена» успешно прикроет первую, и охват не удастся. Вдруг чья-то фигура мелькнула в воротах святилища, и знакомое чувство тревоги толкнуло Даровану. Она отшатнулась – ее первым побуждением было скрыться в храме, – но потом взяла себя в руки и осталась на пороге, вцепившись в толстый резной столб, словно ища поддержки. От этого гостя и в храме не спрячешься, так нечего обижать богиню его вторжением.

Дарована не слишком любила названого брата: она так и не смогла простить Огнеяру свой испуг при том давнем похищении, а в глубине души ее уязвляло и его пренебрежение – ведь он отверг ее руку, которую Скородум готов был ему отдать, и женился на какой-то девчонке, которую Дарована даже не видела и никак не желала признать ее превосходства над собой. Несмотря на всю любовь к Огнеяру ее отца и мачехи, Добровзоры, Дарована ни на миг не забывала, что он оборотень, существо непонятное и опасное. И никогда ее неприязнь не была так оправданна, как сейчас.

Огнеяр казался усталым и тяжело дышал: ремешок с головы он потерял, длинные черные волосы липли к потному лбу и к щекам, накидку он где-то сбросил и пришел в одной рубахе; на плечах виднелись темные мокрые пятна. «Опять оборачивался!» – без труда догадалась Дарована, уже знавшая, что эта дрожь и тяжелое дыхание появляются у него после смены шкуры.

Но вот она взглянула на его лицо и вскрикнула: на щеках и на подбородке Огнеяра виднелись следы свежей крови. Подходя, он вытер лицо рукавом, но только размазал ее, а не стер. Рот его кривился, показывая клыки среди верхних зубов, а лицо казалось застывшим, тупым и жестоким, нечеловеческим.

– Не подходи! – Дрожа от ужаса и отвращения, которых не могла побороть никаким усилием воли, Дарована попятилась и прижалась спиной к столбу.

– Чего? – хрипло спросил Огнеяр, но глянул на ее бледное лицо и остановился в трех шагах перед ступенями храма.

– Тебе чего? – морщась, не в силах справиться с собой, воскликнула Дарована. – Ты зачем пришел, оборотень? Уйди отсюда! Не гневи Макошь! Ты…

– Да ладно тебе! – с раздражением отозвался Огнеяр, снова вытирая лицо грязным окровавленным рукавом.

Для него не было тайной, как относится к нему сводная сестра, и приступы ее брезгливого страха весьма его раздражали. Сколько сил он потратил, стараясь побороть ее отчуждение и добиться отношения хотя бы наполовину человеческого! Внешне, из любви к отцу и к мачехе, с которой она отлично ладила, Дарована обращалась с ним вежливо, но Огнеяр знал, что в глубине души она все так же считает его чудовищем, как и в первый день их знакомства.

– Сколько же ты человек загрыз, оборотень? – с содроганием вымолвила Дарована. От отвращения ей хотелось рыдать, и она с трудом держала себя в руках.

Огнеяр бросил на нее досадливый взгляд поверх рукава, опустил руку, облизнул уголки губ, и Дарована отвела взгляд, не в силах видеть его клыки.

– Я людей не грызу, сколько тебе говорить! – отрезал он, устав повторять ей одно и то же. – Так, коней… сколько-то. А людей я не трогал. На надо было Велемогу сюда ходить – целее бы был.

– Ах, Велемог тебе не нравится? – воскликнула Дарована, полная негодования, которое в ней возбуждала его оборотническая природа. – А раньше-то на Держимира зубы скалил: шалит, дескать, на твоей земле! А теперь он тебе лучший друг? Видала я, как ты с речевинами разделался! Стая твоя вдоволь погуляла!

Лицо Огнеяра вдруг приняло такое непримиримо жестокое выражение, что Дарована вздрогнула и пожалела о своих словах. Ей и в самом деле не стоило этого говорить: стая Огнеяра потеряла убитыми пятерых, поскольку в волчьем обличье кмети не могли защищаться от оружия.

– Вот что… о Держимире, – несколько раз глубоко вздохнув, подавляя боль, сквозь зубы выговорил Огнеяр. – Велемог разбит. Поле за Держимиром. И я ухожу, мне тут больше нечего делать. Пойдем – домой отвезу. Хватит тебе здесь.

Дарована покачала головой. В эти мгновения Огнеяр внушал ей такой неодолимый ужас и отвращение, что она не пошла бы за ним никуда, даже в Сварожий Сад.

– Держимир скоро будет здесь, – продолжал Князь Волков. – Ему тоже в чашу глянуть надо. Я так слышал. Тебе лучше отсюда уйти.

– Я с тобой не пойду. Никуда, – отчеканила Дарована, почти его не слушая, не вникая в его слова и заботясь только о том, чтобы голос не дрожал. – Уходи. Не гневи богиню. Оборотень!

Оборотень! Это и была та причина, по которой она не желала иметь с ним ничего общего. Несколько мгновений Огнеяр смотрел на нее, и Дарована отвела глаза, подавленная мерцанием красной искры на дне его темных глаз. На ее бледном замкнутом лице отражалась решимость; Огнеяр знал, как тверда и упряма может быть его названая сестра. Несколько мгновений оба они молчали, и Дарована изнывала от нетерпения избавиться от него. Потом Огнеяр сделал шаг назад.

– Ну, как знаешь! – только и сказал он. – Мне что – больше всех надо тебя уговаривать? Об отце бы хоть подумала.

Дарована не ответила и не подняла глаз. Любое слово только затянуло бы эту мучительную для нее беседу. Она не хотела даже попрощаться. Огнеяр пошел прочь. У самых ворот святилища он обернулся. Дарована стояла на пороге храма и провожала его глазами, готовая скрыться внутри, едва лишь он уйдет.

– А если что… зови, – сказал Огнеяр и шагнул за ворота.

Дарована не ответила. Оборотень ушел, и ей стало легче дышать.

Конные полки Держимира сжимали пеший строй речевинов с боков, а дрёмическая «стена» уже колола их копьями и рубила мечами спереди. Еще несколько нажимов – и железное кольцо сомкнется. Тогда у речевинов не останется никаких надежд на спасение, если никто снаружи не попытается разорвать это кольцо. Справившись наконец с обезумевшим конем и оглядевшись, Светловой видел это так же ясно, как если бы все происходило у него на ладони. Все войско обречено на гибель. Последняя надежда – собрать конницу. Он не мог видеть, что делается на другом крыле с дружиной рарогов, но своих кметей надеялся собрать. Тут и там валялись кони с разорванным горлом, под одним из них отчаянно бранился Миломир, которому конская туша придавила ногу и он не мог выбраться, но большинство умчалось дальше по равнине, в этой стороне далеко открытой.

Спешившись, Светловой кое-как помог Миломиру отвалить мертвого коня и освободить ногу, но встать тот все равно не мог: то ли сильный ушиб, то ли вывих сделал его беспомощным.

– Ладно – я! – кривясь от боли, бессвязно выкрикивал кметь. – Давай, княжич, других собирай! Раздавят наших, как тухлое яйцо! Собирай, может, еще вызволите хоть кого! Давай же!

Со злыми слезами на глазах он со всей силой ударил Светловоя в грудь кулаком. Сила удара, отчаяние в голосе кметя пробудили Светловоя от растерянности. Не зная, что еще можно сделать для Миломира, он только махнул рукой и пошел к своему коню.

Впереди скакало несколько знакомых воинов.

– Эй! Речевины! Молот и Чаша! – закричал Светловой. – Стойте!