Вожделеющее семя - Берджесс Энтони - Страница 7

— Все мы когда-нибудь окажем помощь Министерству сельского хозяйства, — мрачно заметил Тристрам. — А из нас четверых получится отличная порция пятиокиси фосфора.

— Также и жена ваша, — продолжал Джослин, шелестя листами пухлого досье, — имеет сестру в Северной провинции, которая замужем за сельскохозяйственным служащим. Двое детей.

Он неодобрительно хмыкнул.

— Какая-то аура плодовитости окружает вас, Братец Лис. Как бы там ни было, поскольку речь идет о должности главы факультета, то совершенно очевидно, что при всех равных условиях Правление предпочтет кандидата, у которого с документами по линии родственников дела обстоят более благополучно.

Эти «документы» безумно раздражали Тристрама.

— Вот давайте посмотрим, давайте взглянем на других кандидатов.

Джослин подался вперед, поставил локти на стол и начал загибать пальцы.

— Уилтшир — гомо. Краттенден — не женат. Коуэлл — женат, имеет ребенка — отпадает. Крам-Юинг поступил основательно, он castrato — очень сильный кандидат. Фиддиана можно не считать. Ральф — гомо…

— Все ясно, — перебил его Тристрам. — Я принимаю мой приговор. Я продолжаю сидеть там, где сижу, и смотрю, как люди помоложе — должен же быть кто-то помоложе, всегда есть,

— смотрю, как люди помоложе прыгают через мою голову. И все из-за моих «документов», — закончил он горько.

— Да, вот так, — подытожил Джослин. — Я рад, что вы все понимаете. Вы же знаете, как большинство этих шишек склонно рассматривать данный вопрос. Наследственность — этим все сказано, наследственность! Пример умышленно плодовитой семьи

— вот что это такое. Да-да! Это все равно что склонность к уголовщине. А времена сейчас очень сложные. Между нами, дружище: будьте осмотрительны. Присматривайте за женой. Не вздумайте больше иметь детей. Не будьте столь же безответственны, как и пролетариат. Один неверный шаг — . и до свидания! Да-да, вам конец.

Джослин сделал такой жест, словно перерезал себе горло.

— Много подающих надежды молодых людей на подходе. Правильно мыслящих людей. Мне бы не хотелось терять вас, Братец Лис.

Глава 9

— Дорогая моя…

— Любимый, любимый, любимый…

Они страстно обнялись, дверь оставалась открытой.

— Умммм…

Дерек высвободился из объятий и захлопнул дверь ударом ноги.

— Мы должны быть осторожны, — проговорил он. — Не поручусь, что Лузли не притащился за мной и сюда.

— Ну а хоть бы и так! Ты же можешь навестить своего брата, если тебе так хочется? Или не можешь? — спросила Беатриса-Джоанна.

— Не говори глупостей. Лузли очень въедливый, я бы так сказал об этой маленькой свинье. Он может разузнать часы работы Тристрама.

Дерек приблизился к окну и немедленно отошел от него, смеясь над своей глупостью: под ним так много этажей и так много неотличимых друг от друга букашек ползает внизу!

— Похоже, у меня нервишки разгулялись, — заметил он. — Это просто потому, что… ну, кое-что происходит. Я должен быть у Министра сегодня вечером. Кажется, мне светит хорошее место.

— Что за место?

— Да работа такого рода, что, боюсь, мы не сможем видеться часто, некоторое время, во всяком случае. Работа связана с ношением униформы. Сегодня утром приходили портные, снимали мерки. Большие дела закручиваются…

Дерек сбросил с себя шкуру бесполого франта, носимую на людях. Сейчас он выглядел мужчиной, решительным и сильным.

— Это значит, — заключила Беатриса-Джоанна, — что ты получишь работу, которая будет для тебя важнее, чем я. Правильно?

Когда он вошел в квартиру и обнял ее, то в какое-то сумасшедшее мгновение ей захотелось уговорить его бежать куда-нибудь вместе, жить всегда на одних кокосовых орехах и любить друг друга среди баньянов. Но затем женское желание наилучшим образом использовать то, что есть, возобладало.

— Мне иногда хочется узнать, — снова заговорила Беатриса-Джоанна, — действительно ли ты думаешь так, как говоришь? О любви и обо всем прочем.

— Ах, милая ты моя, — нетерпеливо проговорил Дерек, у которого не было никакого желания заниматься игривой болтовней, — послушай меня: сейчас происходят события, которые гораздо важнее любви. Тут речь идет о жизни и смерти.

Типично мужские рассуждения.

— Чушь! — выпалила Беатриса-Джоанна.

— … чистки, например, если ты знаешь, что значит это слово. Перемены в Правительстве. Безработных призывают на службу в полицию. Да, события большие, большие…

Беатриса-Джоанна принялась всхлипывать, стараясь выглядеть маленькой, слабой и беззащитной.

— Сегодня был такой ужасный день, — прошептала она. — Я чувствую себя такой несчастной, такой одинокой…

— Дорогая моя! Я грубое животное. — Дерек снова обнял ее. — Я очень виноват. Я думаю только о себе.

Довольная Беатриса-Джоанна продолжала всхлипывать. Дерек целовал ее щеки, шею, брови, погружал свои губы в ее золотистые волосы. Она пахла мылом, он — всеми благовониями Аравии. Обнявшись, неловко ступая, словно в каком-то не имеющим ритма танце, они прошли в спальню. Прикосновение к кнопке выключателя — и кровать, описав дугу, наподобие той, которую изобразил мелом Тристрам, говоря о Пелфазе, опустилась на пол. Дерек быстро разделся, обнажив сухощавое тело, покрытое буграми и лентами мышц. Потухший глаз телевизионного экрана мог наблюдать сверху сплетение тел (мужского, красновато-коричневого, цвета хлебной корочки, и женского — перламутрового, слегка оттененного голубым и карминовым цветами), вступление к акту, который был одновременно и прелюбодеянием, и кровосмешением.

— Ты не забыла?.. — свистящим шепотом спросил Дерек. Сейчас уже больше не могло быть равнодушного наблюдателя, способного вспомнить о миссис Шенди и ухмыльнуться при этом.

— Нет, нет!

Она приняла таблетки, все было в порядке.

И только тогда, когда было уже поздно, она вспомнила, что таблетки были болеутоляющими, а не противозачаточными. Привычка иногда подводит. Но теперь уже ничего не поделаешь, да и все равно.

Глава 10

— Продолжайте работать над этой темой, — проговорил Тристрам, непривычно хмурясь. — Почитайте дальше сами.

Седьмой четвертый класс широко открыл глаза и рты.

— Я иду домой, — объявил Тристрам. — На сегодня с меня достаточно. Завтра будет контрольная, материал в ваших учебниках, со страницы двести шестьдесят семь по страницу двести семьдесят четыре включительно. Тема — «Хронический страх ядерной войны и пришествие Вечного Мира». Данлоп! — резко оборвал себя Тристрам, — Данлоп!

Лицо у мальчика было словно резиновое, но в эпоху тотальной национализации его фамилия ничего не говорила окружающим.

— Ковыряться в носу — очень некрасивая привычка, Данлоп, — укоризненно проговорил Тристрам.

Класс захихикал.

— Продолжайте изучать эту тему, — повторил Тристрам у двери, — и желаю вам хорошо провести день. Вернее, уже вечер, — поправился он, глядя на розовеющее небо над морем. Как ни странно, но английский язык не выработал словесной формулы прощания, подходящей для этого времени дня. Что-то вроде Интерфазы. День пелагианский, ночь августинская…

Тристрам решительно вышел из класса, прошагал по коридору к лифту, быстро спустился вниз и покинул огромное здание школы.

Никто не препятствовал его уходу. Учителя никогда не покидали классов до звонка, следовательно, Тристрам, некоим мистическим образом, еще находился на работе.

Медленно, как ледокол, он пробился сквозь толчею на Эп— роуд, где людские потоки текли одновременно в различных направлениях, и повернул налево, на Даллас-стрит. Там, перед поворотом на Макгиббон-авеню, Тристрам увидел то, что, вроде бы без всякой причины, заставило его похолодеть.

На дороге, мешая несильному движению, в положении «вольно» стояла рота полицейских в серой форме — три взвода во главе с взводными командирами. За ротой наблюдала толпа зевак, державшихся на приличном расстоянии. Многие из полицейских глупо улыбались, переминаясь с ноги на ногу. «Новобранцы, последний призыв», — догадался Тристрам. Тем не менее каждый из них уже был вооружен коротким, тускло поблескивавшим карабином. Брюки полицейских суживались на щиколотках у черных эластичных резинок, стягивавших верхнюю часть ботинок на толстой подошве; странно архаичными выглядели приталенные кителя, воротнички рубашек с поблескивавшими на них латунными запонками и черные форменные галстуки. Головы полицейских были увенчаны серыми фуражками, а высоко надо лбами сияли кокарды.