Долгий путь к чаепитию - Берджесс Энтони - Страница 8

– А вы что делаете, сэр? – спросил Эдгар.

– Играю на черных клавишах, – моргнул мистер Гладстон. – А старина Том Маколей[50] – он сидит вон там – играет на белых.

Человечек, к которому относились эти слова, курил большую трубку, вонявшую жженой бумагой. Он закивал, подтверждая, что так оно и есть.

– Одновременно? – спросил Эдгар.

– Ну да, – ответил мистер Гладстон. – Конечно, иногда мы немного путаемся. Но раз есть и черные, и белые, нужно играть на всех, зачем за них иначе платить? Так, Том?

– Так, так, Билл, – кивнул мистер Маколей. У него из трубки выпал кусочек горящей бумаги и опустился на кота, который даже не успел этого заметить – он тут же сгорел (кусочек, а не кот).

– Но это, должно быть, звучит – как бы сказать – довольно ужасно, – предположил Эдгар.

Мистер Гладстон улыбнулся.

– Так они и говорят, – сказал он. – Что показывает их невежество в этом вопросе. Необразованные, вот в чем их беда. Так, Том?

– Так, так, Билл.

– К этой музыке следует приучать с детства, – сказал мистер Гладстон. Он достал из кармана газету и хмуро принялся за первую страницу. Газета была по меньшей мере столетней давности. Старичок примерно такого же возраста, сгорбленный, с негнущимися руками и ногами, но сказавший, что он танцовщик (и что зовут его сэр Дж. Стефенс[51]), присоединился к разговору:

– Еще не прочитал, Билл? Ты находишься на этой странице, по моим скромным подсчетам, в течение последних пятидесяти пяти – вру, – последних пятидесяти шести целых пяти в периоде лет.

Мистер Гладстон строго ответил:

– Многое лежит между строк, вот почему нужно читать очень внимательно. Так, Том?

– Так, так, Билл.

– Например, они тут пишут: ПРЕСТУПНИКИ ПОЛУЧИЛИ 15 ТЫСЯЧ ФУНТОВ. Так вот, я думал об этом в течение примерно…

– Пятидесяти шести целых пяти в периоде лет, – перебил сэр Дж. Стефенс.

– Именно так. И я думаю, что на самом деле они получили пятнадцать месяцев – то есть их посадили в тюрьму на год и три месяца.

– Вы хотите сказать, – спросил Эдгар, – что под тысячами фунтов подразумеваются месяцы?

– В этом нет ничего невероятного, – веско заметил мистер Гладстон. – Нужно смотреть в корень. Говорят же, что время – деньги. Так, Том?

– Так, так, Билл.

– Получается, – заметил Эдгар, мгновенно посчитав в уме, – по пятьсот фунтов в день в июне, сентябре, апреле, ноябре[52].

– О том и речь, – сказал мистер Гладстон с триумфом. – А при двадцати пяти часах в сутках – а это именно то, чего я собираюсь добиться и непременно добьюсь в следующем парламенте, – получилось бы – посчитай ты, мальчик.

– Двадцать фунтов в час, – немедленно ответил Эдгар.

– Неплохие деньги, – заговорил человечек в костюме клоуна по имени Арт Стэнли. – Это больше, чем получаем мы. – Он строго обратил раскрашенное лицо к окну, и Эдгар стал смотреть вместе с ним. За окном виднелись горы и большое красивое сверкающее на солнце озеро, на берегу которого танцевали какие-то люди.

– А, вот и они, – сказал Арт Стэнли. – Нам лучше выйти к ним.

Остальные завздыхали и закивали. Мистер Гладстон сказал водителю:

– Нам нужно будет выйти, Мэтью, и показать им, где раки зимуют.

Водитель, человечек с ручкой и карандашами за обоими ушами, грустно кивнул и остановил фургон на обочине. Эдгар спросил:

– Кому? За что?

– Поэтам, – сказал мистер Маколей, выдувая из трубки горящие бумажки. – Никогда их не выносил. Учти: подползать к ним нужно медленно.

Эдгар вздохнул и больше вопросов не задавал. Он просто выбрался из фургона вслед за остальными человечками, которые, громко шикая друг на друга, тихо поползли в высокой траве. Томми Карлейль начал чихать.

– Шшшшш. ШШШШШШШШШШ!

– Я не нагошно, честное слово! Это все сенная лихогадка! Ап-ЧХИИИИИ!

У озера приплясывало около дюжины человек; все они были тощие и длинные, кроме одного толстого и пыхтящего. Он вопрошал:

– Для чего суммммъективно или оммммъективно необходимо данное упражнение?

– Слушай же, – ответил тощий человек с безумным взглядом и множеством зубов. – Оно необходимо, чтобы пробудить вдохновение. Вдохновение означает вдыхание, а мы теперь вдыхаем и выдыхаем с большим трудом. – И он стал читать:

Томми Карлейль, лежавший в траве и пытавшийся справиться со своим чиханием, издал громкий лающий звук, как собака, которая воет на луну, и прокричал:

– О презренный болтун! О ужас ужасный!

Мистер Гладстон обреченно кивнул и кинул клич:

– Вперед, Летучая бригада! [53]

То, что увидел Эдгар, было не очень педагогично. Артисты Эдембургского Ревю наскакивали на поэтов и старались сбросить их в озеро. Но толстый поэт, говоривший о суммммъективном и оммммъективном, воздел руки к небу и провозгласил:

– Магия. Поэзия – это магия. И суммммъективно, и оммммъективно.

И он принялся декламировать, в то время как тощие поэты падали в воду и вылезали оттуда, чтобы загнать туда, в свою очередь, Эдембургское Ревю:

Даже Эдгара, которому стихотворение показалось бессмысленным, последняя строчка задела за живое, а эффект, произведенный на Томми Карлейля, вообще был поразительный.

– О да, – сказал он, кивая, – люди добгые, это, знаете ли, не так плохо. Да, пгизнаться надо, что-то в нем есть.

Поэты воспользовались этой минутой восхищения, чтобы закинуть Томми в озеро, но он продолжал кивать и в воде, не обращая внимания на рыбок, прыгавших из его просторного воротника, и приговаривая:

– О да, тут уж ничего не скажешь.

Но его собратья из Эдембургского Ревю очень разозлились и начали хватать поэтов за волосы и забрасывать их к Томми Карлейлю. Толстый поэт стал первой жертвой этого нового нападения, полетевшей в воду, где он лежал и восклицал:

– Я понял! Его власы в струе лазури… Мне всегда хотелось понять, что я имел в виду, когда это писал, и теперь я понял!

Эдгар, которому была отвратительна вся эта недостойная сцена, пошел обратно к фургону. Водитель мрачно сидел за рулем; кот мирно спал позади, но с появлением Эдгара стремительно проснулся и прошипел по-кошачьи:

– Если ты пришел сюда, чтобы украсть тресковую копченку, не советую тебе этого делать, мальчик мой. Я оцарапаю тебя и доблестно, и больно, так что берегись.