Путь, исполненный отваги - Беразинский Дмитрий Вячеславович - Страница 41

– Муэззинов! – поправил Костя Волков.

– Арабский знаешь, да? – с интонацией типичного «урюка» прогнусил Локтев. – Хоть мандаринов! На все воля Аллаха, кроме которого нет иного бога. Правда, остались Иисус, Шива, Вишну, Сварог, Кришна, Рама, Кром, Будда, Зевс, Юпитер и кто-то там еще...

– Богохульник! – За спиной Локтева возник полковник. —В чем перед тобой провинились Аллах и Муххамед – пророк его? Кто виноват, что повышенная кислотность желудка сделала тебя брюзгой?

– У меня нормальная кислотность! – отчаянно защищался Олег. – Уничижение окружающего мира помогает мне в решении некоторых задач.

– Каких именно, – полюбопытствовал Андрей Константинович, – совершенствование спряжений неправильных латинских глаголов?

И веселая пикировка продолжалась. В женском коллективе, наоборот, царили восхищение и умиротворенность. Графиня де Лавинье задремала в шезлонге, прикрыв глаза очками «от Енота». Евдокия стояла у борта, упершись руками в леер, и предоставила воздушному потоку трепать ее светлые волосы. Настя читала «Анастасию» Бушкова и временами заливалась звонким смехом.

Инга решала стратегическую головоломку – налицо были все признаки очередной беременности: ломило грудь, наблюдалась небольшая тошнота, иногда потягивало в животе. Смена партнера ничего не изменила.

Мара с Анжелой играли в рэндзю – азиатский вариант шашек. Мара проигрывала и сердилась.

Одна Рената занималась делом. Послюнив палец, она пыталась способом древних мореплавателей определить направление ветра. Но, поскольку скорость крейсера была около тридцати пяти узлов, ветер дул в одном направлении – с носа на корму. Вскоре она прекратила это занятие, убедившись, что бриз весьма устойчив.

На палубе играла музыка. Ушлый Ростислав нашел диск с записями японца Китаро и теперь наслаждался психоделией по полной программе. В руках у него была неизменная розетка с фисташковым мороженым, а рядом на столике стоял бокал с безалкогольным коктейлем «Прекрасная Дэви».

«Орион» выходил из Босфора. Стоящий на мостике Нельсон ворчал:

– Уж лучше бы дождь, честное слово! Люди как будто никогда не видали ракетного крейсера! А если бы сюда «Адмирал Кузнецов» зарулил? Куда ты прешь на своей фелюке? «Орион» не долбленка с мотором «Ветерок» – он мгновенно останавливаться не умеет! Боцман! Двух матросов с помпой на нос! Водометом отгонять наглецов!

Выйдя в открытое море, он приказал увеличить скорость до пятидесяти узлов. Оставляя за флагом рыбацкие суда и купеческие шхуны, крейсер взял курс на северо-восток – к Керченскому проливу. По счастью, Черное море еще не превратилось в курортную зону – торговые и промысловые корабли курсировали вдоль берегов. За те четыреста миль, что им предстояло преодолеть, встретиться в открытом море могли только военные суда. Но поскольку флот на Черном море был лишь у Турции, то вряд ли повстречался бы и он. Турецкие корабли были сосредоточены в районе Мраморного моря: несколько десятков их стояли на рейде Царьграда, создавая дополнительный психологический бонус к вящей славе султана. Также по нескольку военных судов были приписаны к южным портам: Измиру, Анталье, Медине. На побережье Черного моря лишь в Зонгулдаке стояло пару фрегатов, да несколько галер охраняли спокойствие Муртазы-паши в Керчи.

Мимо Константинополя-Царьграда «Орион» прошел ранним утром, когда город еще сладко спал. Сияя рождественскою елкой, крейсер двадцатиузловым ходом прошел Босфор, умудрившись только однажды потопить шаланду какого-то раннего рыбака. Незадачливый рыбарь успел вовремя дать деру, и его пронзительные вопли еще долго были слышны в темноте.

– К ночи будем на Керчинском рейде, гере командующий, – доложил Нельсон, когда Андрей Константинович утром заглянул на капитанский мостик.

Не совсем проснувшийся полковник лишь кивнул головой. У него случился приступ утренней депрессии – состояние, когда он не совсем понимал, где он и зачем. Выйдя на верхнюю палубу, он вооружился тридцатикратным биноклем фирмы «Карл Цейс Иена» и принялся обозревать горизонт,

– Пиратов каких бы бог послал! – вздохнул он, не найдя на море решительно ничего, кроме небольшой стайки дельфинов, что резвились кабельтовых в пяти справа по борту. – Что наша жизнь – игра!

Сказав эту шекспировскую фразу, он сошел на нижнюю палубу и спросил у собравшихся там коллег:

– Может, нам праздник Нептуна устроить? Муторно что-то...

Шевенко хрюкнул.

– Командир, праздник Нептуна устраивается при переходе через экватор. Мы даже и не рядом. Почему вы не вспомнили о нем, когда мы были у берегов Сомали?

– Владимир Иванович, от берегов Сомали, если вы помните, мы драпали со скоростью сорок верст в час!

– Узлов, – тактично поправил старший прапорщик командира. – Сдается мне, что настроение ваше обусловлено недостатком алкоголя в крови. Возьмите выходной и нажритесь как следует.

– Вы думаете? – искоса посмотрел на него Волков.

– Я уверен. В моей жизни был период, когда почти три месяца мне нельзя было употреблять спиртное. И что вы думаете? На шестую неделю меня стали донимать головные боли, начала пошаливать спина, появилась сонливость и раздражительность!

Волков грустно улыбнулся, а затем сказал:

– Пьешь – сердце болит, не пьешь – душа болит, просит стресса. Возможно, господин мичман, вы и правы. Есть у меня бутылка хорошего коньяку – прощальный презент Людовика. Милости прошу в мою каюту. До изумления напиваться нам никак, но в меру пошалим.

Первого августа керченский паша Муртаза проснулся в сильном волнении. С некоторых пор ему стало плохо почивать. Вот и сегодня снилось, будто бежит он по длинному темному коридору в нужной чулан, но никак не может добежать до заветной, двери. А боль внизу живота становится все сильнее...

Он подскочил со своего ложа и беспокойно ощупал тончайший шелк простыней. Хвала Аллаху! Воспользовавшись ночной вазой, паша подошел к стрельчатому окну, вдохнул глоток свежего воздуха и только тогда открыл глаза. Мышцы живота свело судорогой, и живот резко выпустил скопившиеся за ночь в нем газы.

Не более чем в полумиле от берега в дрейфе лежал громадный корабль, своими громадными очертаниями напоминающий Ноев ковчег. Утренняя дымка размывала контуры судна, но так или иначе, размеры его превосходили любое воображение. Нервно суча ногами, Муртаза-паша потянулся за подзорной трубой. Прикосновение к холодной меди немного успокоило, но это спокойствие мигом улетучилось, как только навел трубу на неизвестное судно.

Окрашенный в небесно-голубой цвет, неизвестный корабль достигал пятиста локтей в длину и ста локтей в высоту. В то время как самый большой линкор турецкого флота – восьмидесятипушечный трехпалубный «Осман» был в длину «всего лишь» сто двадцать локтей.

Паша продолжал осматривать неизвестный корабль, несмотря на то, что в дверь покоев постучали. Недовольно буркнув «входи», Муртаза-паша навел трубу на надстройку, где на гюйс-штоке висел незнакомый флаг – белое полотнище с голубым диагональным крестом. Паша был не в курсе, но самое интересное болталось на гафеле – семь сигнальных флажков: Фокстрот, Юниформ, Чарли, Кило, Янки, Оска и еще раз Юниформ.

Служи бы Муртаза-паша каким-нибудь старпомом годочков на триста позднее, тотчас приказал бы бить прямой наводкой по противному дредноуту изо всех береговых батарей. Ведь приветствие подлого Нельсона читалось просто: «Fuck you». Нужно сказать, что приветствие сие Нельсон поднял с ведома Волкова – которому Османская Империя набила оскомину в далекие школьные годы.

Устав стучать, в спальную ввалился грузный Гассан-паша – шесть пудов рыхлого тела, облаченного в белый шелк. Красная феска с кисточкой висела на левом ухе, как ночной колпак.

– Фелюку приготовь парадную! – сквозь зубы приказал Муртаза. – Да не ту, что давеча татар встречали... ту, что подарок султанский! Что за флаг?

– Приставы твердят – Московский, – нерешительно ответил адмирал, – один татарин распознал.